— Изволь. Это очень просто случилось. Видишь ли, фельдмаршал привез ее из Мариенбурга, где взял ее в плен. Увидал ее у меня царь, и зело понравилась она ему миловидной наружностью и веселым нравом.
Во время этого рассказа Марья Даниловна то бледнела, то краснела и выражала очевидное волнение.
— Что с тобою? — с удивлением глядя на Гамильтон, спросил Меншиков.
— Ничего, ничего… — торопливо ответила она. — Так ты сказываешь, что ее привезли из Мариенбурга?
— Так.
— А как же ее имя-то настоящее было?
— Марта.
Марья Даниловна чуть не вскрикнула и прислонилась головою о высокую спинку кресла.
— Марта, — чуть слышно прошептала она, — так это — Марта!..
И вдруг, неожиданно переменив тон и придя в себя, она спросила князя:
— А скажи мне, можно ли где-нибудь видеть царицу?
— Она гуляет часто в парке, по утрам. Итак, Марья Даниловна, это твое последнее слово?.. — спросил Ментиков, собираясь уходить.
— Какое мое слово? — машинально, как бы не понимая вопроса, проговорила она.
Но он строго сказал:
— Смотри, Марья Даниловна, я человек сильный и ссориться со мной негоже…
— Не сердись же, князь, и ты на меня. Я сегодня не в себе. Поговорим как-нибудь ужо…
Оставшись одна, она принялась раздумывать о том, что он сказал ей об императрице.
Итак, это— Марта! Та Марта, бедная девушка из таверны, которая приютила ее когда-то, в ужасную ночь штурма Мариенбурга!
И она стала припоминать обстоятельства своего плена. Как судьба играет людьми! Она попала к этому Стрешневу, похоронившему ее в глухой усадьбе и погубившему ее молодые, хорошие годы! О, как хорошо, как справедливо, что он так дорого заплатил ей за все это!
Она не спала всю ночь, обдумывая план свидания с императрицей.
Порой казалось ей, что ее старинное знакомство с ней должно ей облегчить это свидание, но потом она начинала сомневаться в этом.
Но будь что будет! Она решила искать этого свидания и добиться его.
Утомленная, она легла спать, а когда проснулась, то девушка ее Акулина доложила ей, что ее желает видеть какой-то человек.
Она накинула на себя шлафрок и велела звать посетителя.
Это был цыган Алим.
Боже, как все это теперь было далеко, и какой непроницаемой завесой забвения было покрыто это далекое прошлое! Она почти перестала думать о цыгане, всячески тщательно скрывалась от него в Петербурге. Ни о чем не мечтала она так, как о том, чтобы навсегда вычеркнуть прошлое из своей памяти.
Да, собственно говоря, ничего и не оставалось от этого прошлого.
Стрешнев умер трагической смертью. Свидетельница и сообщница ее преступлений, Матришка, исчезла с лица земли. Наталья Глебовна, по дошедшим до нее сведениям, вышла замуж за Телепнева и поселилась с ним в далекой и глухой вотчине, вероятно, сделав все, чтобы забыть о ней. Историю с потопленным князем замяли, и во всяком случае о ней ничего не говорили в столице, хотя и ходили кое-какие темные слухи о его печальной кончине: но никто ничего определенного не знал, и Марья Даниловна жила спокойно.
Но вот единственный обломок прошлого — цыган Алим!
От него у нее не было средств отделаться.
Он преследовал ее в Петербурге, и она скрывалась от него, как могла. Через верного человека предлагала она ему деньги, много денег, от которых он с гордостью отказался.
В Петербурге труден был доступ к ней, и он наконец добился свидания в Петергофе.
В конце концов и она хотела этого свидания. Надо же было раз навсегда порешить с ним и узнать его намерения и притязания.
— А, это ты! — протянула она. — Что тебе от меня надо?
— Ты не знаешь, боярыня, что мне надо? — проговорил он, уставясь на нее своими черными, ярко горящими глазами.
— Не знаю.
— Забыла? — насмешливо проговорил он.
— Ничего не забыла! — со злобой ответила она. — Я тебе предлагала деньги. Тебе мало показалось? Я дам тебе больше. Я дам тебе все. Возьми все, что у меня есть, только оставь меня, забудь меня… Я для тебя умерла.
— Денег твоих мне не надо, — ответил он. — Ежели ты ничего не забыла, то вспомни, как я бросил твои деньги уже однажды в озеро. Дай мне в десять раз больше, чем у тебя есть, — я их выброшу в море. Не нужно мне ни твоих денег, ни твоего дома, ни всего, что у тебя есть.
— Так чего же нужно тебе?
— Тебя. Тебя одну.
— Многовато хочешь, как бы ничего не получил. Не по себе дерево валишь.
