— Командир эскадрона.
— Вот и хорошо. У нас как раз второй эскадрон свободен.
— А где у вас штаб полка? — спросил Вихров.
— Иди прямо по этой аллее. — Шаробурко показал на заросли акаций, тянувшиеся вдоль двухэтажных белых казарм. — Там, как раз за вторым эскадроном, помещается штаб… А это, учти, наша столовая. Видишь, стеклянная веранда на втором этаже?.. Тут, между прочим, говорят, Николай II ежедневно допьяна напивался, на руках выносили… Ну ладно, друг! Иди в штаб, а вечером увидимся, поговорим. Шаробурко вскочил в седло. Его большая рыжая лошадь шарахнулась было, но он сдержал ее своей сильно рукой. Лошадь перебила передними ногами и, повинуясь умелому всаднику, легким ровным галопом понесла его по бульвару.
Со стороны казарм донеслись звуки духового оркестра. Вихров прислушался. Трубачи играли марш «Тоска по родине».
«Вот я и возвратился на родину», — подумал Вихров.
Он смотрел вслед Шаробурко и с волнением думал о том, как приятно встречать старых товарищей…
23
Часто в разговорах с женой Вихров вспоминал тот прекрасный, так полюбившийся ему солнечный край, в котором он словно оставил частицу самого себя. Не имея возможности жить в этом краю, он следил за его жизнью по газетам.
Сообщения о постройке железных дорог, о Вахшском канале, о превращении джунглей тугаев в поля хлопчатника и эфироносные плантации и, наконец, слухи о том, что в Таджикистане намерены строить свой университет, радовали и волновали его.
Он часто собирался съездить в Среднюю Азию, посмотреть, как стали жить люди, но каждый раз что-нибудь мешало.
А годы шли…
— Однажды, это было ранней весной 1941 года, Вихров шел по блестящим под солнцем чистым улицам Москвы. Он свернул за угол, спустился в метро, проехал три остановки и, выйдя из вагона, вместе со спешившим куда-то народом стал подниматься на эскалаторе.
Чей-то голос окликнул его.
Смуглая красивая женщина, спускаясь навстречу, кричала ему и махала рукой.
— Лола! — узнал он. — Лола, подожди меня внизу. Я сейчас.
Вихров бросился вверх, потом сбежал по ступенькам, и вот уже он крепко жал теплую руку.
— Лола!.. Вот встреча… Вот не ожидал… Ах, как я рад тебя видеть!.. Сколько лет прошло, а ты все такая, — говорил он. — Ты что, сразу узнала меня?
— Конечно, — отвечала она, улыбаясь. — Ты мало изменился… Законсервировался, — заключила она со своей милой картавостью, сразу напомнившей Вихрову и прежнюю Лолу, и Бухару, и годы, проведенные вместе. Ему стоило большого труда удержаться и не обнять молодую женщину, которая, откинув голову, смотрела на него сияющими глазами.
— Давай отойдем в сторону, — предложил Вихров, — а то мы на дороге.
Они отошли к мраморной арке.
— Алеша, я сама не верю, что вижу тебя! — сказала Лола, — Ну как ты?.. Что?.. Расскажи.
— Да теперь ничего, живу хорошо. Я ведь отец семейства, дети есть… А ты как? Замужем?
— Знаешь, кто мой муж?
— Кто?
— Мухтар.
— Вот здорово… Замечательно! Он хорошим был товарищем. Наверное, и муж хороший.
— Да. Мы большие друзья. А ты на ком женат? На Сашеньке своей?
— Откуда ты знаешь? — удивился Вихров.
— Мне тогда еще Маринка говорила, что вы очень дружили.
— Маринка? Ты что с ней переписываешься?
— Ты знаешь, какая обида: я потеряла ее. Еще когда учились в институте…
— Постой, — перебил Вихров, — а что ты сама делаешь? Кто ты?
— Я? Инженер-геолог. Приехала в Москву вот уже второй раз в командировку.
— Инженер-геолог! — воскликнул Вихров. — Лола, милая, как я рад за тебя!.. А где ты остановилась?
— В гостинице.
— Так, может быть, пойдем куда-нибудь вечером?.. Я тебя с женой познакомлю. Она будет так рада.
— Что ты! У меня поезд в четыре часа. Я и так задержалась, а у меня начальство требовательное, по головке не погладит. Да, я все хочу спросить, ты, конечно, после тех лет бывал в Туркестане?
— Знаешь, несколько раз собирался. — Вихров виновато поежился. — И вот не пришлось.
Лола нахмурилась. Ее тонкие брови вдруг сдвинулись. Губы задрожали. Она даже попятилась.
— Как тебе не стыдно! — с укором сказала она. — Да нет, я просто-таки не понимаю, как это можно! Столько лет был там и не хочешь приехать посмотреть. Ты помнишь кишлак Душанбе?
— Помню, а что?
