Черные фигурки возле коптящего танка то и дело сливались с дымом, но с каждым порывом ветра становились отчетливо видны. Словно в городском тире. «Маузер» дернулся, ощутимо толкнув Хагена в плечо.
– Хаген!.. Черт возьми… Хаген… Что ты делаешь!..
Это была не отдача. Это Готлиб Ранг, с перекошенным страхом лицом, тряс его за плечо. Хаген даже не успел удивиться тому, откуда он вдруг тут взялся. Скалящаяся злость плескалась внутри, переполняя его. Хаген молча, с силой, ткнул Ранга в тщедушную грудь так, что тот отлетел, втиснувшись в стенку окопа.
Отто снова припал к прицелу. Теперь фигурок возле танка видно не было, но были видны несколько зубчиков огня, которые ощетинились из-под гусеничных траков в его сторону. Над головой засвистели пули.
– Черт, идиот, что ты творишь… – хрипел Ранг. – Они нас заметят… Они нас заметят…
– Не мешай мне… – угрожающе огрызнулся Хаген, подтягивая к себе гранатомет.
Ранг схватил трубу рукой.
– Не делай этого, не делай… Они нас заметят, они уже заметили… Тегель убит… Иваны намотали его кишки на гусеницы, как веревку сосисок.
– А остальные?.. Фромм? – прокричал Отто.
– Не знаю… все убиты… все убиты… – жалобно повторял Ранг.
«Все убиты… все убиты», – эхом отзывалось в мозгу Хагена посреди грохота. Ненависть переполняла его. Его ладонь ударом сбросила руку Ранга с гранатомета. Он готов был придушить Готлиба, как будто тот был виноват в том, что все убиты. Все – это значит и они. Значит, русские прорвали оборону и теперь добивают раненых.
– Ради всего святого, Хаген… Не стреляй по ним… Не стреляй… – умолял Ранг заплетающимся от страха языком. – Они нас заметят, Отто… Я ранен… Я ранен…
Только теперь, оглянувшись, Хаген заметил, что левая рука у Готлиба болтается сама по себе, как у тряпичной куклы.
– Не ной… – одернул его Хаген, раздвигая трубу фаустпатрона. – Лучше попробуй себя перевязать.
– Черт… что ты делаешь… – почти плачущим голосом повторял Ранг.
«Фромм убит… Фромм убит…» – твердил про себя Хаген, подбираясь к краю бруствера с трубой на плече. Указательный палец уже нащупал сверху пусковую кнопку. Сейчас он добавит копоти этим русским, сейчас он отомстит за Фромма.
Ранг помешал ему. Эта трусливая сволочь вдруг закричала в самое ухо Хагену:
– Не стреля-а-ай!
Локоть Отто вздрогнул в самый момент нажатия спусковой кнопки. Труба подалась вверх и скакнула еще выше от красно-оранжевого всполоха раскаленной реактивной струи.
До вражеской машины было около двухсот метров. Стремительно преодолев их, граната закрутила дымную спираль, нырнула в пелену черной копоти и, разорвав ее, прошла в метре над башней подбитого танка.
Взрыв громыхнул где-то позади цели, и тут же в сторону окопа, где укрывались Хаген и Ранг, заработали автоматные очереди, которые перекрывали одиночные пистолетные выстрелы.
Хаген сполз по брустверу, одновременно отбрасывая бесполезную трубу использованного гранатомета.
– Сволочь… сволочь… – сквозь зубы процедил он, наотмашь ударив Ранга тыльной стороной ладони.
Тот мотнул головой так, будто в шее у него совсем отсутствовали кости. Каска и кепка слетели с головы Готлиба, обнажив бритый затылок и челку прилипших к потному лбу русых волос. Весь он запрокинулся на левый бок.
– Рука-а… рука-а… – истошно закричал Ранг. Затем его крик перешел в жалобный, всхлипывающий плач.
Пули свистели над самым окопом, то и дело рыхля насыпанную на бруствер землю. Хаген попытался вновь подтянуться к брустверу, но в этот момент стремительная волна оглушительного грохота разорвала воздух над головой Хагена, и тут же, метрах в двадцати, тряхнув окоп, вырос сноп земли.
Не отдавая отчета в своих действиях, Хаген пружинистым движением ног вытолкнул себя из ячейки и быстро-быстро пополз куда-то в сторону траншей и блиндажа, располагавшихся на вершине холма.
Он нутром понял, что случилось. Русский танк развернул свою башню в сторону Хагена и теперь палил по нему прямой наводкой.
– Отто!.. Не бросай меня! Будь ты проклят! Не бросай меня!.. – кричал ему вслед Ранг. Невыносимый визг Готлиба действовал на уши хуже ударной волны.
Отто машинально прополз еще метр. Сознание будто возвратилось к нему, и он снова взял управление своим телом под контроль. В конце концов, он не окажет этому трусу Рангу перед смертью такой милости: пусть они тут оба подохнут, но Ранг не посмеет обозвать его трусом.
