— Для нашего подполья Зубрицкая — клад, — сказал Костюкевич, и без лишних слов Емельян понял, что Эрих и Мальвина, ежедневно общаясь с немцами, имеют возможность выуживать у оккупантов нужные подпольщикам и партизанам сведения. Усольцев смекнул, что и ему не грешно войти в контакт с Зубрицкими, тем более, что он не собирается надолго задерживаться в типографии... Впрочем, не надо загадывать далеко вперед, вот она, Яна, — рядом, обучай и входи в контакт.
Яна стала прилежной ученицей. Она быстро освоила маленькую «американку» и если в первый вечер лишь стояла рядом с печатной машиной и наблюдала за работой своего учителя, то уже вторую листовку Усольцев доверил ей печатать. В дни, когда Яна работала в типографии, она жила в Гати у своей тети, а когда завершалось печатание тиража, Гук подвозил ее до райцентра, и она шла до своего дома пешком. По дороге Яна незаметно вынимала из кошелки листовки и осторожно засовывала их за чью-нибудь калитку или забор, клала на крылечко, продвигала под оконную ставню.
Люди, проснувшись раненько, шли за водой или открывали ставни и натыкались на пахнущие свежей краской листки. И никому в голову не приходило, что принесла их хрупкая Яна, дочь немки Эммы. Они, забившись в потаенные места, группами и в одиночку с жадностью читали: «Красная Армия сокрушила немцев под Москвой. Враг терпит поражение и отступает. В города и села возвращается советская власть. Снова реют наши красные знамена в освобожденных от оккупантов Солнечногорске, Клину, Калинине, Волоколамске, Истре. Заснеженные поля и дороги Подмосковья чернеют от разбитой вражеской техники и трупов гитлеровцев. Разбиты тридцать восемь дивизий противника...» И не было для людей лучшего дара, чем эти листовки, слова которых вселяли надежду на скорое избавление от страха, разбоя, виселиц, от оккупантов.
Усольцева удивляла Яна: преспокойно могла бы дома сидеть, в тепле да в уюте, а она вон добровольно в пекло лезет. И не хнычет, ее лицо всегда веселостью светится.
— Что вы, что вы, я большая трусиха, — отвечает она всем, кто хвалит ее, — страшно боюсь тараканов.
— А темноты? — спрашивал Емельян.
— И темноты, — смеялась Яна. — Позавчера, когда Янка оставил меня одну на темной улице, сердце мое в пятки опустилось. Не верите? Пока до дома добралась, холодный пот прошиб. Нисколечко не вру! А у самого дома патруль остановил. Я пропуск ночной показала — и все в порядке.
— А вчера чем занимались? — интересовался Емельян.
— О, вчера! — заблестели Янины глазки. — Шик-блеск!
— Не понял!
— Вы ж такой умный, дядя Емельян, а недогадливый. В казино до полночи... А потом...
— Ого, было и «потом»?
— Потом, — Яна сделала паузу и, прищурив голубые глаза, таинственно прошептала: — Ка-ва-лер.
— Кто же этот счастливчик?
— Герр официр, — продолжала интриговать Яна. — Ка-пи-тан.
— Птица важная!
Яна помрачнела:
— И подлец первосортный! В ортскомендатуре служил. На допросах до полусмерти избивал. Но что-то случилось — сгорел. На фронт отправляют. Плакался мне.
— Когда отправляют? — заинтересовался Усольцев.
— Послезавтра. Ночью уезжает на станцию. Пожелал со мной попрощаться в домашних условиях.
— А вы что ответили?
— Сказала, что увидимся в казино.
С тех пор как Усольцев узнал о гулянках в офицерском казино, его прямо-таки не покидало желание проникнуть туда. Но каким путем? Перебрал десятки вариантов — и ни одного подходящего. И вот, кажется, Яна подарила ему идею.
— Вы умница, Яночка! — воскликнул Усольцев. — Ведите своего кавалера в дом. Обязательно ведите! А я там его встречу...
Яна удивленно посмотрела на Усольцева:
— Вы? В нашем доме?
— Не удивляйтесь, Яна. Еще вопрос: от вас он на станцию поедет?
— Кажется, от нас. Он даже просил меня проводить его. За ним, наверно, машина заедет.
— Все понял.
— Что вы хотите с ним сделать? — спросила Яна.
— Уничтожить, как уничтожают врага.
— Я так и подумала.
— Ну и умница!
— И водителя прикончим. Весь вопрос: как это сделать? Думать надо, думать...
Забеспокоилась Яна. Она одобряла Усольцева, но боялась за маму, за больного отца. Что будет с ними, с сестрой и братом, если немцы узнают об убийстве в доме? Нет-нет, только не это...
Но тут же Яна вспомнила про пустующий соседский дом. Еще в мае прошлого года соседи уехали на Кавказ отдыхать, а ключи отдали сестре Мальвине, чтоб присматривала за домом и поливала цветы. Война не позволила им вернуться, и дом пустует. Яна рассказала об этом Усольцеву.
