В Вальданьо германские новобранцы очутились в новом, странном для себя окружении. Необходимость тренироваться, проводя от пяти до шести часов в день в плавательном бассейне, для пловцов-чемпионов, главным огорчением для которых являлась вызванная войной отмена Олимпийских игр, была вполне естественна. Они организовали соревнования, сперва – без специального снаряжения, а позднее – уже и с использованием всего арсенала средств для подводного плавания. Вольк вскоре решил, что их последние тренировки должны проходить в обстановке приближенной к боевой. Для этого вся команда перебазировалась в Венецианскую лагуну. Там, в заброшенном древнем монастыре Сан-Джорджо-ин-Альга, одиноко расположенном на крошечном островке посреди лагуны, они и обосновались. Здесь, подобно прежним обитателям, пловцы совершенствовались в своем искусстве, еще более укрытые от любопытствующих глаз, поскольку с этого момента занятия проходили исключительно по ночам.
Все начиналось с долгого процесса облачения, необходимого для предстоящей работы. Поверх шерстяного нижнего белья они носили толстый вязаный шерстяной костюм, поскольку сохранять под водой тепло было очень важно. Далее, по выбору, следовало надеть свитера или меховые жилеты. Лишь затем следовал собственно костюм ныряльщика. Он изготавливался из мягкой резины толщиной примерно в велосипедную камеру и состоял из двух частей. Штаны, заканчивавшиеся резиновыми башмаками, натягивались высоко, до подмышек, а затем, загибаясь вниз, заканчивались у бедер. Резиновая рубаха надевалась через голову. Ее нижний край сцеплялся с нижним краем штанов, и их вместе закатывали вверх, пока они не образовывали на талии нечто вроде круга франкфуртской колбасы. Поверх нее надевался резиновый пояс, закреплявшийся по месту резиновым клеем. Плотно прилегающие манжеты из прорезиненной ткани запечатывали костюм на шее и запястьях. Но и это было не все. Поверх надевался еще парусиновый костюм, служивший одновременно и для маскировки, и для защиты резинового костюма от порезов и проколов.
Процесс одевания был настоящим искусством, поскольку плавучесть облаченного таким образом человека зависела от величины воздушной подушки, сохранявшейся между телом и резиновым костюмом. Чем больше было на нем одежды, тем большей получалась плавучесть. Войдя в воду, каждый пловец, чтобы стравить из костюма избыток воздуха, появившийся из-за возросшего давления окружающей среды, должен был просунуть под шейный манжет пальцы. Но стравливать надо было не весь воздух, иначе исчезал бы объем, необходимый для защиты от холода. А потому, для обеспечения точного баланса плавучести, добавлялся еще пояс со свинцовыми грузилами.
Ныряльщики плавали на спине, слегка наклонившись на один бок. Руки, если только они не были заняты буксировкой мины, они держали неподвижно сложенными на груди. Движение осуществлялось легкими вертикальными движениями ног, к ступням которых прикреплялись ласты. Все это должно было происходить под поверхностью воды, чтобы избежать демаскирующих всплесков и волн. Только глаза, рот и нос пловца должны были оставаться над поверхностью, причем лицо, замазанное кремом цвета ржавчины, покрывалось темно-зеленой сеткой, прикрепленной к его черной вязаной шапочке. Приближавшегося к цели и замаскированного таким образом ныряльщика можно было заметить только с большим трудом, поскольку по инструкции ни в коем случае они не должны были активно плавать в радиусе видимости противника, но лишь дрейфовать по течению, подобно любому плавучему мусору. Приближаясь к кораблю, стоящему на якоре, с носа, пловец на расстоянии 200 метров от цели прекращал всякие движения и плыл по течению, лишь изредка слабо шевеля ластами, чтобы скорректировать направление движения. Его тело и ноги свободно, почти вертикально, висели в воде, поддерживаемые воздушной подушкой, глаза смотрели в темноту – так он приближался к кораблю. Даже когда его голова легко касалась борта, он по-прежнему не двигался, выжидая, пока течение не принесет его к средней части судна.
Теперь наступал момент для самого сложного, потому что предстояло нырнуть без плеска, тихо, как мышь, неся с собой подрывной заряд, на глубину в две или три морские сажени – к наиболее уязвимым частям корабля. Выдохнув почти весь воздух, ныряльщик придавал себе ровно столько отрицательной плавучести, чтобы начать медленное погружение, каждая секунда которого казалась для его почти опустошенных легких длиной в целую вечность. Наконец он достигал бокового киля, хватался за него одной рукой, а другой открывал клапан, чтобы наполнить кислородом дающий ему возможность дышать воздушный мешок – «добавочное легкое». При этом держаться надо было очень крепко, потому что добавочная плавучесть мешка могла вынести ныряльщика на поверхность. Оставалось свободной рукой воткнуть в рот дыхательную трубку-загубник мешка и остатками воздуха продуть его, причем сделать это, находясь с внутренней стороны от бокового киля, чтобы пузырьки выдохнутого воздуха остались под днищем. Теперь последнее – следовало открыть маленький кран на дыхательной трубке – после чего можно было снова дышать. Затем ныряльщик немедленно прикрепляет к боковому килю мину, потом, не поднимаясь на поверхность, отплывает достаточно далеко, чтобы осторожно подняться к поверхности на безопасном расстоянии от судна.
