XXII
Эсэсовец отрешенно молчал, как будто собственная исповедь раздавила его нечеловеческой тяжестью ее содержимого. Аникин тоже не говорил ни слова. Из оцепенения его вывел Болтян. Боец прибежал, запыхавшись, на бегу выговаривая:
– Наши идут, товарищ лейтенант!.. Крапива с Караваем идут… Я их в окно видел…
– Тише ты, тише… – успокоил его Аникин. Внутренне он благодарил Болтяна за то, что тот появился именно сейчас, вернув Андрея к действительности из того жуткого морока, который нагнал этот пленный эсэсовский гад и который заволакивал мозг мертвящим туманом.
– Ладно, по коням… – поднявшись, бодро произнес Андрей. Он словно пытался встряхнуться. – Слушай, Болтян, твое дело молодое… Поднимешься к Лещу на колокольню, отнесешь ему патроны запасные. А прежде собери. «Цинки» брал запасные?
– Четыре, товарищ командир… – неохотно ответил Болтян, перебрасывая винтовку на другое плечо. Патроны каждый берег и брал для себя.
– Хорошо… Один для снайпера выделишь. Так, что у Шулепина?…
– У него ж «ППШ»…
– Черт, не подходит его боезапас.
Болтян рассмеялся.
– Как не подходит, товарищ командир?!.. – удивленно воскликнул он. – Он же под калибр 7,62.
– Деревня… – махнул на него рукой Андрей. – 7,62, да только длина 25 миллиметров. Ростом он не вышел для «СВТшки» Лещенко. А твои – в самый раз…
– Вот так всегда… – буркнул Болтян.
– Ну ты не жмоться. Для товарища оставляешь, – воспитательно повысил голос Андрей. – Мы дальше пойдем, а ему тут одному оставаться, куковать на высоте. Он нас прикрывать будет…
В этот миг скрипнула дверь, и в зал вломились взмокшие бойцы. От Крапивницкого и Караваева в нетопленой холодине зала шел пар. Они были явно довольны тем, что выполнили поручение.
– Все сделали, как полагается, товарищ командир… – с места в карьер, едва переведя дух, отчитался Крапивницкий. – Нигде вроде не засветились… До самых огородов Телка довели. Ну, он и полез дальше. Егор у нас шустрый. Только его и видели в заснеженных просторах. А мы – обратно…
– Никого не встретили? Из нежелательных элементов?… – поинтересовался Аникин.
Крапива хотел было ответить, но его опередил Караваев.
– Да чуть не завалились, товарищ лейтенант… – возбужденно выпалил он. И тут же получил сильный тычок в бок от Крапивницкого.
– А что, Крапива, сам виноват… – оттолкнул его Караваев и снова запальчиво стал досказывать: – Этот, значит, говорит: давай, мол, заглянем к хозяйке нашей… Ну, у которой ночевали мы… А я говорю, что надо, мол, назад скорей чесать, что наши, мол, ждут. А этот прет к тому дому, и все, как будто его баграми туда кто тащил.
– Дурак ты, Каравай… – зло процедил Крапива и, сплюнув ему под ноги, отошел в сторону.
– Сам ты дурак, понял?! – вдруг с еще большей злостью взъярился в ответ Караваев. – Чуть под пули нас не подвел из-за мозгов своих поросячьих… И не плюй тут, не в свинарнике находишься, а в храме…
– Да я тебя… – кинулся на него Крапива. На руках его повисли Болтян и подбежавший Шулепин.
– Прекратить балаган… – спокойным, но не терпящим малейшего неповиновения тоном произнес Аникин. – Выкладывай, что дальше было.
– Ну так вот… – упрямо глядя ненавидящим взглядом прямо в лицо багрового Крапивницкого, зло говорил Караваев. – Этот, значит, прямиком вдоль стены и к двери ее, чтобы, значит, постучаться. А я гляжу – мать моя – женщина!.. – с другого бока стены, из-за угла колесо торчит мотоциклетное, с рулем и фарой! Хоть бы глянул, что перед порогом снег вытоптан. Они, видать, сзади откуда-то подъехали… Я ему и крикнуть не могу, что, мол, стоять! Нельзя туда! Ну, я молча – в два прыжка к Крапиве, хватаю его сзади за шею и валю на снег. Хорошо еще, что намело за ночь. А там, вишь, на углу целый сугроб высится. Только мы с этим… умным… значит, в сугроб грохнулись, а тут дверь открывается со скрипом, и только голоса слышны. По-немецки шпрехают. Два, значится, мужских голоса. Один басовитый такой. Он в основном тараторил. Второй ему поддакивает. А в ответ – эта приветливо так, ласково им отвечает что-то. Я-то сразу узнал ее голос-то. А мы лежим – не шелохнемся. Ни живы ни мертвы. А они не торопятся, значит, ля-ля да тополя… Я уже чувствую – дубеть начинаю. Сейчас не выдержу и по ним очередь врежу, к чертовой матери… И в этот момент, в аккурат, они и отчалили. Слышу, взревел моцик ихний… а движок мощный в нем… Ну да, и укатили. Она-то не сразу в дом зашла. Еще, стерва, минуту стояла на пороге. Или почуяла что… Бабы, они очень чуткие… А стервы – так те вообще… Ну, и все, мы вылезли – еле-еле душа в теле – и – сюды…
Аникин только покачал головой.