— Я же говорю, что вы, Яна, умница. Превосходный вариант! А с ключами вы уладите? Сестра не откажет вам?
— Это моя забота.
После разговора с Яной у Емельяна окончательно созрел план: убрать капитана и добыть его офицерскую форму. С ним проще: он ведь на фронт собрался, значит, никто его разыскивать не будет — уехал и все. С водителем следует по-иному действовать. Его же будут ждать в ортскомендатуре. Не явится — последует розыск. А убирать его тоже надо.
На верную мысль навел товарищ Антон, полностью одобривший замысел Усольцева.
— Нужно пустить машину с водителем под откос. Бросятся немцы в поиск и наткнутся на сгоревший в аварии автомобиль.
— Здорово! — восхитился Усольцев. — А я не дотумкал.
— Ну хорошо, — сказал товарищ Антон. — Костюмы добыты. Вы, скажем, натянете на себя фрицеву одежду. И что дальше? В казино? Без знания языка? Номер не пройдет. А если честно, то я против вашего личного участия в налете на казино. Вы нам нужны здесь. Для казино найдем подходящего товарища.
— Не надо так. Я теперь живу этим. Во сне вижу казино. Не лишайте меня удовольствия поднять его на воздух. Прошу вас...
— Ну, допустим, вы пройдете в казино, — продолжал свои доводы товарищ Антон. — Кругом немцы. Веселятся, пьют, болтают. А вы глухонемой, что ли?
Усольцев вдруг улыбнулся:
— А что? Можно и глухонемым... Напарник мне нужен... Чтоб немецкий знал.
— А вы?
— Мне не обязательно... Есть идея.
— Какая?
— Можно потом доложить? Требуется кое над чем еще покумекать.
— Лады, кумекайте. А встреча с капитаном когда?
— Завтра. Сегодня листовку отпечатаю, и я свободен.
— Кто с вами пойдет на капитана?
— Гук Янка. Он же шофер.
— Добре. Желаю удачи!
— Только казино никому другому не отдавайте, — Усольцев умоляюще посмотрел на товарища Антона.
— Не отдам. Оно ваше!
— Располагайтесь, а я в казино, — сказала на ходу Яна, оставив в соседском доме Усольцева и Гука. — Через час приведу кавалера. Встречайте!
Усольцев и Гук прошлись по всем трем комнатам, заглянули во все закутки.
— Значит, так, — спокойно произнес Емельян. — В спальню первой войдет Яна. Так мы с ней договорились. Капитан снимет мундир, сапоги в зале и тоже направится в спальню. Вот там и должны мы скрутить его. Перед самой кроватью. Понял, Янка?
— Яснее ясного, — ответил Гук.
— Слушай дальше. Я поджидаю его в спальне, за дверкой. Ты — за ширмой в зале. Я первым встречаю немца: «Хенде хох!». Ты сразу же появляешься сзади... Но с чем? — Оба посмотрели по сторонам.
— Вон, смотри. — Янка показал на утюг.
— Подойдет. Эта штука увесистая.
Затем Гук вышел во двор и нашел подходящее место за сараем — снежный сугроб, в котором вырыл глубокую яму для капитана. Возвратился в дом через окно, потому что на дверь снаружи, чтобы никаких подозрений не вызвать у немца, повесил замок.
Когда Янка, разогревшийся и покрасневший, появился в зале, Емельян погасил лампу и велел напарнику тоже устраиваться за ширмой.
— Только не спать, — подал голос из спальни Емельян.
— На табуретке спать не приучен. У вас там комфорт — пуховая перина. Завалиться бы на нее...
— Янка, тебе сколько лет?
— Двадцать три. А что?
— Жениться пора.
— Невесты попрятались.
— А Марыля?
— Не подходит. Она меня старше.
— Ну, а Яна?
— Городская. За меня не пойдет.
— А если я посватаю?
— Попробуйте. Я согласен. Яна симпатичная...
— Вот видишь, нравится, а зеваешь.
— До свадьбы ли нонче? Вот покончим с германцем, тогда и свадьбу справлю.
— Не забудь меня позвать.
— Как можно без вас! Первым гостем будете. Шафером согласны?
— О, даже такой почет! Приеду, Янка, прикачу на твою свадьбу со своей Степанидой. Пусть и она узнает вас, братьев моих белорусов.
— Ну и добре, — успел сказать Янка и смолк. Он услышал скрип калитки и шаги. Кажется, идут.
Шаги приблизились к двери, потом щелкнул ключ, и Яна с немцем шумно вошли в дом. По залу скользнул луч электрического фонарика. Капитан, видно, охмелевший, безостановочно что-то рассказывал своей спутнице. Он говорил громко и хрипло, а Яна заливисто смеялась.