Едва ли кого-нибудь может удивить тот факт, что требовалось провести сотни учебных атак для того, чтобы каждый ныряльщик мог проделать все это без малейшей заминки. Любое, даже самое незначительное отступление от установленной программы практически наверняка приводило и к гибели ныряльщика, и к срыву операции. Тренировочные атаки старого грузового парохода «Тампико» и танкера «Иллирия» в лагуне Венеции были обставлены достаточно правдоподобно. Следует еще помнить, что курсантов учили всевозможным видам подводных боевых действий, от потопления корабля при помощи маленьких 15-фунтовых подрывных зарядов и до управления громадной трехтонной миной-торпедой на реке, оба берега которой, возможно, заняты неприятелем, готовым открыть огонь при малейших признаках подозрительной активности в воде. Для достижения успеха в таких операциях была необходима полнейшая уверенность в себе, которая достигается только путем тренировок. Храбрость, если это храбрость отчаяния, не могла в таких ситуациях привести к успеху, потому что люди, настроенные таким образом, обыкновенно попадают в беду. Фон Вурциан занес в свою записную книжку инструктора, сохранившуюся у него до настоящего времени, такие поучительные строки:
«Некоторые из курсантов не побороли в себе до сих пор „ужас ныряльщика“. Странно, но этот синдром не возникает в человеке до тех пор, пока он не совершит нескольких успешных погружений. Вчера я нырял под „Тампико“ с двумя курсантами. У меня в руках были концы, прикрепленные к обвязке каждого из них, и имелся мощный фонарь. В темной и давящей глубине под кораблем курсанты потеряли ориентацию, движения у них стали резкими и неуверенными. Неожиданно один из них принялся колотить руками по воде вокруг себя и хвататься за дыхательную трубку, стремясь, очевидно, вырвать ее изо рта. Тогда бы он неминуемо утонул. Я быстро подплыл к нему, сильно ударил по спине и осветил себя фонарем, чтобы он смог меня увидеть. Кажется, это его успокоило, он сразу же начал глубоко дышать, что его и спасло».
Описанное происшествие можно объяснить следующим образом: ныряльщик вдыхает и выдыхает под водой через дыхательную трубку, присоединенную к емкости с воздухом – своему «добавочному легкому», которое пристегнуто к груди. В верхней части емкости помещается кассета с поташом, предназначенная для поглощения из выдыхаемого легкими человека воздуха вредной двуокиси углерода. Очищенный воздух, обогащенный добавлением кислорода, снова вдыхается в легкие. Тяжелое чувство угнетенности, которое может охватить ныряльщика под корпусом судна, заставляет его среди прочего делать короткие неглубокие вдохи. В таком случае воздух, быстро двигаясь туда и обратно, даже не достигает кассеты-поглотителя. В результате в легких ныряльщика возрастает содержание углекислоты, что вызывает тошноту, позывы к рвоте и внезапную головную боль, приводящие в конце концов к ощущению удушья, сопровождаемого попытками вырвать изо рта дыхательную трубку. Ударив человека по спине и показав ему, что помощь находится поблизости, инструктор заставил ныряльщика задышать глубже, и его наполненные углекислым газом легкие вскоре очистились. Практически все курсанты переживали эти малоприятные ощущения, пока не обретали уверенности, свойственной рыбам в воде.
Конечно, были и другие причины, вызывавшие под водой потерю самоконтроля, которые могли приводить ныряльщика к гибели, не окажись на месте опытного инструктора. Кроме того, никогда не позволялось нырять человеку, имевшему проблемы с желудком, потому что скопление газов в кишечнике под давлением воды было способно отравить кровь, что в конечном счете приводило к обмороку. Другой опасностью была нехватка кислорода в дыхательном мешке – коварная опасность, которой ныряльщик, как правило, не осознавал до тех пор, пока не терял сознания. Кислородный баллон был слишком мал, чтобы обеспечивать постоянный приток газа. Во время нахождения под водой клапан баллона следовало периодически открывать и почти сразу же закрывать, чтобы экономить дающий жизнь газ. Пока содержимое мешка таким образом обогащалось кислородом, ныряльщик должен был стравливать грязный воздух через нос, прежде чем снова начать дышать уже более чистым воздухом. Постепенно эта процедура становилась как бы второй натурой обучаемых, и тогда следовало оберегать их от излишней самоуверенности, которая также могла стать фатальной.