– Я гляжу, роковая прям какая-то мадьярка нам попалась… – усмехнувшись, выговорил он. – Чуть полвзвода из-за одной бабы не потерял… Похоже, что нашего пленного хватились. Неслучайно к его зазнобе заезжали…
– Так самое обидное, товарищ командир… – не унимался Караваев. – Из-за подстилки этой фашистской угодили бы или под пулю этим гадам, или, еще хуже попали бы, вот как этот недобиток…
Караваев вполоборота кивнул туда, где лежал связанный пленный фашист. Но на полу было пусто.
– Сбежал, гад! – рявкнул Крапивницкий и бросился в коридор. Остальные затопотали следом. Аникин выскочил на улицу вторым по счету. Как эсэсовцу удалось развязать веревку на ногах? Об этом знал только он. Видимо, потихоньку, пока никто не видит, ослабил узел и, выждав момент, когда все разнимали Крапиву и Караваева, уполз наружу.
– Где он, гад… – заметался по улице Крапивницкий.
– Назад, Крапива! – негромко крикнул ему Аникин. В этот момент он увидел Павло. Отпрянув от стенки углового дома, тот выбежал на середину занесенной снегом улицы. Вскинув связанные руки, он начал истово ими размахивать, как будто увидел кого-то, и заорал во всю глотку:
– Schneller hierher!.. Ich hier!.. Retten Sie mich, sie werden mich töten!..[8]
Его крик сорвался на истошный, отчаянный вопль: «Schneller hierher!.. Ich hier!..» Андрей перехватил свою винтовку, и в этот момент прозвучал выстрел. Аникин отметил то удивительное совпадение, что сразу вслед за ним с поля донесся гул нарастающей артиллерийской канонады и беспорядочной стрельбы из стрелкового оружия.
Именно в этот момент началось наступление немецкой стрелковой роты на позиции, которые удерживали вдоль насыпи штрафники. Но первым своим выстрелом молочно-серое, непроглядное небо оглушила «мосинка» штрафника-сопляка Болтяна. Его выстрел оказался точен. Все в группе отчетливо увидели фонтанчик алых капель, брызнувший из головы эсэсовца, после чего он навзничь рухнул в снег.
– Скорее… – успел бросить Андрей, и все пятеро бросились к трупу. Откуда-то слева нарастал рев мотоциклетного двигателя. Он приближался.
Первым к дороге подбежал Шулепин. Он попытался остановиться, но ноги попали на скользкое место, и по инерции его вынесло на дорогу. Боец тут же упал в снег. Уже подбегая, Аникин услышал, как пули свистят над головой Шулепина. Сквозь завывающий рокот мотора стучал пулемет.
Стрелявших заслоняли дома. Наверное, им кричал Павло, пытаясь спасти свою шкуру. Пуля Болтяна разрешила все сомнения Андрея по поводу того, как поступить с пленным. Что ж, война в очередной раз расставила все на свои места. Теперь настал их черед испытывать свою судьбу и играть в «орлянку» монетой, на которой вместо орла и решетки было вычеканено «жизнь» и «смерть»…
– Назад, Шуля, назад! – крикнул Аникин, пытаясь пересилить грохот пулемета. Чем ближе к улочке, тем он становился громче.
Шулепин уже отстреливался из своего автомата. В этот момент Караваев подбежал к самому углу двухэтажного каменного здания, которое стояло на перекрестке двух улочек. С ходу, перехватив приклад и спусковой крючок своего «дегтярева» в левую руку, он открыл огонь по невидимой для остальных цели.
Остальные уже находились за спиной Каравая. Он плюхнулся на живот, из положения лежа продолжая прикрывать Шулепина. Тот выпустил одну за другой две коротких прицельных очереди и, рванув, покатился по снегу обратно.
Крапива и Болтян, подхватив Шулю за телогрейку, втащили его в безопасное пространство.
Крапивницкий, стреляя из «ППШ», высунулся из-за угла, создав вместе с Караваевым огневую атаку в два этажа.
– Живой? Не ранен? – наклонился над Шулепиным Андрей. Тот весь извалялся в снегу, но крови нигде не наблюдалось.
– Уф… в порядке… – отряхиваясь, поднялся штрафник. – Там… товарищ командир… эти… на мотоцикле… Один, который за рулем, соскочил и за дом спрятался. С автоматом. Второй в коляске сидит. Строчит из пулемета. Они, гады, за деревом остановились. Ствол – во-от такенный… – Шулепин развел руки в стороны.
– А ну-ка, дайте… – властно произнес Аникин и, отдернув Крапивницкого от угла здания, занял его место. Он выглянул на секунду. Тут же несколько пуль вонзились в стену и со свистом прошли в воздухе возле самого лица. Но Андрей успел снова спрятаться. Этой секунды ему оказалось достаточно, чтобы оценить обстановку.
