Солнце погасло. Над землей упал мрак, и вместе с ним исчезла картина, так ярко мелькнувшая перед глазами Вихрова. Археолог некоторое время молчал. Внезапный заход солнца, видимо, нарушил его мысли. Он вынул портсигар и, чиркнув спичкой, закурил папиросу.
— Так вот, знаете, страшно даже подумать, сколько может рассказатькаждый камень, — заговорил он опять. — Рассказать, сколько он видел человеческих поколений, горя, радости, слез. Интереснее, конечно, проехать по красноводской ветке. Там, где ни ступишь, всюду следы древности, особенно в Мерве… А вы, позвольте спросить, в отпуск? Или из отпуска?
Вихров пояснил, что едет на старые места. Он не был здесь пятнадцать лет и вот теперь хочет посмотреть, как тут стали жить люди.
Старик сказал, что народ стал жить значительно лучше, но есть еще много и нерешенных вопросов.
— Но ведь всего сразу не сделаешь, — говорил он. — Москва тоже не сразу строилась.
— Да, это конечно, — согласился Вихров. — А я вот все собираюсь спросить, как у вас на Ванче обстоит с разработкой железной руды?
— Руды? Это не по моей специальности, но слышал, что разработки ведутся. А почему это вас интересует?
— Вам не приходилось видеть, чтобы из камня можно было сделать подкову?
— Из камня подкову? Изволите шутить, товарищ майор?
— Нет, я говорю совершенно серьезно. Был такой случай…
И Вихров рассказал, как в 1923 году, во время боевой операции против дарвазского бека Гойрачшо, ему с отрядом пришлось войти в кишлак Бунай, что за Ванчем. Тут у него расковалась лошадь. Лошадь была местная, с такими небольшими копытами, что обыкновенные подковы для нее не годились. Тогда он пошел искать мастера кузнеца. Жители показали ему на старика, который, расположившись со своим горном подле скалы, выковывал серп. Вихров спросил у него, не может ли он сделать подкову для лошади. «Хорошо», — ответил старик. Он взял клещи, подошел к скале, отломил от нее кусок и тут же выковал из него подкову.
— Представляете себе, сколько в этой скале было железной руды? — закончил Вихров.
За окнами пронесся заливистый гудок паровоза. Послышался все нарастающий грохот. В облаках дыма и гари мимо мелькали вагоны встречного поезда.
Поезд полным ходом шел по степи. Часто постукивали колеса. Во мгле проносились красные искры.
«Бухара… Бухара…» — думал Вихров, вспоминая, что проезжает по тем самым местам, где некогда ходил с эскадроном.
— Глядите-ка, что делается! — вскрикнул археолог. — А что там такое? — поинтересовался Вихров.
— Гитлер высадил в Финляндии танковую дивизию и несколько полков пехоты с полным боевым снаряжением… Что вы на этот счет скажете?
— По-моему, Гитлер готовит войну против нас, — сказал Вихров. — Я, конечно, не утверждаю этого, но, по-моему, это так.
— Ну?! А как же договор?
— У Суворова была хорошая поговорка: «В кабинете врут, а в поле бьют». По-моему, метко сказано.
— Уж куда метче.
— А я, извините, думаю…
Высказывая каждый свою точку зрения, они так увлеклись разговором, что не сразу заметили, как поезд остановился.
В коридоре послышались приглушенные голоса, шаги, дверь приоткрылась, и появился высокий смуглый юноша в форме военного летчика.
— Шестнадцатое место, кажется, здесь? — спросил он.
— Да. Вон наверху, — показал Вихров, ответив на приветствие вошедшего.
— Ну что ж, друзья, думаю пора и спать, — предложил археолог.
Вихров вышел в коридор посмотреть, где они проезжают. Но за окном виднелась лишь черная мгла. Сначала ему показалось, что это горы. Но, как ни напрягал он зрение, ничего не мог разглядеть, кроме сплошной полосы беспросветного мрака.
Поезд все усиливал ход. Стук колес сливался в один сплошной гул. Временами вагон чуть покачивало.
Вдруг Вихрову показалось, что за окном посветлело, ко он тут же догадался, что это происходит от напряжения зрения. Где-то вдали замигал огонек. Тогда он понял, что поезд идет по степи. «Да иначе и быть не может, — подумал он. — Откуда здесь горы?»
Рядом с ним стоял лейтенант, который еще при первом знакомстве представился Тимуром. Вихров смотрел на него сбоку и хорошо видел его тонкий резко очерченный профиль. «И до чего же похож!» Ему показалось, что рядом с ним стоит Мухтар.
— Вам что, спичку? — спросил он, заметив, что Тимур, державший в зубах папиросу, шарил в карманах.
— Благодарю вас, товарищ майор, у меня есть, — отвечал юноша чистым, звучным голосом, опять напомнившим ему Мухтара.