— Да нет, стоит ли говорить. — Лола с досадой посмотрела на Вихрова. — Ты должен увидеть все сам, своими глазами. Я дам тебе свой адрес. При выезде предупреди меня телеграммой. — И словно Вихров уже согласился приехать, она с решительным видом вынула из сумки блокнот, записала в нем что-то и, подавая Вихрову вырванный лист, спросила:
— Ну, когда приедешь?
Вихров собирался этим летом, как всегда, ехать в Гурзуф, но встреча с Лолой изменила это решение, и он, подумав, сказал, что если ему разрешат отпуск в апреле, то он обязательно приедет.
— Да, да, — подхватила она, — и ты не пожалеешь об этом. У нас есть на что посмотреть, а тем более такому человеку, как ты… Я часто думаю: если бы Лихарев смог все это увидеть, — продолжала она. — Помнишь, он все мечтал зажечь свет над Вахшем?.. И, знаешь, ведь не исключена возможность, что тогда он был ранен у этого самого камня. — Лола провела рукой по холодному мрамору.
— Почему ты так думаешь? — спросил Вихров.
— Почему? Как почему? Ведь этот мрамор из Бабатага, — тихо сказала она, поднимая на него повлажневшие большие глаза…
24
Поезд медленно поднимался на взгорье. Было слышно, как впереди часто, словно задыхаясь, шумно пыхтел паровоз. Скрипели сцепления.
Солнце начинало садиться. В открытые окна врывался крепкий запах трав и цветов.
Вихров стоял в коридоре вагона и смотрел на ярко-зеленую холмистую степь. Теплый ветер шевелил его волосы.
Он ехал в Среднюю Азию и вот уже несколько дней находился в дороге. Очень хотелось взять с собой Сашеньку, но у нее была срочная работа в школе, и пришлось остаться в Москве.
Вихров очень не любил надолго расставаться с женой, которая все эти годы окружала его самой искренней заботой и лаской. Но тут нужно было решать немедля — ехать ли ему в Среднюю Азию, или же оставить эту мысль навсегда. Они посоветовались и решили, что ехать все-таки нужно.
Теперь, глядя в окно, он был очень доволен этим решением. Ему предстояло увидеть много интересного, а может быть, даже разыскать старых товарищей. Многие из них, как он слышал, остались на месте.
Смеркалось. Вдали, на фоне севшего наполовину широкого красного солнца, мелькнула черная фигура старика чабана. Опираясь на длинный, выше головы, загнутый посох, он, как древний памятник, недвижно застыл на кургане.
Проплыл мимо небольшой табун пасущихся лошадей. Некоторые, подняв голову, смотрели вслед поезду.
— Любуетесь, товарищ майор? — спросил Вихрова старческий голос.
Он оглянулся.
Низенький старичок, севший в поезд еще в Самарканде, смотрел на него.
— Я люблю смотреть в окно, — сказал Вихров.
— Да-а… Это знаете, как смотреть, — значительно произнес старичок. — Другой смотрит и ничего особенного не видит. А вот попробуйте-ка посмотреть с точки зрения археологической…
— Вы археолог? — догадался Вихров.
— Да… Всю жизнь копаюсь в обломках. И, знаете, люблю свою работу. Бывает, роешься в таких вот развалинах, — старик показал вдаль, где рядом с рухнувшей глинобитной стеной виднелась древняя могила — мазар с тремя куполами, — роешься, ищешь, а сам думаешь: кто тут жил, наслаждался, страдал?.. Конечно больше страдал. Тут, знаете, в древности шли почти бесконечные войны… — И археолог под глухой стук колес принялся рассказывать о том, как сыны Эллады когда-то ступали здесь, добывая Александру наследие Дария; о том, как завоеватели беспощадно давили колесами боевых колесниц беззащитный народ, гнали истерзанных, окровавленных пленных на веревках, продетых сквозь кольца в губах; о слонах-исполинах, топтавших полчища сельджукских князей, о леопардах Ксеркса, терзавших парфян…
Археолог рассказывал так ярко, что перед взором Вихрова появлялись живые картины давно минувших веков.
Все больше смеркалось. Багровый закат придавал таинственный облик степи, окутанной синими тенями, и Вихрову, внимательно слушавшему тихую речь старика, казалось, что во мгле действительно движутся гигантские призраки панцирных людей Александра… А там, где густо-красные лучи, переливаясь, отражались в клубящемся облаке, ему чудились какие-то всадники. В колеснице, с впряженной в нее четверкой белых, как лебеди, лошадей, едет Кир, весь в багряных одеждах, с развевающимся плащом и блестящей цепью на шее. Следом за ним мчатся воины. Пучки страусовых перьев веют над их головами. Тяжело ступают боевые слоны с бляхами на лбах, в блестящих нагрудниках.
Солнце погасло. Над землей упал мрак, и вместе с ним исчезла картина, так ярко мелькнувшая перед глазами Вихрова. Археолог некоторое время молчал. Внезапный заход солнца, видимо, нарушил его мысли. Он вынул портсигар и, чиркнув спичкой, закурил папиросу.
