Комендант встал. Молча прошелся по кабинету и, остановившись перед арестованным, тихо и даже мягко сказал:
— Вы смелый. А я люблю смелость. Говорите правду, и я не только сохраню вам жизнь, но и отпущу на волю. Говорите, где остальные парашютисты из вашего десанта?
— Я вам сказал правду. А смерти я не боюсь! — отрезал Гриша.
— Что ж, выходит в комсомол ты вступал в Германии? — перейдя на «ты» и повысив тон, спросил Младек. — Я ведь знаю, что в комсомол не принимают с тринадцати лет. А ты с тринадцати лет был в Германии. Так где же ты вступал в комсомол?
— В Бухенвальде, — спокойно ответил Гриша. — Больше я не скажу ни слова! — И он отвернулся к окну.
…По голубому небу, обгоняя одна другую, спешили на восток две легкие, светлые тучки. Грише они казались самым дорогим из всего, что осталось на свете. Они свободно плыли в тот край, куда он никогда уже не попадет.
Захотелось жить, так захотелось жить!..
Но перед глазами чернели толстые железные решетки.
* * *
— Хорошая штука — эта пилорама! — говорил горар вполголоса, входя с Маречеком под тесовый навес лесопилки. — Просто жалко расставаться с таким местом. Вместе с досками мы отсюда совершенно незаметно развозили то, что хлопцы напечатают за ночь. А на новом месте с перевозкой печатного материала будет труднее. Ты это хорошо обмозгуй, Маречек.
— За меня не бойся, — ответил Маречек, удивляясь тому, как он, живя рядом с лесопилкой, ни разу не подумал, что под нею что-то скрывается.
И невольно Маречек вспомнил, как радовалось начальство этой пилораме. Сколько подняли тогда шума в газетах! Это было в первые дни прихода фашистов к власти. Кошик сам предложил поставить пилораму, чтобы и их местечко активно включилось в строительство «Новой Европы». Правда, пилорама хорошо работала только в первые дни. Но начальству дорог была слава, созданная затеей горара Кошика.
Утро стояло серое: то дождь, то туман. Рабочих еще не было. И Кошик с Маречеком занялись осмотром бревен, заготовленных для распиловки. Уговорились так: если явится кто посторонний, делать вид, будто Маречек привез для распиловки несколько бревен и вот они советуются. Лишь когда сошлись рабочие и пустили пилораму, Кошик и Маречек вошли в столярную мастерскую, прикорнувшую за лесопилкой. Здесь работал брат наборщика Лацо — Ондро Кралик. Кроме горара, Лонгавера и погибшего Яна Ковача, Ондро один знал о том, где находится типография, потому что сам оборудовал вход в нее.
— Добрый день, Ондро! — входя первым, сказал Кошик. — Вот пан Маречек хочет заказать себе кое-какую мебель. Так ты ему покажи образцы. Пусть выберет.
Из всей этой длинной фразы Ондро Кралик принял во внимание только одно слово: «покажи». Это означало, что надо провести товарища в типографию. Кралик равнодушно склонил голову и попросил Маречека посидеть немножко, так как должен прийти посторонний человек, заказчик, за готовым креслом.
Кошик вышел, чтобы подготовить машину к перевозке шрифтов и печатного станка, который Маречек и Лацо должны были разобрать и уложить в длинный тесовый ящик.
Больше всего Кошик боялся за исход погрузки этого ящика. Необычайно тяжелый, неуклюжий, он мог обратить на себя внимание полицейских. А они в форме и переодетые так и шныряли теперь повсюду.
Возле пилорамы к Котику подошла жена:
— Ты что не идешь завтракать? Все остыло.
— Не хочется. Я попозже.
Но жена, взяв его за руку, толкнула под локоть и, нарочито громко и весело здороваясь с рабочими, повела домой. Кошик понял, что жена зовет его неспроста, и, уходя, пообещал Маречеку скоро вернуться.
— Что случилось? — спросил он, когда спустились на тропинку, ведущую к его дому.
— Прислуга коменданта пришла. Она была в комендатуре. Видела Лонгавера. Он передал какие-то деньги. Просил срочно вручить их тебе.
— Деньги? — удивленно и встревоженно переспросил Кошик. Но тут же взял себя в руки, улыбнулся. — Вот старик… петля на шее, а он о долгах…
Божена ожидала на крыльце, в комнату войти отказалась, объяснив, что давно уже из дому и пани будет ее ругать. С этими словами девушка протянула Кошику несколько старых, свернутых в трубку бумажек. Горар, не считая, сунул деньги в карман и спросил, зачем она ходила в комендатуру.
— Ёжо просил отнести баче завтрак. Сказал, что бача Франтишек с голоду умрет, если не помочь.
