До Капустина как перекупщика краденого доходили сведения, что луковинское добро конфисковано лишь частично, а остальное хранится у верных людей, в число которых входил Егор Савичев. Евстигней начал осторожно выяснять, где оно. К этому времени Екатерина уже крепко привязалась к Дубровину.
Евстигней поручил Андрею выведать у Екатерины о луковинских «припасах». Он обещал ему половину выручки. Савичева помалкивала. Любовник разыграл ссору. Не выдержав, Екатерина указала ему, где хранится золото. Чтобы ввести милицию в заблуждение, Евстигней с Андреем «сработали» под луковинскую банду, переправив лошадей с конюшни Савичева в Башкирию. Волкодав в это время уже появился в уезде.
Однако Екатерина вскоре надоела Андрею. И тогда она решила отомстить Евстигнею, которого считала виновником разлада. Нет, она не пошла в милицию. Слишком много щекотливых дел числилось за нею. Екатерина решила навести на Капустина людей Волкодава. Через старые связи она вошла в контакт с Егором Сопиным. Екатерина рассказала ему о том, что казна Луковина у Евстигнея Капустина. Тот сообщил об этом Луковину. Демьян Прокопьевич хотел сначала уладить дело миром и прислал к Капустину своего человека. Однако посланец пропал без вести. Это разозлило луковинцев.
Было решено выманить Евстигнея из его норы, притом выманить, чтобы об этом никто не догадывался. Так родилась мысль «легального» ареста владельца «Парижа». Но хитрый делец, почуяв опасность, скрылся.
Обо всем этом, плача, рассказала Шатрову сама Екатерина Савичева, которую задержал Леонтий Корнеев в тот момент, когда она стучала в двери заведения «Париж».
— Где вы скрывались в последнее, время?
— На заимке у Федота Кутырева. Туда меня привез Андрей Дубровин. Сказал, на три дня, а потом совсем дорогу забыл. Хотела сама уехать, не пустили. Спасибо Клементьеву, выручил.
— Зачем же вы направились в город?
— Хотела спасти Андрея. По приказу Луковина его хотели убить.
— За что?
— Он будто бы спустил в реку нужного человека.
— Понятно. А теперь, Екатерина Петровна, о главном: кто убил Егора Савичева? Вы или Дубровин?
— Не я, не я, — испуганно отодвинулась от стола Савичева.
— Тогда Дубровин?
Екатерина молчала.
— Значит, будем считать, что это дело ваших рук. Вы знаете, что полагается за преднамеренное убийство?
— Андрей убил, — дрожа всем телом, выдавила из себя Савичева. Страх исказил ее лицо.
— Но в теле вашего мужа оказалась всего одна пуля. Кому остальные достались?
— Стреляли несколько раз, верно, но для того, чтобы люди подумали — действительно банда напала.
— Что ж, Дубровин один был?
— Нет, с ним еще двое, но их я не знаю.
— Хорошо, Екатерина Петровна. Вы все это подтвердите при очной ставке с Дубровиным. Теперь нас интересует, где вы последний раз видели Клементьева?
Савичева ответила не сразу.
— На заимке у Кутырева. Там к нему из города какой-то мужчина приезжал, за колчаковского офицера выдавал себя.
«Это о Лисине», — подумал Шатров и спросил:
— Вы сами видели того офицера?
— Да. В тот вечер я подавала мужчинам на стол.
— Больше с Клементьевым не встречались?
— Нет.
— Ну, добре. Сейчас отдыхайте, а потом продолжим разговор.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
И на следующий день допросы главарей ничего не дали. Сопин угрюмо отмалчивался, а Корецкий юродствовал, открыто насмехаясь над следователями. Полностью отрицал свою вину в убийстве Егора Савичева и Андрей Дубровин. После очной ставки с Екатериной Савичевой этот красавец-мужчина как-то сник, посерел лицом и совершенно потерял свой бравый вид. Его, по-видимому, удручал подлый побег Евстигнея Капустина.
Привезли Гришина. Трегубов нашел-таки в архивах умершей старухи два письма некоего Коленьки Свиридова, фотография которого так напоминала тихого, всегда уравновешенного начальника секретной части уездной милиции Романа Перфильевича Гришина. В письмах упоминался «дорогой брательник» Жоржик.
Когда Гришина ввели к Трегубову, тот в упор спросил:
— Георгий Свиридов?
Арестованный вздрогнул.
— Откуда вам известно мое имя?
— Где Луковин с Клементьевым?
— Не знаю, — устало ответил Свиридов, — и вообще я вам не намерен отвечать.
— Посмотрим, — усмехнулся Парфен.
Свиридова увели. К Трегубову зашел Ягудин.
— Кузовлева что-то хочет вам сказать…
— Давай ее сюда.
Артистка была бледнее обычного. Шатаясь, она подошла к столу, села на табурет.