— Получу, — уверенно ответил цыган. — Вспомни наш уговор. Довольно ты издевалась, смеялась надо мною, обманывала меня! Я ждал, я терпеливо ждал. Да и какие твои деньги? Разве не я обокрал для тебя стрешневский дом? Разве не я передал тебе его деньги? Разве не я поджег, по уговору с тобой, усадьбу и погубил барина. Я больше ждать не хочу. Ты обещала сделаться моею и уйти со мною в табор.
— Ты ума рехнулся, — смеясь обидным, злым смехом, проговорила она. — Какая я тебе цыганка!.. — Она захохотала. — Опомнись, Алим, и не требуй от меня невозможного.
— Я требую по уговору. Ни больше, ни меньше. И ежели ты не согласна, я донесу на тебя.
Но Марья Даниловна, вскипев гневом, близко подступила к нему.
— Слушай, ты, цыган!.. — резко сказала она ему. — Слушай, что я скажу тебе нынче, в последний раз — и раз навсегда. Все, что ты говорил, правда. Все, что ты сделал, — для меня сделал. Но… ежели бы ты не любил меня — сделал ли бы ты это? Нет ведь?
— Нет.
— Вот видишь, значит, ты себя и тешил. Ну, а теперь другое. Ты говоришь, донесешь на меня. Кому? До царя и вельмож далеко, и тебя не допустят до них. И что ты будешь доносить? Кто тебе поверит, где у тебя свидетели, кто видел и слышал, что мы с тобой делали! Полно-ка. Возьмись за ум! Бери деньги и исчезай из Петербурга. Смотри, как бы и впрямь не вошла я в гнев и не приказала схватить тебя и заточить в крепость.
Цыган засмеялся на эту угрозу, и смех его вывел из себя Марью Даниловну.
Она побледнела…
— А, ты смеешься! — задыхаясь, сказала она. — Ты смеешься. Да что же ты, о двух головах? Что же ты не знаешь, что у меня есть такие покровители, которые заставят тебя молчать, ежели бы ты заговорил?
Она ударила несколько раз в ладоши, призывая своих слуг.
Но цыган быстро подскочил к ней и схватил ее за руки.
— Берегись, боярыня! Как полюбил, так возненавижу тебя!.. Страшна будет месть моя!
В комнату вошли люди.
— Возьмите этого человека! — приказала им Марья Даниловна. — Это убийца и вор. Он пришел ограбить меня.
— Проклятая! — вскрикнул в исступленной ярости цыган и выхватил кинжал из-за пояса.
К нему подскочили люди. Он замахнулся на них, и так как они были невооружены, то и отступили к двери в соседнюю комнату, в которую скрылась Марья Даниловна…
Цыган воспользовался замешательством челяди, подбежал к окну, высадил его плечом и скрылся в саду.
Марья Даниловна сидела, глубоко задумавшись…
Вспомнились ей последние дни усадебной жизни. Ей не было тогда другого выхода, как согласиться на план цыгана поджечь и обокрасть усадьбу, и она согласилась на это.
Неужели же никогда не кончатся ее тревога, ее расчеты с прошлым?
И вдруг, точно два призрака, встали перед нею обугленные трупы Никиты и карлицы, и она с ужасом закрыла глаза…
Нет, нет, лучше не думать о всех этих страшных вещах, не волновать себя по-пустому и приготовиться к свиданию с императрицей, которое одно только и занимало ее теперь… Цыгана, с помощью Меншикова и его офицера Экгофа, всегда можно будет убрать с ее пути.
Она понемногу успокоилась и привела себя в порядок.
Затем она стала торопливо разыскивать в маленьком сундучке платок, который когда-то подняла в мариенбургской таверне в ту минуту, когда Марта отбивалась от забиравших ее в плен солдат.
Наконец она нашла его.
— Вот он, — проговорила она— вот драгоценная лестница к моему могуществу!..
Императрица имела обыкновение рано вставать и после легкого завтрака тотчас же отправляться в парк на прогулку, иногда совершенно одна, что бывало, впрочем, редко, но чаще всего в сопровождении камер-фрейлины.
Но Петр вставал еще раньше… Он быстрой и деловитой походкой обходил дворцовый сад, останавливался на короткое время перед новыми или заканчивающимися сооружениями и фонтанами, говорил о своих предложениях строителям, одобрял их работы или делал какие-нибудь указания.
Доступ в сад посторонним лицам не был особенно затруднительным. Следовало пройти у входа в сад к дежурному караульному офицеру и объяснить ему более или менее удовлетворительно цель посещения сада.
Были лица, которым эти формальности казались совершенно лишними, потому что они имели раз навсегда постоянное разрешение от Меншикова, и к таким лицам принадлежала Марья Даниловна.
