– Понял, товарищ старшина!..
– Ну, так действуй, раз понял. Бегом действуй! А то, как сонные тетери, возитесь…
Появление Аникина с ездовым на подводе произвело в санитарном отделении настоящий фурор.
– Вот, товарищ военфельдшер… – с долей смущения отрапортовал Андрей, ловко спрыгивая на землю. – Транспорт заказывали?…
Анюта ничего не ответила, почему-то покраснев. Но ее темно-зеленые глаза, в которых то и дело вспыхивали озорные искорки, светились такой благодарностью, что грудь Андрея наполнилась горячим теплом. Ни секунды не мешкая, он стал помогать санитарам в погрузке на телегу лежачих больных. Двое были в тяжелом состоянии, в том числе взводный пулеметчик Петро Пташинный. Осколок раздробил ему ключицу и, оставив рваную рану, вошел в грудь. Он бредил, то и дело теряя сознание. Грудь его тяжело поднималась и опадала, и было видно, как с каждым вдохом под аккуратно наложенным бинтом вздымалось что-то наподобие красного пузыря.
– Похоже, легкое пробито… – перехватив взгляд Аникина, отрешенным докторским голосом пояснила Анна. – Боюсь, не дотянет до медсанбата.
– Ничего, Петро – упертый мужик… – ободряюще произнес Юнусов. Он, морщась от боли и одновременно посмеиваясь, кое-как допрыгал до телеги на одной ноге. Несмотря на ранение, солдат был весел.
– Все, командир, отвоевались в штрафной. Теперь на искупление! – не сдержав радости, отрапортовал он. – Спасибо за все! И не поминайте лихом!
– Тебя попробуй помяни, да еще против ночи… – шутливо отмахнулся Андрей.
Нюня только рассмеялся в ответ. Он уже устроился поудобнее и всем своим существом выказывал нетерпение: скорей бы уже ехать туда, от передовой, к новой жизни.
Юнусов с Сандомира ходил в аникинском взводе в числе самых отпетых голов. Насчет этого у делопроизводителя о прошлых подвигах спрашивать ничего не надо было. Достаточно один раз в баню сходить. Весь в наколках – куполах и крестах. Богатая уголовная родословная Юнусова, или, как его звали товарищи по оружию и по прошлой жизни, Нюни, без лишних слов проявлялась и в его повадках, и принципах общения с рядовыми штрафниками, которые строились почти исключительно через трофейную колоду карт с порнографическими картинками и прочие азартные игры, и в патологическом, до костного мозга въевшемся непослушании перед начальством. Однако, когда дело касалось боя, этот временный боец проявлял редкостную неустрашимость и дерзость, на новый уровень переводя свою любимую игру в орлянку. Теперь выходило, что осколок, попав Юнусову в ногу, упал «орлом».
Андрей по-командирски не особо расстраивался, видя, как готовится к отправке Нюня. С одной стороны, жаль, конечно, терять такую результативную боевую единицу. А с другой… как говорится, уже сейчас можно было предположить, что морально-этический климат во взводе с уходом Юнусова значительно улучшится. Достаточно только вспомнить, сколько Андрей намучился с неуставными замашками Юнусова, который вместе со своими подручными, практически весь взвод, благодаря своей голозадой колоде посадил в долговую яму, а потом некоторых чуть с голодухи не оставил помирать. И Крапивницкий теперь остепенится, а то с появлением Нюни очень уж подпал под его отрицательное влияние.
Намного жальче было терять Пташинного. Вот уж действительно мужик – надежа. Этот бесстрашен без всякого форсу и пафоса. Просто такова его суть. Если получен приказ – стоять насмерть, будет стоять, и не сдвинешь его ни танками, ни превосходящими силами противника.
Во время боя в степях под Дебреценом рота Шибановского выбила гитлеровцев с небольшой высотки. Несмотря на свой «маленький рост», высотка имела стратегическое значение для местности. Тот, кто ею владел, контролировал близлежащую дорогу. Именно по ней в момент боя передвигались артиллерийские и пехотные части, осуществляя далеко идущий и только авторам понятный замысел командования армии о тактической перегруппировке сил.
Получалось, что от того, сумеют ли штрафники удержать высоту, напрямую зависела быстрота завершения перегруппировки. Это скумекали и фашисты, с утроенными силами бросившись отбивать высоту обратно. На левом фланге рубеж оборонял взвод Аникина. Сюда перла основная масса фрицев, потому что правый бок холма был бугристый и создавал естественное укрытие для наступавших снизу немцев.
Когда была отбита уже третья атака, пулеметчик Пташинный неожиданно предложил выдвинуть огневую точку вперед, встретив врага еще до бугров.
