— Молчите, молчите. Я знаю, что говорю!
Юность все-таки!
14 февраля 1943 г.Рассказ парня, что бежал из Германии осенью.
Отец его — фермер. Раскулачили. Он с удовольствием двинул прошлый год в плен. Парень жил у дяди в Колодистом. Добровольно поехал в Германию. В европейский «арбель» — пятьдесят человек. Немец подошел: «Будешь старший вагона». Пошел за ним. Получил по двадцать крутых яиц на человека, по буханке хлеба.
— Говорили, не треба с собою ничего. Все в дороге забеспечат, а кроме десяти яиц ще только раз получили по хлебине на четверых. Ехали восемь суток.
В карантине: жидкий супец из мелкой крупы. Без всякого жира. Без хлеба. Хлеба совсем не давали. Был товарищ, я ему говорю: «Ну, ребята, вы как хотите, а я буду удирать. Тут с голоду сдохнешь!».
Стали делить. Попал с тем другом в разные колонны. Только рукой успел помахать. Заговаривал с одним, с другим. Научился крутить разговор. Встретил одного поляка из-под Гайсина. Он и немецкий знал. Газету читал, как мы украинскую. А я польский знаю. Он тоже говорит. «Буду тикать». Договорились, что намертво. Один в воду — другой в воду. Одному смерть — другому смерть. Работали на автозаводе. У меня три станка — автоматы. Не оторвешься. У него лучше. Ящики делал для моторов. Мог по заводу ходить. Работал за два цеха от меня. Во что одеваешься — следили. Так что бежал в том фартуке, в каком работал. В кармане с линейкой и кронциркулем бежал. Подошел он, стукнул по плечу. Я станки оставил — в уборную. Там люк. Труба канализационная идет, высокая. Вода посередине, а ступню боком поставишь, согнувшись, идти можно. Километров пять так шли. Спина трещит. Разогнемся, постоим — дальше.
— А что, если выхода не найдем?
— Вертаться придется.
Светлее стало. Труба в яр вышла. Возле леса. Вылезли — немец на велосипеде едет. В бурьяны. Ночью в лес, а там речка, и хорошая. Мост нашли. По нему немец ходит. Дождались, когда сюда пошел — сняли ботинки и что духу! Он стрелять — мы сразу в кусты. (Место действия — окрестности города Герлица, двадцать пять километров от чехословацкой границы).
Вначале шли только лесом. Всходило солнце — это восток, туда! Заходить должно было за спиной. В солнечный день отмеривали две ступни, когда полдень. Так узнавали юг. По моху на деревьях узнавали север. Ночью использовали звезды. Находили просеку, которая шла на восток, двигались возле нее. Лес сосновый. Шли чаще ночью, башмаки были велики — через плечо. Подошвы как железные стали, ничего не чувствовали. За ночь километров пятьдесят оттопывали.
Несколько дней шли — конечно, только ночью — по асфальтовой автодороге, когда появлялся свет машин — в кусты. Ели сырые грибы, бруснику, чернику. Если бы не черника, наверное, сдохли бы от дизентерии. Был у меня котелок. Наберешь его полный — потом ешь.
Однажды под вечер увидели поле. Турнепс, брюква. Дождались ночи, нарвали всего. Ели сырыми. В другой раз днем опять поле. Человек пять работают. Лежим, слушаем: поляки.
Товарищ:
— Я пойду поговорю с ними. Ты смотри: если за мной погонятся, тоже беги, чтоб погоню разделить. Условились, где когда встретиться.
Его обступили. Машет рукой. Я тоже пошел. Оказывается, поляки уже два года работают у немца. Я им сказал, что русский. Так везде говорил. В Польше украинцев не любят. Говорят: «Вы Украину немцам продали».
Мы полежали еще в лесу. Поляки принесли спичек, компас, хлеба немного, картошки накопали. В яме костер развели. Напихали за рубахи везде печеной картошки: тепло и запас.
На одной дороге ночью встретились с немцем.
— Русс! Русс!
Он на велосипеде, руку в кармане держит. У револьвера, видно. Мы перемигнулись. Товарищ напротив встал. Я немного сзади. Говорим ему:
— Мы жить хотим. Пан тоже хочет жить. Мы сами умрем и его убьем, но не пойдем обратно.
Он подумал, подумал, руку из кармана вынул и вскочил на велосипед. Спросили, где дорога на Бреславль. Показал. А сам быстро покатил. Думали, может, погоню пошлет. Сутки в кустах пролежали. Потом уже жалели: надо было связать его — пусть бы полежал. А если бы на велосипеде! За ночь до границы догнали бы…
При переправе через Одер мы попались. Вышли к Одеру между городами Бреславль и Бриг. Долго шли вдоль реки — моста все нет. Наконец увидели мост. С обеих сторон мастерские пароходно-ремонтные. И что нам стукнуло обоим сразу? Он говорит:
— Давай, сейчас пойдем.
И я сразу:
— Давай!
