— Как ни крути, а предатель всегда останется предателем.
— Такое мнение существует, но оно не всегда объективно, друг мой. Все, что я вижу, это прекрасный пилот, смелый и изобретательный человек с совершенно особенной биографией, которая делает его незаменимым для моего дела. Могу еще добавить, поскольку наиболее вероятно, что попадись он в руки своим соплеменникам, его повесят, ему ничего не остается, как служить мне. Это для него единственный шанс выжить. Вам есть что сказать?
— Я полагаю, что вас понял, — сказал Риттер.
Штрассер открыл дверь и возвратился в первый ангар. Он никак не комментировал то, что произошло, а просто взял карту и развернул ее на капоте машины. Все столпились вокруг него.
— Вот Арнгайм. Арлберг в восьми-девяти милях южнее. В десяти милях к западу есть ферма, расположенная на опушке леса. Там засели финны.
— Мы пойдем все? — спросил Риттер.
— Нет, хауптштурмфюрер Бергер останется у самолетов.
— А я? — удивился Джексон.
— Нет, вы можете потребоваться для другого дела. Вы пойдете с нами. — Американец явно был недоволен, но, очевидно, ничего не мог поделать. Штрассер добавил: — С этого момента начинается то, что может быть названо военной операцией, и командование ею полностью передается в руки щтурмбаннфюрера Риттера.
— Вы имеете в виду, что у меня полностью развязаны руки?
— Ну, небольшой совет время от времени еще никому не вредил, разве не так? — улыбнулся Штрассер. — Но какой смысл обсуждать проблему, пока ее нет, майор. Разберемся сначала с этими финскими варварами.
У Маллголланда в полевом госпитале выдалась тяжелейшая ночь. В десять часов доставили одиннадцать раненых в стычке у Инсбрука. Он со своей бригадой работал всю ночь напролет над ранами разной степени сложности.
Последний его пациент, юный лейтенант имел две пулеметных пули в левом легком. Более двух часов Маллголланд использовал все трюки из своего ныне значительного репертуара. Мальчик скончался в семь утра вследствие обширного кровотечения.
Когда Маллголланд вышел на улицу, тихо падал снег. Он зажег сигарету, но стоял, глубоко вдыхая чистый воздух. К нему подошел главный сержант Грант с чашкой чая.
— Дрянная выдалась ночка, сэр.
— Я вполне мог бы обойтись без нее. Проклятая война уже кончилась, по крайней мере, нам так говорят, а мы здесь стоим по уши в крови и разрухе. Если я кажусь подавленным, это потому, что только что потерял пациента. День начался плохо. — Он отпил немного чая. — Как наш немецкий друг?
— Неплохо. Он просил вас позвать.
— Ладно, — устало сказал Маллголланд. — Давай узнаем, чего он хочет.
Грант пошел впереди вдоль ряда палаток и свернул к палатке с номером три. Шенк лежал на самой дальней койке, положив руку в толстой повязке поверх одеяла. Маллголланд отцепил с конца койки доску и просматривал данные о состоянии раненого, Шенк приоткрыл глаза.
— Доброе утро, герр майор.
— Как вы сегодня?
— Жив, кажется, и премного за это благодарен. Я думал, что руку, возможно…
— Нет, она в порядке, или, вернее, будет в порядке. Вы прекрасно говорите по-английски.
— Я десять лет работал в лондонском Сити, неподалеку от Сент-Пол, в кампании по экспорту.
— Понятно.
Наступила пауза, потом Шенк сказал:
— У вас был шанс подумать относительно письма генерала Каннинга?
Маллголланд сел на край кровати и неожиданно на него навалилась усталость.
— Я нахожусь в затруднении. Это не воинская часть. Мы врачи. Я подумал, что было бы лучше всего связаться со штабом бригады и узнать, не могут ли они этим заняться.
— А они далеко?
— Последнее, что я слышал, они в двадцати милях к западу отсюда, но ситуация, конечно, постоянно меняется.
Шенк сделал попытку подняться.
— Простите меня, герр оберст, но в этом деле время очень существенно. Должен заметить, что по нашим сведениям в Берлине был подписан приказ о ликвидации всех пленных знаменитостей. Если СС доберется до Арлберга раньше, то генерал Каннинг, ваш собственный полковник Бирр и остальные наверняка погибнут. Полковник Гессер любыми средствами хочет избежать такого развития событий. Он хочет немедленно формально сдать командование.
— Никто лучше вас не знает, что территория между нами и Арлбергом переходит из рук в руки. Потребуется боевая часть, чтобы ее пройти. Могут возникнуть неприятности.