— Вам нездоровится? — спросил Парфен.
— Нет, нет, — торопливо ответила Кузовлева. — Меня беспокоит моя собственная судьба. Вы не представляете, какой это ужас — сидеть и ждать смерти. Я просто сойду с ума. Я не хочу умирать…
Она закрыла лицо руками.
— Я же сказал вам, что вы можете надеяться на снисхождение, если окажете содействие в расследовании. Вам понятно?
— Да.
— А теперь слушаю вас. Что вы хотели сообщить мне?
Помяв в руках платочек, Кузовлева заговорила:
— Вы тот раз интересовались, где может быть сейчас Луковин. В городе есть два места, куда он сможет прийти. Записывайте адреса: улица Лассаля, дом двадцать, там живет часовщик Иван Тимофеевич Гурьев, и Вторая Буранная, дом четыре, где снимает квартиру кассир госбанка Григорий Васильевич Игринев.
Трегубов записал названные адреса и, чуть помедлив, спросил:
— Скажите, Галина Дмитриевна, а где вы познакомились с этими людьми?
— Еще в двадцатом году они оба снабжали Луковина информацией для налетов. Тогда он и познакомил меня с ними…
— Спасибо. Больше ничего не добавите?
— Пока нет.
Трегубов приказал привести Ведерникову.
— Вам такие адреса знакомы: Лассаля, двадцать и Вторая Буранная, четыре?
— Знакомы. А что дальше?
— Кто там проживает?
— Часовщик Гурьев и кассир госбанка Игринев.
— Запасные явки Луковина?
— Может, и так.
О своем разговоре с Кузовлевой и Ведерниковой Парфен доложил начальнику милиции.
— Времени у нас в обрез, — вздохнул Трегубов, — надо бы арестовать обоих — и часовщика, и кассира. Это сузит базу Волкодава. Да и поймет, что милиции известны его замыслы.
— А если они в луковинском деле не замешаны?
— Извинимся.
Боровков задумался. Потом решительно сказал:
— Нет, по такому пути идти рано. Установить наблюдение за квартирами часовщика и кассира — вот это будет правильнее. Слушай, Парфен, а если нам осуществить такой план…
Народ в банке схлынул. Игринева окликнула счетовод Наташа Соболева.
— Григорий Васильевич, вас какая-то старушка спрашивает.
— Где?
— Внизу.
В вестибюле, где стояли дубовые скамейки для посетителей, Игринев увидел худенькую востроносую старушку с баулом в руках.
— Спрашивали меня? — обратился к ней кассир.
— Вы Григорий Васильевич Игринев?
— Да.
— Я к вам от Ксении Семеновны.
Игринев испуганно схватил ее за рукав.
— Тише, пройдемте в сквер.
Усадив там необычную посетительницу, кассир сказал:
— Ведь она арестована.
— Да, — подтвердила старушка. Это была квартирантка Ведерниковой Вера Ильинична Георгиева. — Но она передала записку. Вот почитайте.
На клочке бумаги было написано:
«Я заболела, приходить ко мне не надо, заразитесь. Обязательно передайте папе натуральный кофе, он просил. Еленка».
— Как вам удалось взять у Ксении Семеновны эту записку? — пытливо заглянул в лицо старушки Игринев.
— Меня забрали в милицию.
И Георгиева рассказала кассиру о случае в ломбарде.
— Где кофе?
— Вот, — старушка подала Игриневу баул.
Раскрыв его, тот обмер. В нем лежали драгоценности, конфискованные у Ведерниковой.
— Боже мой, откуда это? — воскликнул кассир, торопливо закрывая баул.
— Хранилось в тайнике. Только, пожалуйста, расписочку…
— Хорошо…
В час дня, когда в банке прозвучал сигнал к обеду, у парадного подъезда появился Игринев. В руках он держал баул. Оглянувшись по сторонам, кассир направился к площади. За ним незаметно последовали два сотрудника розыска. Шел Игринев торопливо, как человек, спешащий рационально использовать перерыв в работе. У часовой мастерской он замедлил шаг. Еще раз оглянувшись, кассир вошел в дверь. Пробыл он там минут пять. Вышел Игринев оттуда уже без баула.
Потом кассир направился в столовую. Здесь он задержался на целых полчаса, а затем возвратился в банк.
Ровно в два часа дня часовщик Иван Тимофеевич Гурьев, степенный, уже в годах человек, закрыл мастерскую и с баулом в руках зашагал в сторону скотобойни. Пройдя с полверсты, часовщик свернул в небольшой переулок, остановился у дома с шатровой крышей и постучал в окно. Калитку открыл молодой парень в плисовых штанах и шелковой рубахе, перепоясанной наборным ремнем. Они вошли во двор вместе. Через четверть часа Гурьев снова показался в воротах. Как ни в чем не бывало, он зашагал обратно.
