— Что вы любите в жизни, капитан? — серьезно и совсем неожиданно спросил Соколов.
— В каком смысле? — опешил Никулин.
— Известно, что природа наделяет человека определенными склонностями. Я люблю, например, рыбалку. Просто так. Чтоб душа успокаивалась. Когда остаешься на целые часы в одиночестве на берегу тихой речки, погружаешься в какие-то красивые думы, приближаешься к правде, и все становится, как утреннее небо, чистым и ясным… Ладно, можете думать, что я идеалист.
Генерал повернулся и задумчиво посмотрел на лампу. Капитан, улыбаясь, молчал. И только он решил рассказать о своих любимых занятиях, как зазвонил телефон.
Генерал, откашлявшись, взял трубку и долго говорил. Потом сел на место и, будто только что увидел Никулина, спросил совсем о другом:
— Ну, как дела? Фашиста ждем, а?
— Ждем, чтобы угостить, проклятого, его же собственной кровью. Вот, чтобы прорваться в этом месте, — провел пальцем по карте генерал, — они собирают силы. Но и наших сил здесь немало. Новые части готовы к бою. Немец в этот раз разобьет себе голову. Но если учесть прошлый опыт и взглянуть прямо в глаза опасности, то положение все же серьезное.
— Совершенно верно! — произнес Никулин, морща лоб. — Поэтому мы очень осторожны.
— Главное от вас зависит… — произнес Соколов, многозначительно постукивая пальцами по столу. — Удержимся сейчас — дальше дела пойдут лучше.
Капитан Никулин понимающе кивал головой.
— Нужно как следует подготовиться, — продолжал генерал. — Без хорошей подготовки все, что мы задумали, не будет стоить и гроша. Ты все это знаешь, Никулин. На вас большая надежда. Что у тебя сейчас за люди?
Резким движением генерал отбросил упавшие на висок волосы и протянул руку к спичечной коробке.
— Разные… Это меня тоже больше всего мучит, — сказал Никулин, отрываясь от стола. — У меня есть ребята, бившие немца и сами на себе испытавшие его железную силу, его хитрость и коварство. Но есть из других частей. Эти еще не привыкли друг к другу. Много бродили в одиночку по лесам.
Генерал, наклонившись над картой, слушал комбата внимательно.
— Им веревка кажется змеей. Они боятся немца и думают, что его никакая сила не отразит — пуля не пробьет, сабля не возьмет.
— Гмм… Вопрос ясен, — нахмурился Соколов. — Притупленное оружие надо наточить и оно режущим станет. Это уже от тебя зависит. Расставь таких между крепкими солдатами. Заставь поверить в силу пули, штыка, гранаты. Заставь осознать, на что способен пулемет, если он в руках отважного человека.
— Я считаю, что нельзя действовать только методом приказа, — согласился Никулин. — Очень важно усилить в бойце веру в собственные силы.
— Вот, вот, — подняв указательный палец, подтвердил Соколов. — Это основное. Если боец будет верить в себя, он не только у немца, у черта душу вырвет. — Генерал посмотрел на часы. Задохнувшись дымом, он со злостью бросил недокуренную папиросу и велел ординарцу принести кофе. Никулин спросил, нет ли к нему других вопросов.
Соколов отрицательно махнул рукой-:
— Нет… Полковник все скажет. Выпей стакан кофе.
Никулин, взяв из сумки записную книжечку, начал было быстро делать краткие пометки, понятные только ему. Генерал посмотрел на комбата и недовольно проворчал:
— Остынет же. Пейте, Капитан быстро сунул книжку и карандаш в сумку, отхлебнул горячего кофе.
— Отлично, отлично! Умеет готовить, — облизывая губы, произнес Никулин.
— Советую вам: почаще пейте кофе. Я им жив…
Никулин небольшими глотками допил кофе, попросил разрешения встать. Он уже собирался уйти, но, по обыкновению прикусив губу, задумался. Потом, решившись, спросил генерала:
— Сюда прибывают штучки, новенькие-преновенькие. Сверкающие.
— Вот артиллерия! Целовать хочется, — гордо произнес Соколов.
— Мне, конечно, тоже достанется? — с волнением произнес Никулин.
— Это остается в распоряжении командования. На каком участке враг сосредоточит свои силы, туда их бросят.
— Я стою на больших и важных дорогах. Значит, имею право взять, — решительно произнес Никулин.
— Разбойник избирает места поукромнее…
— Но этот разбойник стал таким нахальным, что па машинах гонит прямо к воротам дома.
— Еще лучше. Мы как раз и откроем глаза глупому разбойнику, — сказал Соколов и крепко пожал руку капитану. — Отучим его. Дадим, как говорится, от ворот поворот.