Предложение выглядело рискованным. Оказавшись на выступе, пулеметчик становился уязвимым для противника.
– Не извольте беспокоиться… – рассудительно встретил Петро доводы Аникина. – Товарищу командир… Я их так уязвлю, что мало не покажется…
Немцы наседали, стянув к высотке все, что имелось в этом районе под рукой. Не споря, Андрей махнул рукой, одобрив план Пташинного. Попутно Петра и его помощника, подающего, снабдили запасными лентами для его пулемета «максим», которого Петро лелеял, как любимого сыночка. Выдали и запас гранат, для усиления оборонительных способностей.
Спустя десять минут после выдвижения пулеметного расчета их огневая точка заработала, да с такой силой, что очередная атака немцев захлебнулась, даже не успев начаться. Поначалу опешившие от такой наглости, немцы тут же озверели, переведя на новоиспеченную точку стрельбу своих пулеметов и минометов. Но, видно, Петро и его товарищ боец Караваев подъем в тот день осуществили с нужной ноги. А попросту, очень грамотно обустроили пулеметное гнездо для своего «максимки», максимально используя в свою пользу каждый бугорок.
Остервенелость фашистов достигла высшей точки кипения. Ударив с фланга, противоположного тому, который удерживал взвод Аникина, они начали теснить штрафников с высотки. Поступил приказ отступать с боем.
– Петро! Отступать! Приказываю отступать, Петро! – во всю силу своих голосовых связок кричал Аникин. «Максим» Пташинного работал метрах в пятидесяти впереди, на излете высотки.
Андрей и другие бойцы видели, как на секунду высунулась его каска, махнула рукой и снова исчезла в «гнезде». Мол, ступайте себе и не мешайте делом заниматься.
– Вот чертов упертый хохол… – с матерной бранью выругался Аникин. – Они ж там угробятся…
Сплюнув и стиснув зубы, командир приказал отступать. Надо было спасать взвод. Аникинские бойцы и люди из соседнего взвода отошли без потерь. Во многом благополучный отход обеспечила огневая точка Пташинного, который все внимание приковал на себя.
Отступающие ряды штрафников уже почти скатились со склона высотки, как вдруг в грохоте, с той стороны склона, показались земляные «кроны» выросших вдруг мощных взрывов. Не успели опасть комья и облака пыли, как еще одна череда артиллерийских раскатов сотрясла высотку.
Это заработала обещанная еще несколько часов назад огневая поддержка полковой артиллерии. Несколько расчетов били со стороны дороги, километров с полутора, аккуратно укладывая снаряды к противоположному, внешнему для обороны штрафников, уклону высотки.
Не дожидаясь, пока ошалевшие немцы придут в себя, штрафники бросились в контратаку, в два счета выдавив запаниковавшего врага обратно в степь.
Аникин бежал среди первых, стреляя в спины драпавших фрицев из своего «ТТ». На сердце у него бетонной плитой лежала мысль о Пташинном. Жаль, жаль бойца. Не надо было разрешать ему лезть на рожон с этой пулеметной точкой, будь она трижды неладна.
Волна наступающих штрафников перевалила через пик высоты, и… Андрей не поверил своим ушам. В шуме беспорядочной пальбы отчетливо выделялось методичное «та-та-та» пулемета Пташинного. Этот металлический цокот не спутаешь ни с каким другим. «Максим»!.. «Максим» Петра!.. Значит, живой!
Андрей с бойцами подскочил к пулеметному гнезду Пташинного. Они с Караваевым сидели, целехоньки, в неглубокой округлой ложбинке, окруженной по кольцу наростами глины, образующими что-то вроде естественного бруствера. С внешней стороны, почти по всей окружности, подступы к огневой точке были усеяны трупами немцев.
– Сколько ж вы их тут нащелкали? – с восхищением, удивленно спросил Юнусов.
Петро с усталым, но неунывающим выражением лица отер ладонью белый налет соли с бровей.
– Ой, водицы бы, командир… – прохрипел он. – А то мы всю свою в кожух использовали. Закипал «максимка»-то… От работы… У нас тут большой сенокос случился…
Сразу несколько фляг протянули Андрей и находившиеся с ним бойцы. Насквозь промокший от пота, как и Караваев, Пташинный сидел, не шевелясь. Они жадно припав к горлышку фляги, тянули из нее живительную влагу. Опустошив одну флягу, Петро тут же принимался за другую. Так они не остановились, пока не выдули всю воду, бывшую в запасе, под рукой.
– Нету больше водицы? – глубоко выдохнув, с надеждой спросил Петро.
