Сняв пробой, он скомандовал.
— А ну, руки кверху, шпана!
Из лавки, подняв руки, вышел Петруха. Однако другой грабитель бросился в глубь помещения.
— Куда же ты, дружок, ведь не уйдешь же? — крикнул ему Павел. — На окнах решетки.
— Не подходи, стрелять буду! — угрожающе прорычал тот.
— Что будем делать, Павел Иванович? — тронул за рукав Кочергина Кешка.
— Закроем магазин, а этих в сельсовет, — кивнул тот на грабителей. Кудлатый, которого Кочергин ударил наганом, уже очнулся.
— Ты, Ванька, останься здесь. Да смотри в оба.
— Есть смотреть в оба! — по-военному ответил Степанов.
Сельсоветовский дом стоял напротив кооператива. Послав за председателем, Кочергин начал допрос грабителей. Сын мельника не выдержал, заплакал.
— Эх, ты, — с издевкой произнес кудлатый, — раскис, как баба.
Хмурый, заросший щетиной, он злобно взглянул на Кочергина.
— Так ведь судить нас будут, — всхлипывал Петруха.
— Конечно, если ты все расскажешь легавым.
— Давай, Петруха, выкладывай, — поторопил его Павел. — Некогда нам с вами тут засиживаться.
— А к стенке не поставите?
— Это уж суд будет решать.
Кочергин с отвращением смотрел на жалкую фигуру парня. Первый деревенский франт, задира, он месяц назад, избив односельчанина-комсомольца, скрылся из Озерной.
— Ну, что ты молчишь, тварь? Говори, кто вас послал грабить кооператив?
— Клементьев.
— Кто такой?
— Н-не знаю, — вызванивал зубами Петруха. — Слыхал, что это помощник Луковина.
— Молчи, гад, задавлю! — закричал кудлатый, вскакивая со скамейки.
— Спокойно, — тряхнув за плечи бандита, сказал Кочергин. — И до тебя очередь дойдет. Дальше, Петруха.
— Потом мы должны были поджечь сельский совет и лавку.
— Кто с вами третий?
— Фамилию его не знаю, кличка — Рябой.
— Ну, хорошо: ограбили бы лавку, сожгли. А что дальше?
— Так ведь по всему уезду задумано такое.
— Вот оно что! — присвистнул Кочергин. — Значит, Луковин с Клементьевым решили прибарахлиться. А вам-то, дураки, что за дело?
Прибежал запыхавшийся председатель. Увидев вооруженных людей, с тревогой спросил:
— Что случилось, Паша?
— Тут такое, Федор Яковлевич, открывается… В общем, запрягай лошадь, я поскачу в уездный центр. И этих двух прихвачу. Там в лавке еще один сидит, так его потом в холодную отправишь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Расчет Трегубова и Шатрова оправдал себя.
После того, как Яков Семенов сообщил, что «арест» Евстигнея Капустина готовится со всей тщательностью, они резонно предположили, что контролировать ход операции будет кто-то из главарей. Для их разоблачения было решено использовать Настю Вострухину. Вызвав ее, Шатров проинструктировал женщину.
— Ты, Настасья Павловна, видела Луковина и его дружков, — говорил он молодой женщине, — тебе же легче опознать, чем нам.
— А вдруг забыла, Георгий Иванович? — Настя испуганно посмотрела на Шатрова.
— Вспомнишь, обязательно вспомнишь. Ты должна помочь нам задержать их. А то они и тебе не дадут жизни.
— Не дадут, это верно, — горестно вздохнула Вострухина. — Что я должна сделать?
— А вот послушай…
И он изложил ей свой план. Он был довольно прост. В ресторане Настя, по знаку Шатрова, поднимется с места и подойдет к столику, за которым наверняка должен будет сидеть кто-либо из вожаков. И громко обратится к ним, называя каждого по имени. На бандитов, как предполагали Шатров и Трегубов, это подействует ошеломляюще. На какое-то время они будут парализованы. Этим моментом и на то воспользоваться…
— Главное, Настасья Павловна, — убеждал Шатров молодую женщину, — создать, суматоху. А там уж дело за нами. Не скрою, что поручение серьезное, поэтому прошу быть осмотрительней…
— Так меня могут убить?
— Не позволим, — уверенно сказал Георгий.
— Ладно, — согласилась Настя.
…Вострухина отменно справилась со своей ролью.
Допрос выловленных бандитов шел сразу в нескольких кабинетах. Его вели Трегубов, Шатров, Василевский и молодой, только что окончивший юридический техникум, следователь Крюкин.
Адвоката Перфильева, снятого с поезда, допрашивал Ягудин.
— А, вот почему вы так мастерски защищали уголовников в суде, — насмешливо сказал он Перфильеву. — Расскажите, Вадим Петрович, как давно вы связаны с Луковиным?