— Я прошу только маленький патруль. Пара джипов, если возможно, офицер и несколько солдат. Если я буду с ними, чтобы показать дорогу, мы могли бы добраться за четыре часа. Они могут сразу вернуться с заключенными. Уже сегодня вечером генерал Каннинг и остальные могли бы быть здесь.
— На обратном пути они с той же вероятностью могут нарваться на вашу часть. Это чертовски большой риск, особенно для женщин.
— Так что вы предлагаете, герр майор? Чтобы они дожидались СС?
Маллголланд устало вздохнул.
— Нет, вы, конечно, правы. Дайте мне полчаса. Я попробую придумать что-нибудь.
Он пошел прямо в свою палатку начальника госпиталя и сел за стол.
— Что за неразбериха, но он прав. Мы должны что-то сделать.
— Я вот о чем подумал, сэр, — сказал Грант. — Может быть эти американцы? Капитан Говард, офицер-десантник, и его люди.
Маллголланд замер, вытаскивая из ящика стола бутылку скотча.
— Те, что остались живы после бойни на дороге к Зальцбургу на прошлой неделе? В тебе тлеет искра божья. А в каком состоянии этот капитан Говард?
— Если помните, ему пришлось наложить пятьдесят швов. Множественные ранения от шрапнели. Но он был уже на ногах, когда я его вчера смотрел. А его сержант и второй парень не были ранены.
— Попробуй его найти и приведи сюда.
Грант вышел. Маллголланд посмотрел на бутылку виски, вздохнул, завинтил снова пробку, убрал бутылку обратно в ящик стола и плотно его задвинул. Он зажег сигарету и принялся за оформление бумаг. Спустя некоторое время появился Грант.
— Капитан Говард, сэр.
Маллголланд взглянул на него.
— Прекрасно, главный сержант. Пригласи его сюда и постарайся насчет чая.
Грант вышел, спустя момент, откинув полог палатки, вошел Говард. Он был в каске, лоб пересекал красный, смотревшийся угрожающе, шрам, кончавшийся почти у самого левого глаза. Стежки были еще хорошо видны. На левой руке толстая повязка. Он был бледен, глаза ввалились, на лице выражение неизбывной усталости.
«Боже мой, — подумал Маллголланд. — Этот мальчик на пределе своих сил. Ошибиться невозможно». — Он улыбнулся.
— Проходите, капитан, садитесь. Если повезет, нам вскоре принесут чай. Сигарету?
— Спасибо, сэр.
Маллголланд дал ему прикурить.
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно.
Что было такой же явной ложью, какой Маллголланду довелось наслушаться за многие дни. Он, однако, продолжал:
— У меня возникла проблема, с решением которой, я думаю, вы могли бы мне помочь.
Говард не проявил никаких эмоций.
— Слушаю, сэр.
— Нам вчера доставили немецкого офицера с парой пуль внутри. Неприятность заключается в том, что он сам искал военную часть Союзников. Имел при себе письмо американского генерала Каннинга. Вы слышали о таком?
— Гамильтона Каннинга?
— Да, это он. Он в заключении вместе с четырьмя другими знаменитостями, как их называют немцы. — Он подтолкнул к Говарду по столу конверт в пятнах крови. — Вы найдете подробности в этом письме.
Говард достал письмо и читал его безжизненными глазами. Вошел Грант с двумя кружками чая и поставил их на стол. Маллголланд жестом попросил его остаться.
Прочитав письмо, американец поднял голову.
— Эти люди попали в переплет. Что вы хотите от меня?
— Я хочу, чтобы вы добрались до них. Формально приняли капитуляцию полковника Гессера, затем, как можно быстрее, вернулись сюда вместе с его пленниками. Немецкий офицер, который доставил это письмо, лейтенант Шенк, готов отправиться с вами, чтобы показать кратчайший путь. Он был довольно тяжело ранен, но я думаю, нам удастся его поднакачать, чтобы он смог выдержать эту поездку.
— Вы хотите, чтобы я поехал? — спросил Говард.
— И двое ваших людей. Я думал об этом. Мы можем дать вам санитарную машину. При возвращении в ней всем хватит места.
— Вы имеете представление об обстановке на пути отсюда в Арлберг, сэр?
— Могу догадаться, — сказал Маллголланд невозмутимо.
— И вы хотите, чтобы я отправился туда с двумя людьми и раненым немцем? — голос Говарда звучал ровно, без всякого волнения. — Это приказ?
— Нет, я не имею власти вам приказывать, капитан, как, я уверен, вам известно. Голая правда состоит в том, что у меня больше нет никого, кого я мог бы туда отправить. Это медицинская часть, и как вы сами видите, у нас по уши работы.