— Как же ты пробралась, ведь передачи запрещены?
— Надула дежурного полицая, побожилась, что пан комендант разрешил.
— А вдруг он спросит коменданта?
— Побоится! Я, когда уходила, призналась этому оболтусу, что обманула. «Но, говорю, лучше не жалуйся коменданту, а то тебе же влетит!»
— Ох, и дипломатка! Бача ничего не сказал?
— Вслух, наверное для отвода глаз, он попросил, чтобы на эти деньги и купила ему курева и вина. А потихоньку шепнул: «Это долг пану горару за лес для сарайчика». Даже повторил и просил не забыть, что за лес для сарайчика…
Божена убежала, а Кошик тут же пошел в сарайчик возле дома. Каждое слово Лонгавера было для него полно особого, понятного только ему одному смысла. В сарайчике Кошик развернул деньги и начал их просматривать. Всего насчитал двести сорок одну крону купюрами разных достоинств.
Больше всего оказалось пятерок и десяток. На некоторых из них он увидел цифры, написанные карандашом. Часто бывает: люди записывают свои расходы прямо на деньгах. На одной пятерке Кошик увидел вычисление: 25+96=123. На то, что сумма от сложения чисел получилась неправильной, он даже не обратил внимания. Его интересовало другое: каждую цифру горар заменял соответствующей буквой шифра.
На засаленной и забрызганной чернильными пятнами пятерке цифр не оказалось. Однако расположенные кружочком пятна тоже полны были смысла. Цифры, выведенные химическим и квасным карандашами, горар обнаружил еще на двух бумажках.
Когда все, написанное на деньгах, было переведено на язык шифра, Кошику показалось, что он теряет сознание или сходит с ума. Он держал в руках деньги и смотрел на них, как на врага, занесшего нож для удара, который отвести уже невозможно. И вдруг, скомкав деньги, Кошик прошептал:
— Но ведь он только сейчас узнал, где находится типография! Сообщить коменданту еще не успел. Значит, его нельзя выпускать!..
Сунув деньги в карман, горар направился было из сарая, но опять остановился. «Сегодня, — подумал он, — шпики следят за каждым моим шагом. Это ясно. Значит, горячиться нельзя…»
Деньги Кошик сжег и вернулся в дом. Выпил чашку кофе и, внешне спокойный, отправился на лесопилку.
Маленький подвал был ярко освещен электролампой. В углу, за наборной кассой, стоял Лацо. Возле него — Маречек. Объяснив, как набирается текст, Лацо перешел к печатной машине, «американке».
— Тем же током, каким освещаются дома гардистов, работает и наша типография! — восторгался Маречек.
— Это все брат оборудовал! — с гордостью ответил Лацо.
Где-то в углу чуть слышно звякнул звоночек.
Лацо выключил свет — и тотчас в потолке открылся люк, через который проник сюда Маречек.
В подземелье спустился горар — и свет снова зажегся.
— Ну как, Маречек, не пугает тебя такое некомфортабельное помещение? — весело спросил Кошик.
— Что вы, товарищ Кошик! Я готов выполнить любое задание партии. А такое — тем более.
— Значит, даешь согласие? Тогда сейчас же впрягайся. Помоги все упаковать и перевезти. Шоферу передай свой пистолет. Ему он нужнее, чем тебе. — И Кошик решительно протянул руку: — Дай, я сам ему передам.
— Успеется, — вяло ответил Маречек и полез к станку, который Лацо уже начинал разбирать.
— Пистолет шоферу нужен сейчас! — строго повторил Кошик.
Маречек наклонился и, делая вид, что не придает этому особого значения, полез в задний карман брюк. Еще в кармане взвел курок. Но Кошик это заметил и ударил его по руке своим маленьким черным пистолетом, всегда хранившимся во внутреннем кармане пиджака. Маречек вскрикнул и выронил оружие.
— Сядь! — наставив на него пистолет, сказал Кошик. — За тобой ящик. Садись!
Маречек сел и левой рукой достал из кармана платок.
— Лацо, поднимите пистолет и пишите протокол допроса! — потребовал Кошик.
— Допроса? — недоуменно переспросили в один голос и Маречек и наборщик.
— Скажите, Дюро Маречек, какая партийная кличка была у вас при Вацлаве Гудбе?
— Цотак.
— Совершенно верно. Вы работали с ним дружно?
— Очень. Вацлав любил меня и доверял. Не то что ты.
— Вот эта доверчивость и погубила его.
— Да что с тобой, Яро! Ты какой-то сегодня…
— Вот что, Маречек, — перебил Кошик: — каждая минута на счету! Говорите прямо и коротко, если хотите жить. Знает полиция, что типография находится здесь или нет?
— Не знает, ничего не знает! Да я и сам не подозревал до последнего часа.