Стиснув зубы, сжимая ремень «Маузера» в правой ладони у самого ствола, он повернул назад. Он не мог бросить этого труса Ранга здесь одного. Их убьют в любом случае. Русские уже заняли траншеи, и деваться им некуда. И как еще иваны не подстрелили его? Очереди, выпущенные из танкового пулемета, хлестали в нескольких миллиметрах от хрипящего, самому себе что-то в голос бормотавшего Отто.
– Хаген! Хаген! Ты вернулся… ты вернулся… – завывающий визг Готлиба грозил перейти в истерику. Он, будто младенца, поддерживал правой рукой свою безжизненную, подстреленную левую.
Хаген схватил его за шиворот и с усилием подтянул к себе.
– Прошу тебя – заткнись… – зашипел он. – Ползти ты сможешь… Работай правым локтем. И не забудь винтовку. Черт, хотя бы подвязал руку…
– Мы погибнем, Отто… Ты вернулся… – как умалишенный, шептал Ранг.
– Только не думай, что я испугался твоих проклятий… – пробурчал Хаген, обернувшись.
Готлиб уже умудрился отстать на несколько шагов. Ни каску, ни кепку он так и не подобрал. Страдальческая гримаса не сходила с его грязного лица, когда он пытался ползти на правом боку. Но винтовка, зажатая в правой руке, мешала ему. Вернувшись к нему, Отто молча вырвал винтовку из ладони Готлиба и, приподняв бурый, набрякший от крови рукав его шинели, закинул ремень ему на левое плечо.
Ранг взвыл от боли и захныкал, совсем как ребенок. Только теперь Хаген подумал о том, что прежде всего надо было сделать Рангу перевязку. «Если мы остановимся, то нас сразу, к чертовой матери, убьют… нас в любом случае убьют… и чего эти русские возятся с нами?..» – вдруг с какой-то крайней степенью безысходности подумал Хаген. Он с жалостью глянул на Ранга. Тому здорово разворотило руку. А может, он действительно испугался проклятий Готлиба? Черт возьми… В любом случае, хорошо, что он вернулся за Рангом.
Клубок мыслей лихорадочно разматывался в гудящей голове Отто. Сознание, заполнившееся мраком в тот миг, когда вражеский танк накатил на его окоп, еще не до конца просветлело. У него то и дело темнело в глазах, и Хагену казалось, что сама смерть нависает над ними в этот момент, застилая свет своим черным плащом. Она была именно такая, какой ее рисовали средневековые монахи: ощерившийся оскал черепа, непроглядный плащ, накинутый на изжелта-белый скелет и костяшки, сжимающие древко косы. Ее заржавленное лезвие то и дело широко, со свистом проходило над головами Хагена и Ранга, всякий раз заставляя обоих вжиматься в изрытую снарядами землю. Как будто костлявая затеяла с ними издевательскую игру. Победители и проигравшие в этой игре уже были известны заранее. А потом вдруг игра изменилась. Нет, она не прекратилась вовсе, но та, которая метила в победительницы, стала отвлекаться, как будто ей наскучила возня с двумя горе-героями, отбившимися от своего пушечного стада.
Танковая пушка русских больше не сделала по ним ни одного выстрела. Иваны уже успели развернуть башню обратно в сторону траншей заградительного обвода. Курсовой пулемет продолжал строчить, но теперь он снова бил в сторону озера. Огневая поддержка атаки своих танков и пехоты для танкистов врага, наверное, была намного важнее, чем продолжение охоты за двумя «фаустниками». Они, как два зайца-подранка, угодившие в загон, окруженные со всех сторон охотниками и собаками, были и так обречены.
Воронки, нарытые снарядами русской артиллерии, уже дважды укрывали ползущих. Во второй по счету Хагену и Рангу пришлось пережидать рядом с двумя трупами. Один из лежавших на самом краю воронки был обезображен до неузнаваемости. Осколком, пулеметной пулей или выстрелом в упор ему начисто снесло верхнюю часть черепной коробки и часть лица. Вытекшие из нее, как из чаши, мозги студенисто-мокрым, медузоподобным пятном выделялись на светло-коричневом суглинке.
Другой убитый лежал на самом дне воронки, с застывшей на лице гримасой жуткой боли. У него до самого паха была оторвана левая нога и разворочены живот и грудная клетка. В стороне лежали фаустпатроны обоих. Они были не использованы.
– Это же Штайм… Черт… – пробормотал Ранг. Потом он вдруг отвернулся и заплакал. – Господи… Господи… нас всех убьют… нас тоже убьют.
Теперь и Хаген, вглядевшись, узнал старшего стрелка третьего взвода противотанкового подразделения Рихарда Штайма. Теперь, когда он лежал, запрокинув назад и вниз свою голову, было хорошо видно его родимое пятно, заходившее с шеи на левую щеку.
