…Уже издали я увидела высокие трубы. Раздался протяжный заводской гудок, возвестивший окончание дневной смены.
Я остановилась у проходной и решила посмотреть, как будут гурьбой выходить рабочие. Ведь так было и в Керчи: шумная, веселая толпа людей в комбинезонах высыпала после гудка из ворот завода и растекалась во все стороны. Но почему же здесь никто не выходит? Показалось несколько пожилых женщин — и все. «Странно», — подумала я.
Постояв несколько минут, пошла в контору. В коридоре меня обогнала девушка лет двадцати, высокая, стройная, с черными косами, повязанная пестрым клетчатым платком.
На двери висела белая эмалевая табличка: «Приемная директора».
— Директор принимает? — спросила я женщину, сидевшую за пишущей машинкой.
— Нет, он пошел на завод, — ответила она. — Посидите, он скоро вернется.
Только я присела на кожаный диван, как открылась дверь и быстро вошла девушка, обогнавшая меня в коридоре.
— Парторг здесь? — спросила она у секретаря.
— Ушел.
— Ты знаешь, Катрис, — волнуясь, начала девушка, — вчера моя бригада выполнила две нормы, сегодня — две с половиной, а завтра… — Она порылась в кармане спецовки, разыскивая что-то. — Мы взяли на себя обязательство к завтрашнему гудку выполнить четыре нормы. И выполним! — уверенно сказала она.
Меня заинтересовала эта энергичная девушка, и я, чтобы начать разговор, спросила:
— Почему у вас после гудка рабочих не видно?
Девушка удивленно посмотрела на меня, на мою потертую солдатскую шинель, кирзовые сапоги и сказала:
— Мы, правда, не на фронте, а в тылу, но работаем для фронта. Наши рабочие не уходят с завода по двое, а то и больше суток.
Она подала секретарю исписанный листок бумаги.
— Отдай, пожалуйста, парторгу, когда придет. Это обязательство моей бригады, а я вернусь через несколько минут.
Она стремительно вышла из комнаты. Вошел директор и пригласил меня в кабинет. Я рассказала ему о себе.
— У меня осталось четыре месяца отпуска. Здоровье поправилось, и я хочу на это время поступить на завод. Специальность у меня — никелировщица.
— У нас никелировки нет, у нас хромировка.
— Я и хромировку знаю.
Открылась дверь, и показалась та же девушка в пестром клетчатом платке. Директор позвал:
— Юлия! Она вошла.
— Юлия Заидзе, бригадир хромировочной бригады, — сказал директор, представив мне девушку. — У нее в бригаде все комсомольцы. Пока еще на заводе никто не может их перегнать. Познакомьтесь, — директор указал на меня, — товарищ Сычева, фронтовичка. Хочет поступить к нам работать.
Юлия улыбнулась и крепко пожала руку.
— Теперь понятно, почему вы удивились, когда прогудел гудок и никто не пошел домой… Значит, вы недавно с фронта? — спросила она уже по дороге в цех. — Товарищи, вот фронтовичка! — крикнула Юлия, остановившись посреди светлого цеха. — До войны она работала никелировщицей, была на фронте, ранена. Хочет опять на завод…
Нас окружили девушки и подростки в замасленных спецовках. Посыпались вопросы, на которые я едва успевала отвечать.
Прощаясь со мной, Юлия сказала:
— Завтра вечером я буду дома, приходите, пожалуйста. Я хочу вас познакомить с мамой и сестрой. — И девушка на клочке бумаги написала свой адрес.
Когда я вернулась к директору, он внимательно рассматривал мои документы.
— Да… А вы знаете, товарищ Сычева, — проговорил он, листая мою историю болезни, — ведь мы не имеем права допускать вас к работе — может произойти несчастный случай: нехорошая у вас история болезни.
— Ничего не будет, товарищ директор, — заволновалась я, и у меня сразу стала подергиваться голова.
— Вот видите, вам нервничать вредно. А у нас работа напряженная.
— Товарищ директор…
— Нет, нет, и я не советую вам, и врач наш возражает, — директор взглянул на стоявшего у стола человека. — Лучше подлечитесь хорошенько, а потом приходите.
— Когда подлечусь, я на фронт пойду, — буркнула я сердито.
Как бы в ответ на мои последние слова директор сказал:
— Здесь есть кому работать. Молодежь вас заменила… Понравились вам наши ребята?
— Ребята молодцы…
— А ведь знаете, товарищ Сычева, это все выпускники-десятиклассники. Вот садитесь, — указал он мне на стул, — я вас познакомлю с нашей молодежью. На фронте будете рассказывать о наших комсомольцах… Вот, например, та девушка, Юлия Заидзе.
