Кирилл Афанасьевич стал расспрашивать, откуда солдаты родом. Нашелся земляк, из подмосковного Венева.
— А я Зарайский… Слышал, небось? — спросил командарм.
— Как не слыхать…
Осмелевший земляк пробился поближе к командарму:
— Могу вам, товарищ генерал, вопросик задать?
— Давай…
— Скажите, почему у гитлеровцев все есть — и самолеты, и танки. А у нас — в обрез… Как-то даже непонятно: небо наше, а самолеты чужие…
На смельчака зашикали.
— А чего вы? — повысил голос Кирилл Афанасьевич. — На противника сейчас вся захваченная им Западная Европа работает. И у него действительно больше и автоматов, и танков, и самолетов. Сегодня больше. А завтра, думаю, и у нас столько же будет. А послезавтра и того больше…
— Когда же это послезавтра? — настаивал земляк.
— Вот этого сказать не могу. А гадать не хочу. Но будет. Будет!.. Верь мне.
И после короткой паузы Мерецков продолжал:
— А пока, товарищи, ничего не обещаю, но требовать буду. Нам надо воевать тем, что у нас есть, и воевать хорошо… По опыту знаю: можно сотней снарядов ничего путного не сделать, а можно и десятком нанести врагу большой урон… А теперь я вам задам вопрос: какая наша задача здесь, под Тихвином?
— Отдали — значит, надо его взять назад.
— Правильно. И я так считаю. Обязательно надо освободить Тихвин. И как можно скорее. Этим мы облегчим положение Ленинграда. Я надеюсь на вас, товарищи».
И вот, накануне Тихвинской операции, в Алеховщине, на Свири, командарм приходит в нашу политотдельскую землянку и ведет дружескую беседу с комиссарами будущей опергруппы… Радуемся тому, как высоко ценит он политработу, как понимает ее важность в боевой обстановке.
И вот мы летим вместе с Мерецковым в одном самолете навстречу неизвестным опасностям, боям и победам — на Тихвин. Поражаемся его железному спокойствию. Оно передается всем.
И где бы мы ни бывали в дни и ночи Тихвинской операции — у генералов и среди красноармейцев, в дивизионных штабах и на передовой, — везде мы слышали рассказы и легенды о нашем командарме — «вездесущем», «неугомонном и беспокойном», «беззаветно смелом», «бесстрашном», «заботливом и внимательном»…
Дивизия генерала Андреева вела тяжелые бои. Противник стремился охватить левый фланг, сорвать задуманную операцию. К вечеру прямо на передовую, на позиции авангардного батальона капитана Маньковского, прибыл Мерецков. Генерала армии пытались увести с опасного участка. Он отмахнулся, взял у своего адъютанта карту и поставил батальону задачу — ударить наперехват важной для гитлеровцев дороги.
— Выполните задачу, буду ходатайствовать о награждении. Свой орден Красного Знамени вам одену, — сказал генерал капитану.
Батальон, а за ним вся дивизия задание командарма выполнили с честью.
По всей армии знали, как Мерецков вводил в первый бой свежую Сибирскую дивизию полковника Кошевого. Сам комдив (впоследствии маршал) так рассказывает об этом:
«Надо побывать под огнем, — сказал Мерецков. — Покрасьте свою машину в белый цвет и проведите-ка денек на передовой. Это недалеко, около Астрачи… А к вечеру выбирайтесь и приходите ко мне, расскажите, что и как…
Назавтра, едва рассвело, я был уже на передовой. Поразила близость врага — не более трехсот метров. Вокруг рвались бомбы, снаряды, мины. Осколком задело красноармейский полушубок, который был на мне. Пришлось ползать под огнем, прятаться в траншеях, перебегать от воронки к воронке. День показался вечностью. Когда стемнело, я, уже совершенно оглушенный, добрался до лесочка, где была замаскирована моя «эмка», и — прямо в деревню к командующему.
Мерецков спросил напрямик: страшно было? Я признался: очень страшно, прятался в траншеях и воронках.
— А завтра, — сказал Кирилл Афанасьевич, — надо послать на передовую командиров полков. Пусть тоже перед первым боем понюхают пороху. Затем направьте и командиров батальонов.