Перфильев сидел обрюзгший, с опущенными плечами.
— Что мне вам рассказывать, дорогой, вы сами все прекрасно знаете.
— Через вас Гришин информировал Волкодава?
— Да, через меня.
И вдруг, сорвавшись, истерично закричал:
— Пишите! Я ненавижу вас, я всегда ненавидел!..
— Выпейте воды, Вадим Петрович, — подал ему стакан Ягудин. — И продолжим. Кто был с вами в доме лесника, кроме Гришина?
— Скажите, а что мне будет?
— Вы же юрист, знаете все законы.
— Но за мной мокрых дел не было.
— Не знаем. А вот Рубахина вы чуть-чуть не отправили на тот свет. Так кто был?
Тяжело засопев, Перфильев наконец ответил:
— Железнодорожник — это связной, он приходил ко мне от Луковина. А другой — Клементьев. Он должен организовать нападения на сельские магазины и кассы.
— Когда?
— Сегодня ночью… Чего же вы сидите спокойно? Принимайте меры. Вы знаете, что будет в уезде? Паника.
— Не беспокойтесь, меры уже приняты. Только, признайтесь, Вадим Петрович, главное у вас задумано не там, а в городе?
Перфильев тяжелым взглядом уперся в Ягудина.
— Дознались?
— Дознались. Где вам назначил свидание Луковин?
— Он мне не давал никаких поручений.
— Бросьте, вы не маленький. Наш агент слышал весь разговор у лесника.
— Мы должны были встретиться у Кузовлевой.
— Проверим. Если крутите, Вадим Петрович, то этим самим вы усугубляете свою вину.
Кузовлева сидела перед Трегубовым, закинув ногу на ногу. Она презрительно кривила губы. Но Парфен видел, что держится артистка на пределе.
— Вот вы молодая красивая женщина, — говорил ей доверительно начальник уголовного розыска, — у вас прекрасный голос. Могли бы пойти работать в театр, стать знаменитостью. А вы связались с бандитами.
— Такие вот обстоятельства, гражданин Трегубов.
— Да бросьте, Галина Дмитриевна. Другие хуже вас живут, но не идут же в уголовники.
— Я не уголовница! — возмутилась Кузовлева.
— А кто же вы? Награбленными ценностями торговали, бандитов укрывали, чуть сотрудника милиции не убили. А сколько на золоте, которое добывал Луковин, человеческой крови и слез! Вы об этом знаете?
— Меня это не интересовало. Я боролась против вас, потому что вы разрушили мою жизнь.
— Любите вы красивые слова, Галина Дмитриевна. Вон Ведерникова говорит, что у вас до замужества даже платья порядочного не было.
— Врет она! — вскочила с места Кузовлева. — Ее саму с панели подобрали.
— Может, и врет, — согласился Парфен. — Но происхождение у вас самое что ни есть рядовое. При обыске мы нашли в вашей комнате вот эти письма.
Трегубов вынул из стола пачку конвертов.
— Не смейте! — сдавленно выкрикнула артистка.
— Ваш отец, Галина Дмитриевна, был простым счетоводом, а мать — портнихой. Вам-то зачем корчить из себя барыню? Родители делали все, чтобы вы стали настоящим человеком. А вы скатились до бандитизма.
— После смерти мужа мне не на что было жить.
— Опять неправду говорите. Вам еще в двадцатом году предлагали работу в Народном доме, хороший паек давали. Но вы отказались, предпочли быть содержанкой у разной сволочи.
Опустив голову на стол, Кузовлева громко зарыдала. Трегубов молча перебирал в руках бумаги. Вдруг артистка смолкла.
— Скажите откровенно, гражданин Трегубов, могу я надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение?
— Безусловно, — улыбнулся Парфен. — Если, конечно, поможете нам.
— Помогу, только дайте подумать…
Шатров сидел за столом бледный. Забинтованная рука покоилась на перевязи. Пуля, посланная из браунинга, застряла возле лучевой кости. Вынув ее, старый врач-хирург сказал:
— Не каждому так везет. Стрелять в упор и не попасть в грудь может только женщина.
Ввели арестованного. Это был тот самый сероглазый плечистый мужчина, которого Шатров так свободно отпустил в Кучумовке.
— Садитесь, — сказал Георгий, указывая на табуретку.
— Спасибо, — ответил сероглазый. — Вот видите, гражданин Шатров, наши пути и скрестились. Я же говорил вам тогда.
— Да, это верно, — подтвердил Георгий. — Но игра окончилась не в вашу пользу.
— Что поделаешь! Не всем же везет. А в Кучумовке я мог бы вас запросто ухлопать. Меня же Демьян Прокопьевич специально послал за вами следить.