Никулин, покачиваясь на лошади, ехал по затвердевшей грязи. Видно было, что он не кавалерист — на лошади сидел неловко. На дороге встречались кренящиеся, высоко груженные машины. Шагали группы усталых пехотинцев.
Переехав через деревянный мост над узкой речкой, Никулин свернул на ровное широкое поле с высохшей густой травой и, придержав лошадей, повернулся назад:
— Ты что побледнел, Ашуров? Ветер сильный, а?
— Вот-вот каску сорвет, — сказал Аскар-Палван, гарцуя позади на вороной лошади.
— Идет русская зима, — выделяя каждое слово, выразительно произнес Никулин. — В когтях зимнего льда вся земля становится как камень. А фашист? Он ведь не выносит холода! Как муравей, будет гибнуть.
— Хорошо, — засмеялся Аскар-Палван. — И война, значит, быстро закончится!
— Не знаю… — нерешительно ответил Никулин, затем, пробежав глазами по полю, где завывал ветер, продолжал: — Купкар любишь?
— А, улак! Улак! — оживившись, произнес Аскар-Палван. — На улак вы полюбуйтесь в Фергане! Очень интересная игра.
— А сам ты какой, смелый человек в улаке?
— Немножечко, — хитро улыбаясь, ответил Аскар-Палван. — В прошлом году на колхозном празднике выиграл большую телку.
— Молодец, богатырь! — кивнул головой Никулин. — Вот прогоним немца — и такой улак организуем, какого не было во всей истории.
— Вот это отлично! — взволнованно крикнул Аскар-Палван. — Тогда на большом поле сделаем пробу. Узбекский кураш вы видели? Очень интересно бывает. Ох, кураш, кураш!
— Ты участвовал и в курашах?
Аскар-Палван гордо кивнул головой.
— И-и, да ты во всех играх, оказывается, отличиться можешь! Настоящий джигит! Молодец!
Аскар-Палван с увлечением начал толковать, что такое кураш.
Стонал ветер, лошади, упрямо мотая мордами и фыркая, двигались вперед, к черневшему вдали лесу.
Никулин сидел чуть наклонившись и внимательно, с интересом слушал бойца, который, не находя нужных слов, начинал выразительно жестикулировать.
Командир много раз испытал мужество и преданность Аскар-Палвана. Ничего, что боец казался малоподвижным, На него можно было положиться в любом деле.
Когда они вернулись в батальон, Никулин остановил лошадь, спрыгнул на землю, отдал повод Аскар-Палвану и сразу же ушел.
Темень была густая, луна еле светила. Ее тусклый свет почти не доходил до земли.
Никулину нужно было точно знать, как укреплены позиции. Не заходя в штаб, он направился проверять огневые точки. Ротные командиры встречали его с большим уважением, но и с некоторым опасением.
В одном из подразделений Никулин почувствовал какую-то угнетающую тишину, унылое настроение. Бойцы сидели скучные. На вопросы отвечали вяло, неохотно.
Комбат внимательно посмотрел на бойца, который, присев на корточки, курил самокрутку.
Матово блестели его щеки. Обросшее широкое лицо было печальным.
Никулин присел около солдата.
— Юлдаш! — тихо произнес капитан.
Боец вздрогнул, поднял голову. Увидев рядом с собой командира, он явно растерялся и не знал, встать ему или сидеть. Никулин нажал на его плечо — сиди. Боец замер, с тоской поглядывая на огонек самокрутки.
— Ты видел, как догоняют в скачках девушек. Сам-то гнался хоть за одной? — пошутил Никулин.
Боец-каракалпак в ответ слабо улыбнулся.
— Наверное, гнался, да не смог догнать. Так, что ли?
— Нет… Что вы?.. Для джигита это смерть, — оживившись, произнес боец. — Говоря правду, один раз отстал. Но сама девушка была быстрее могучего скакуна. А вообще я семь раз выигрывал на скачках и вовсю целовал девушек. Ох каких красивых девушек! — улыбнулся боец.
Никулин, хлопнув ладонью по коленям, захохотал. Бойцы, не зная, о чем шел разговор, поворачивались в их сторону с удивлением и интересом.
Никулин встал с места, подробно и живо рассказал про игру на народных празднествах.
— Преследование девушки, — пояснил он, — одна из национальных игр каракалпаков.
Кто-то из бойцов крикнул:
— Касымбеков, сколько раз ты целовал каждую девушку?
— Не спрашивай счет, спрашивай о сладости поцелуя! — ответил Касымбеков.
Зазвучал смех.
Никулин незаметно стал душой компании.
— Товарищи бойцы! А ну, споем песню! Только не громко, а тихонько — немцы близко.
Дирижерским жестом взмахнул рукой и начал песню. Один за другим ее подхватили все бойцы. Песня росла, голоса звучали все сильнее., Спели одну, начали другую.