— Тимур, — сказал он, — простите, может быть, за нескромный вопрос, кто вы по национальности?
— Я? — юноша с удивлением посмотрел на Вихрова. — Я узбек, товарищ майор… А почему это вас интересует?
— Да нет, так, между прочим, хотя, сказать откровенно, я поражен.
— Интересно, Чем же?
— Узбек, и вдруг летчик.
— Что же вы, узбеков дикарями, что ли, считаете? — спросил Тимур, улыбаясь.
— Почему? — воскликнул Вихров. — Я отлично знаю, что тут у вас происходит, но я не был здесь пятнадцать лет и хорошо помню… Ведь мне пришлось тут воевать почти четыре года.
— А-а. Ну тогда я вас понимаю. Вы живете старыми воспоминаниями, товарищ майор.
Вихров задумался.
— Да, пожалуй, вы правы. — Поэтому-то мне и хочется увидеть поскорее все самому.
Говоря это, он поймал себя на мысли, что уже видит новое в этом молодом человеке. И так как лейтенант все больше напоминал ему Мухтара, он спросил:
— У вас есть брат?
— Да. Сабир. Он учится в Ташкентском университете.
«Как выросли люди», — подумал Вихров, вспоминав школу муллы Раджаба, приютившуюся у дупла старой чинары.
Приятно было сознавать, что во всем совершившемся заложена какая-то частица сил, ума, самой жизни и его самого и всех их — солдат революции, «старых бухарцев». Тяжкие страдания, муки, лишения, перенесенные в те тяжелые годы, когда они без сна и без отдыха засыпали в седлах, клонясь к гривам коней, карабкались по снеговым перевалам, раня в кровь руки, падая с ног от усталости, без воды по нескольку суток находясь в песках и не щадя жизни, — все это яркой картиной пронеслось в его памяти…
— И вы думаете, мы вам не благодарны за это? — сказал Тимур, словно читая его мысли… — Конечно, среди нашей молодежи, не знающей старых порядков, встречаются такие, которые думают, что всегда было так, как сейчас, что иначе и быть не могло. Я считаю, что в этом большая вина наших писателей. Надо об этом больше писать…
— А как у вас относительно памятников? — поинтересовался Вихров.
— Каких памятников?
— Я слышал, что лет пять тому назад тут была создана комиссия по установлению памятников павшим бойцам. Видели вы эти памятники?
— Нет, не видал, — откровенно признался Тимур.
— Ну вот, — подхватил Вихров. — Следовательно, не одни писатели виноваты… Однако где это мы проезжаем?
— Сурханская долина.
— Как? Уже? — удивился Вихров.
— Да. Часа через четыре будем в Денау. Мне там выходить. Пойду спать, товарищ майор. А вы как? Надо бы и вам отдохнуть.
— Ничего. Я еще посмотрю… Да, чтобы не забыть. Я вам дам свой адрес. Может быть, еще придется увидеться.
Вихров дал адрес и остался стоять у окна. Поезд подошел к станции. На платформе говорили и двигались люди. Чей-то голос кричал по-узбекски:
— Э-эй! Пулат-ака! Пулат Бабакалон! Идите сюда! Машина подана!
Вихров оглядывал небольшое здание станции с овальными арками. Кусты боярышника, густые купы деревьев, залитые мягким электрическим светом, узорчатая тень, лежавшая за ажурной решеткой, и уже опустевший перрон — все это придавало станции какой-то сказочный вид.
Вихров хорошо знал о большом строительстве в этом крае, но не предполагал, что железная дорога прошла по местам бывших боев. Поезд давно тронулся, а он все стоял и смотрел. Ему казалось, что там, во мгле, где должны были быть предгорья Бабатага, мелькали тени скачущих всадников и слышался глухой конский топот, сливающийся с частым стуком колес…
Выкурив папиросу, Вихров прошел в купе, прилег, но заснуть сразу не мог. Он представлял себе столицу Таджикистана, которую должен был увидеть сегодня. Но как ни напрягал он воображение, ему мерещилось лишь десятка два покрытых камышом глинобитных лачуг и одинокая чайхана подле тысячелетней чинары. Он видел не новый город, а кишлак Душанбе таким, каким он был пятнадцать лет назад, когда он покидал Восточную Бухару… А Юрчи? Какими стали Юрчи? — думал он. — Надо будет съездить. А потом?.. В Джар-Курган. Только как добраться туда? На машине разве? — соображал он, вспоминая, что кишлак Джар-Курган находился в самом глухом месте Сурханской долины. С этими мыслями он незаметно заснул…
Сильный толчок разбудил его. За открытым окном серели предрассветные сумерки, вместе с ними в вагон врывался пронизанный сырыми испарениями холодный воздух.