На «боевую акклиматизацию» ушло три дня. А на четвертый командарм поставил дивизии конкретную боевую задачу…»
Из письма К. А. Мерецкова Верховному Главнокомандующему о практике лесного боя (сентябрь 1941 года):
«Я на поле боя наблюдал, как дерутся бойцы, и непосредственно с ними разбирался в боязни лесного окружения. Должен отметить, что при всех обстоятельствах, за исключением отдельных случаев, бойцы дерутся стойко и смело идут в контратаки… На основе личного опыта считаю, что в лесной местности должен найти широкое применение тип облегченных бригад.
Создание оперативных групп сокращает количество мелких штабов, с которыми армия держит связь, ликвидируются карликовые соединения и значительно сокращаются линии, по которым осуществляется управление…»
И вот у нас на глазах зреет и воплощается в стремительное действие смелая, гибкая и мудрая мысль народного полководца. Она вступает в кипучее единоборство с многоопытной и злобной машиной фашистской стратегии и тактики захватчиков. За ними — перевес в танках и самолетах, у них — обилие снарядов и грозные и тупые человеконенавистнические приказы. Черной силе порабощения Мерецков противопоставляет светлую идею освобождения. Призыв партии, воля и гнев народа окрыляют, и, как молнии возмездия, поражают оккупантов оперативные группы и партизанские отряды, действующие по единому плану командарма…
* * *
Последний раз мне довелось видеть Кирилла Афанасьевича Мерецкова через три года после Победы, в 1948 году. На Красной площади в Москве 7 Ноября Маршал Советского Союза Мерецков командовал парадом. Принимал парад Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко — герой гражданской войны… На конях темной масти, подтянутые, моложавые, со сверкающими парадными шашками на боку, старые маршалы объезжали войска, построившиеся для парада… Наверное, они вспоминали Первую конную, лихие конные атаки гражданской войны, сражения Отечественной, и для всех нас Тимошенко и Мерецков были живым воплощением боевых традиций Революционной Красной Армии, ее роста, непревзойденного совершенствования и никогда не стареющей неувядаемой славы вооруженного народа…
«Северное сияние». «Тихвинский разгром»В канун решающего штурма Тихвина, 5 декабря 1941 года, в моей записной книжке помечено: «Северное сияние». Нет, это не код секретной операции. Темная зимняя ночь действительно внезапно озарилась трепещущей холодной радугой, словно десятки светящихся авиационных бомб повисли вдруг над заснеженными лесами и болотами, изрезанными боевыми позициями…
Что же касается самой операции, то она стремительно приближалась к решающему штурму.
Стальная пружина Тихвинской операции раскручивалась до конца с неудержимой силой. Острые стрелы на карте командарма были нацелены на окружение вражеских частей в Тихвине и их уничтожение.
Последний штурм, начавшийся утром 5 декабря, генерал армии Мерецков поименовал «второй фазой наступления». Вот как он сам пишет об этом:
«Северная опергруппа в этот же день очистила перед собой весь правый берег реки Тихвинки. Войска группы кроме захвата шоссейной дороги Тихвин — Волхов получили возможность вести наблюдаемый артиллерийский огонь по железной дороге на большом участке. Войска опергруппы генерала Павловича к исходу дня 5 декабря перехватили грунтовую дорогу из Тихвина на Будогощ и начали продвигаться в сторону Липной Горки… Успешно развивалось наступление на восточных и южных подступах к городу…
В ночь на 9 декабря началась решительная атака на Тихвин».
А вскоре Совинформбюро сообщило о замечательной победе.
«Правда» назвала свою статью «Тихвинский разгром».
Политдонесения этих последних дней полны сообщений о массовом героизме.
Жизни своей не щадили артиллеристы-разведчики, чтобы выследить, выявить смертоносные огневые точки врага, подавить их и сберечь этим сотни, тысячи жизней красноармейцев.
В непрерывных боях, в канун штурма Тихвина, под натиском танков и «кинжального» — прямого огня вражеских пулеметов — наши части в один из дней вынуждены были на время оставить Лазаревичи, отойти. Заняли новые рубежи, готовились к контратаке. Тут в 815-м артиллерийском (он вел бой вместе с пехотой) хватились помощника начальника штаба полка по разведке лейтенанта Рыбчинского. Не верили товарищи, что случилось недоброе, знали осторожность опытного разведчика, ждали. Ночью постовые заметили белую фигуру на снегу. Огня не открывали… И не ошиблись: это был Рыбчинский — промерзший, как сосулька, с трудом приползший к своим.
— Срочно к начальнику штаба полка! Важные данные… — еле выговорил он. Его быстро перенесли в соседний блиндаж, и тут поразились даже видавшие виды разведчики-артиллеристы.
