Ты уверен, что он злой. Следовательно, человек, который противостоит ему, человек, который может сразить его, обязан быть хорошим. Но это не так. Нет никаких оснований полагать, что он хороший. Скорее всего, он просто еще один плохой человек. – Он сделал паузу. – Итак, ты пытаешься выяснить, хороший или плохой враг твоего врага, и он втирает тебе, что он хороший. Потому что так ты будешь плясать под его дудку. А тебя это радует. – Он снова замолчал, затем покачал головой. – Но он лжет. Он просто очередной плохой человек, возможно хуже первого.
– И что же тайпины?
– Они говорят, что они христиане. И мы считаем, что они должны быть хорошими. Нам хочется так про них думать. Мы даже готовы закрыть глаза на их злодеяния, потому что не хотим этого видеть. Если кто-то надевает такое же облачение, как я, то я думаю, что он на меня похож, а он другой.
– Волк в овечьей шкуре.
– Именно. И, как верно подметила моя дорогая Минни, тайпины утверждают, что они христиане, а потому вроде как должны построить Царствие всеобщей любви, а вместо этого первым делом вырезают население целого города, включая невинных женщин и детей. Я готов потрудиться, чтобы превратить их в более праведных христиан, но вот ружья им определенно давать не стоит.
– А я думал, миссионеры должны быть идеалистами, – хмыкнул Трейдер с улыбкой.
– Они идеалисты, пока не оказались в реальных условиях, а потом они видят настоящую жизнь, и она оставляет желать лучшего.
– Но они продолжают свое дело.
– Это проверка на крепость веры.
– Ты хороший человек, кузен Сесил, – тепло заметил Трейдер. – Когда я вернусь в Лондон, то перескажу твои слова. Остается только надеяться, – продолжил он негромко, – что ко мне прислушаются.
Обед подошел к концу. Они вдвоем проводили Минни Росс в дом, где она служила гувернанткой.
– Еще несколько дней, и вам не придется этого делать, – заметила она с улыбкой, и Сесил поцеловал ее в щеку у дверей, после чего Трейдер и Сесил неспешно побрели в сторону жилища Трейдера.
– Скажи, ты оставил себе треть в компании, чтобы в один прекрасный день передать бразды правления своему сыну? – отважился наконец спросить Уайтпэриш.
– Одному из сыновей, если хоть кто-то вообще заинтересуется, – улыбнулся Трейдер. – До этого еще очень далеко. Я просто хочу держать руку на пульсе. Я слишком молод, чтобы удалиться на покой, хотя и могу себе это позволить.
– Ты найдешь, чем занять себя в Шотландии. Уверен, из тебя выйдет образцовый землевладелец. – Сесил замолчал. – И тогда в следующем поколении…
– Мы будем держаться подальше от старой грязной торговли опиумом. Можешь сказать это вслух. – Трейдер прошел несколько шагов. – Через десять-пятнадцать лет торговля опиумом может даже не иметь большого значения. Как это ни парадоксально, но я подозреваю, если Китай перестанет отгораживаться от всех и вся и откроет порты для более широкой торговли, другими словами, если мы сможем продавать ему больше, проблема исчезнет сама собой. Страна такая огромная и богатая. Не только я так думаю. Сотрудники торгового дома «Джардин и Мэтисон», объем сделок которого затмевает всех нас, ожидают в будущем торговли куда более прозаичными вещами.
– Надеюсь, ты прав.
Они подошли к дому Трейдера.
– Я хотел бы спросить тебя еще кое о чем. Вопрос конфиденциальный.
– Я никому не расскажу.
– Спасибо. – Трейдер медленно кивнул. – Это касается Агнес. Она всегда проявляла должное уважение к Церкви. Но в последние годы стала верить более… – он запнулся, – рьяно. Ты замечал?
– Довольно сложно сказать. Она прониклась работой нашей миссии.
– Она когда-нибудь обсуждала с тобой вопросы веры?
– Время от времени, насколько я помню.
– Касались ли ваши беседы супружеской жизни и деторождения?
– Дай-ка подумать. – Сесил на мгновение погрузился в размышления. – Кажется, припоминаю один такой разговор. Знаешь, это было довольно давно. Мы говорили в общем, а не о чем-то конкретном.
– Могу я спросить, она обсуждала святого Павла или святого Августина?
Уайтпэриш снова задумался.
– Мне кажется, – произнес он медленно, – она спрашивала меня об апостоле Павле и о браке. Сам святой, конечно, хранил целомудрие, что было необычно для евреев. Наряду с критикой похоти он рекомендовал безбрачие, если возможно. Следует помнить, что в ранние годы христианская община ожидала, что конец света наступит еще при их жизни.
– А после Павла?
– После Павла, спустя более чем три столетия, появился святой Августин. Люди все еще ждали конца света, но его дата не была определена. Августин считал, что набожные христиане могут вступать в брак, но соитие возможно лишь с целью завести детей. В противном случае, как он утверждал, это становилось похотью и, следовательно, было греховным. Такова вообще доктрина ранней Церкви.
– Заводи детей или воздерживайся.
– Да. – Миссионер улыбнулся. – Я же не говорю, что этого строго придерживались.
– А в наши дни?
– Во время венчания, как ты знаешь, говорят только о регулировании естественных привязанностей. Не многие священнослужители рискнут пойти дальше.
– Ты говорил это моей жене?
– И это тоже. Как часть истории доктрины.
– То есть не рекомендовал?
Сесил удивленно уставился на кузена:
– Нет, я не стал бы. – Он нахмурился, затем с любопытством посмотрел на своего родственника. – Я с радостью напишу твоей жене, если нужно, чтобы четче объяснить позицию Церкви.
– Нет. Я просто спросил. Не нужно писать. Доброй ночи.
В конце концов, подумал Трейдер, если жена выбрала для себя воздержание, он не станет требовать от нее чего-то, что ей так противно.
* * *
Шижун впервые увидел Мэйлин осенью того года. В качестве магистрата он объезжал округу с инспекцией и заехал в ее деревню. Местные жители заметили процессию и столпились в переулке поглазеть. Староста приветствовал его и предложил подкрепиться, но было только утро, останавливаться повода не нашлось, поэтому Шижун поблагодарил и продолжил свой путь.
Уже на выезде из деревни он заметил Мэйлин. Она стояла чуть поодаль с каким-то добродушным крестьянином, похоже с мужем, и еще с тремя односельчанами. Все явно крестьяне. Ни у кого из женщин не было ножек-лотосов, но одеты они были лучше большинства жителей.
Шижун повернулся к своему секретарю Суню, ехавшему рядом:
– Видели ту красавицу? Наверное, богатая крестьянка.
– Да, господин.
Сунь служил у него уже пять лет, а Шижун до сих пор не знал точно, сколько Суню лет. Возможно, около сорока пяти, но это не важно. Высокий, мертвенно-бледный, молчаливый, надежный, Сунь не проявлял никаких амбиций. Его присутствие действовало успокаивающе.
– Может, родственница старосты.
– Вы заметили цвет ее лица?
Хоть в большом городе, хоть в глубинке почти у всех были физические недостатки. У большинства взрослых, достигших определенного возраста, конечно же, отсутствовали зубы. К этому могло добавиться косоглазие, родинка на лице, покалеченная конечность. Несчастные случаи и болезни, как казалось Шижуну, – обычный удел людей во всех странах. И все же, насколько он видел, эта крестьянка идеальна во всех отношениях. Красива. Безупречна. Он едва не остановил процессию, так