Директор говорил не торопясь, с расстановкой, свертывая из газетной бумаги самокрутку.
— …Была секретарем комсомольской организации в школе, где училась. Отец ее работал у нас в никелировочном цехе мастером. Когда началась война, ему, как и многим рабочим нашего завода, идти на фронт не разрешили. Ребята в школе часто упрекали Юлию в том, что ее отец не на фронте, окопался, мол, в тылу. Несколько раз приходил ко мне мастер Заидзе и требовал, чтобы его отпустили. Но я не мог этого сделать… Сами поймите, товарищ Сычева: отпустить вдруг мастера! Тогда и остальные потребуют того же. Все уйдут на фронт, а мне что — завод закрывать? Хромировщики и так дефицитная специальность. И я отказывал Заидзе, убеждая, что он и здесь необходим. В последний раз даже накричал на него. А у него от огорчения глаза потемнели. Меня, говорит, родная дочь уже возненавидела, не верит, что вы не пускаете, думает, я трус!..
В этот же вечер в семье Заидзе у отца с дочерью был крупный разговор. «Не могу я больше выносить упреки товарищей», — со слезами на глазах говорила Юлия. А на другой день в выпускном классе, где она училась, было созвано срочное комсомольское собрание. Обсудили предложение Юлии и вынесли постановление: ходатайствовать о создании ученической группы в семнадцать человек в хромировочном цехе нашего завода. Приняли мы молодежь, — придавливая в пепельнице окурок, усмехнулся директор. — За один месяц стали эти ребята специалистами. Пришлось удовлетворить тринадцать заявлений квалифицированных рабочих-хромировщиков. «Наши дети заменят нас у станка», — сказали они мне. Вот видите, что делает молодежь? Так что большой нужды в вас, инвалидах, здесь нет, — заключил директор, возвращая мне документы.
Расстроенная вернулась я в гостиницу. Поезд уходил утром. Решила остаться еще на день в Тбилиси, чтобы побывать у Заидзе.
На другой день пошла к Юлии. Дверь открыла девушка, очень похожая на нее, приветливо пригласила войти в комнаты и пошла будить сестру, которая недавно возвратилась с работы. Мне было неловко, но Юлия очень обрадовалась моему приходу, познакомила с сестрой, усадила на диван. Она спросила, поступила ли я на завод. Я рассказала об отказе директора.
— Правильно, — неожиданно для меня воскликнула Юлия, — вид у вас нездоровый, вам никак нельзя к станку.
Не найдя у нее сочувствия, я решила переменить тему разговора:
— Выполнила ваша бригада обязательства?
— Еще как! — весело ответила девушка, и ее черные глаза засверкали.
Поздно вечером пришла мать моей новой знакомой. Пока сестры готовили ужин, она рассказывала о муже. Он воевал в летной части.
— В своих письмах к Юлии отец пишет: «Дочка, к труду относись честно и учи этому других. Береги честь нашей фамилии на заводе…» О, если Юленьке по работе нужен совет, она всегда обращается к отцу! — с гордостью добавила мать.
— А вы где работаете? — спросила я, рассматривая утомленное лицо женщины.
— Я бухгалтер одного большого производства, оно тоже работает для фронта. Работаем иногда по двенадцать часов, а то и больше. Да и не только мы, многие теперь так.
После ужина я собралась уходить, но меня не отпустили и оставили ночевать.
Я утонула в перинах и подушках. Давно не спала на такой мягкой постели. Хозяева быстро уснули, утомленные за день, а я еще долго ворочалась, думала об этой хорошей, честной семье тружеников, о том, что все истинные патриоты именно в эти тяжелые для Родины дни откликнулись на призыв партии, стараются как можно больше сделать для фронта. Вспомнились сталинирские работницы.
«Завтра же поеду туда и устроюсь на любую работу».
Утром поехала на вокзал. Купила газету и по широкой лестнице поднялась в зал для военнослужащих. Между двумя большими кадками с развесистыми пальмами стоял диван. Прошла к нему и, усевшись поудобнее, развернула газету.
— Сестра! Зачиталась? — проговорил кто-то над самым ухом.
Рядом сидел очень молодой, курносый боец с папочкой в руке.
— Ты, сестра, откуда? — поинтересовался он.
Я коротко ответила, недовольная тем, что он мешает читать.
— Какие же известия? — не унимался мой сосед и, взяв газету, стал вслух читать сводку Совинформбюро, приговаривая: — Все прут и прут. Вот и мою область заняли.
— А откуда ты?
— С Донбасса. С Макеевки, шахтер. Дали мне в госпитале отпуск на месяц, а ехать некуда, вот и болтаюсь тут.