Только на мост — полицай на велосипеде. Бежать некуда. Сцепил нас наручниками: его правую к моей левой. А мне еще велосипед дал в правую руку, чтоб вел. Сзади у меня всякое барахло болтается. Рука немеет. Он кричит, в спину бьет. Подгоняет.
Привел к себе. Село какое-то. Сторож кривой у него во дворе.
Смеется, сволочь:
— Русс добровольно в Германию приехал, теперь тикает.
Закрыли нас в каком-то сарае. Комнатка. Решетки, попробовал — крепкие! Скамейка. Открыли мы форточку, сели на скамейку и давай спивать. Так думаем: все равно конец. И здорово поется.
Сторож подобрел. Арбуз принес. Спрашиваем:
— Хозяин где?
— В город, — говорит, — поехал. О вас заявить!
Вечерело уже. В окно постучали. Поляки, оказывается. Услышали, что поем. Один на дороге встал, чтоб другого охранять, а тот к нам. «Откуда?» — спрашивает. Объясняем ему. Принесли пачку сигарет. Еды.
— Не беспокойтесь. Пока вас работать не заставят. А нас здесь много, мы вам приносить все будем.
А разве мы для того бежали, чтоб сидеть? Нет, думаем, надо выкручиваться. Товарищ все поет. Я доски в двери щупаю. Нашел одну послабее. Рванул один — трещит. Его на помощь позвал. А там и до забора достать можно. Решили, что отдохнуть надо. Часа в два все немцы спят. Легли. Условились, что разбудит тот, кто проснется раньше. Я проснулся, толкаю его. А он:
— А месяц где?
Когда в лесу спали, так все по месяцу время узнавали.
Вышли — и снова к мосту. А там поперек железные ворота. Да в колючей проволоке. Так по проволоке и лезли.
Дальше Польша уже. Там как узнали, что мы из Германии тикаем, помогли во всем. Кормили. Дорогу показывали. Только мы в хатах не ночевали. Особенно, если хозяин очень рассыпался. Поедим и просим, чтоб где-нибудь в клуне. А то пойдем — заявит и застукают тут. И спали по очереди. Правильно делали. Один раз хозяин отвел нас в клуню, сам подался куда-то. Ну, думаем: за полицией пошел… Мы по огороду в поле. Товарищ говорит: «Идем к скирдам». Я будто почувствовал: «Не пойду!». Разгребли грудки. И хорошо сделали. Слышим, к скирдам пошли. Везде ходят ищут: «Куда они могли деться?» Так и не увидели. Трудно еще было границу переходить. Ее здорово охраняют. Почти уже дома чуть не попался. Мы с товарищем разделились уже. Вышел я возле Пасенки (село возле Умани), вижу — баштан. Так кавунов захотелось. Пошел. Метров сто осталось. Из куреня немец выходит. Видно, тоже за кавунами приходил. Кричит:
— Комм! Русс, цурюк!
Зашел я за горбочек — там что есть духу!
Другой раз уж у Рыжовки был. А тут подвода, и Коля на ней. Думаю: что будет. Сел. Рассказал. Он смеется. А я все размышляю: арестуют или нет? Сошел, не доезжая села. Подошел к хате, заглянул в окно — староста сидит. Подождал, гляжу — еще сидит, выпивают. Ну, думаю, не пережду. Вошел. Рассказал все.
Закончил. Сестра его жены на ухо:
— Это у него любимый рассказ. Как выпьет, нос покраснеет (в финляндской поморожен) и давай про Германию[16].
15 февраля 1943 г.Мы с Марией провели несколько дней в Колодистом. Дней семь тому назад поползли слухи: «В неметчину будут брать». Утром 12-го старик пришел из управления.
— Кажуть, що сегодня в неметчину, що з нашего колгоспу тридцать две души, давайте снидайте да собирайтесь.
Старым путем — по льду речки, по-за огородами, — каким столько раз уходили при тревоге в прошлую зиму, двинулись и сейчас.
Тревога все ощутительнее. 11-го был в Вильховой. Обыкновенные старики спрашивали:
— Невже справди видступае?
Приемщик молока говорит, встретясь на улице:
— В Грушке говорят: Мариуполь и Харьков заняты.
В Колодистом это еще чувствительнее. Яшка, молодой парень, ставший из немецкого сторонника немецким врагом, с ведрами выскочил на дорогу:
— Тикают они!
Шофер Г.:
— Николай говорит, что на Днепре окапываются немцы. Вот будет дела, если отступать станут! Только одно б помогло: если б тикали, как наши в сорок первом. А так или угонят нас, или заберут. Войны мы, верно, не переживем. Если б всем подняться, так раздавили бы, как муху. Да что вот я один сделаю? Ну, выступлю. Против меня моего же товарища пошлют. Тут организатора надо. Ленина надо. Тот бы проехал по Украине, всю б Украину поднял.
_____
День сегодня пахнет весной. С утра выпал снег. Дул сильный западный ветер. Начало капать. При облаках. Потом небо очистилось. Стало тише и солнечно. Таяло. Садилось солнце. За рекой лиловый снег. От заката багровым был лес. Воздух по-весеннему колок. Где-то на свадьбе пели. За горизонтом самолет урчал.
