Примерно в километре к северу от них, за холмом, стреляют трассирующими снарядами и слышен шум боя, который к ночи затихает.
Из орудий окруженного третьего артдивизиона не доносится больше ни выстрела. Неужели он разделил судьбу второго и тоже полностью уничтожен?
Это означало бы, что враг, используя брешь, созданную гибелью полка Попеску, добился широкого и глубокого прорыва фронта и что дивизии теперь угрожает полное уничтожение.
— Я подготовил усиленную станковыми пулеметами и гранатометами роту, чтобы сразу при наступлении ночи вызволить третий артдивизион. Я настоятельно прошу вас, господин подполковник, поддержать эту операцию своими самоходными орудиями! — взывает Мангезиус к Нессельбарту.
Он говорит на швабском диалекте фольксдойча из Баната. Он высокого роста, с седыми висками, элегантный, импонирующий человек, сорока пяти — сорока шести лет, лучший командир полка в дивизии, выпускник военной академии в Вене и в первой мировой войне был юным офицером старой австро-венгерской армии.
— У меня, к сожалению, нет ночных прицельных устройств, и в темноте я со своими самоходными установками совершенно беспомощен, — признается Нессельбарт. — Я мог бы предложить вам лишь весьма сомнительное подкрепление с помощью неприцельного орудийного обстрела. У меня сегодня уже большие потери. Завтра, с наступлением дня я готов…
— Завтра с наступлением дня дивизион погибнет и фронт будет разорван! — страстно прерывает Мангезиус подполковника Нессельбарта. Возникает напряженность между двумя офицерами, которые с первого же мгновения так отлично понимали друг друга.
Завтра к утру русские бросят в прорыв такие силы, что дивизия сама уже не сможет отбить атаку. Даже если нас поддержит соседняя 297-я пехотная дивизия, возможность успеха очень сомнительна! Наверняка, будут тяжелейшие потери. Я знаю русских! То, чего я надеюсь добиться ночью и, вероятно, добьюсь, завтра потребует страшных жертв: истекут кровью и потерпят иоражение целые полки!
— Я уже обратил ваше внимание на то, господин подполковник, что для ночной атаки не имею нужного снаряжения, — сухо отвечал Нессельбарт. — Я не могу позволить себе дальнейшие потери, притом бессмысленные. Уже при первых признаках рассвета я обеспечу вам желаемую и, главное, действенную поддержку! — говорит он уже жестко.
Мангезиус смотрит на светящийся циферблат своих часов.
— Атака роты по деблокированию третьего артдивизиона будет осуществлена и начнется через… двадцать одну минуту!
Сопровождающему его капитану он по-румынски отдает приказ построить роту; быстро попрощавшись с офицерами, тот исчезает в темноте.
— Я благодарю вас и ваших офицеров! — Мангезиус отдает честь и протягивает Нессельбарту руку; тот медлит какое-то мгновение, прежде чем пожать ее.
Этот миг использует Виссе и обращается к обер-лейтенанту ван дер Хокке.
— У русских есть ночные прицельные устройства?
— Судя по моему опыту, нет! — заявляет ван дер Хокке. Нессельбарт бросает своему командиру батареи предостерегающий взгляд.
— Технически они вооружены гораздо хуже, чем мы! — добавляет ван дер Хокке уже с оттенком вызова.
— Следует ли в этом случае вообще рассчитывать на то, что противник будет использовать танки? — быстро спрашивает Виссе.
— Артдивизион подкреплен несколькими зенитными орудиями и мог бы подбить несколько русских танков!
— Судя по звукам, Иваны отошли. Или дивизиону уже крышка — или русские держат его в течение ночи лишь очень слабыми силами в окружении! — поддерживает ван дер Хокке обер-лейтенанта Виссе.
— Чего вы оба хотите, молокососы? — жестко спрашивает Нессельбарт.
— Я хотел бы просить господина подполковника предоставить в мое распоряжение три ваших танка!
— Если вы еще раз назовете мои самоходно-артиллерийские установки танками, с вас три бутылки шнапса.
— Готов добровольно поставить три бутылки самого высшего качества, господин подполковник… Я хотел бы с разрешения господина подполковника Мангезиуса сам провести эту операцию!
— Я согласен, господин обер-лейтенант! — разрешает Мангезиус.
— Но ведь наверняка русские и ночью окружают артдивизион силами хотя бы одного батальона! — обеспокоено говорит Нессельбарт.
— По собственному опыту, господин подполковник, я знаю, что ночная атака — это единственный шанс отбить у русских наших несчастных парней! — Виссе умоляюще смотрит на ван дер Хокке, чтобы тот поддержал его перед Нессельбартом.
— Если бы господин подполковник разрешил мне участвовать в операции вместе с моей батареей? Отсюда лишь несколько сотен метров до позиции, и неожиданная атака должна удаться!
— Убирайтесь, вы, оба! Горе мне и вам, если мне придется высвобождать вас и я лишусь третьей ночи сна. И если вы мне погубите батарею, ван дер Хокке!..
— Тогда я вообще не вернусь, а сразу прицеплюсь к катафалку, господин подполковник!
— Стойте! — останавливает Нессельбарт Виссе и ван дер Хокке и спрашивает Мангезиуса:- А нет ли там хорошей системы бункеров?
— Есть, в склоны горы вокруг котловины встроено около двадцати бункеров. Там не раз расквартировывались штабы!
— Тогда возможно, что русские уже большими силами закрепились там?
— Если да, то только временно, а это как раз самый лучший момент, чтобы напасть внезапно и выгнать их оттуда!..
— Прежде чем они прочно закрепятся там! — поддерживает ван дер Хокке обер-лейтенанта.
— И вы все еще здесь?
— Наш старик вообще-то не такой. Он последним выстрелом черта из ада вытащит! — защищает ван дер Хокке своего командира.
— Я с ним познакомился уже по пути сюда. Произвел на меня потрясающее впечатление! — отвечает Виссе.
— Капитан Руккер, который сегодня погиб, был его лучшим другом. Это его просто сразило.
Едва видимые, но с ревущими моторами три самоходные установки выползают из котловины. Словно маленькие комочки прилипли к ним румынские пехотинцы, промерзшие и тупо ожидающие событий.
Виссе быстро проводит с румынским капитаном и ван дер Хокке короткую оперативку.
В лунном свете, голубоватом на снежных полях, на фоне невысоких холмов вокруг котловины выделяется вершина стометрового холма, на крутом склоне которого разместилась позиция артиллеристов.
Усиленная, состоящая из четырех взводов рота делится на три боевые группы. Румынский капитан должен взять два наиболее сильных взвода с двумя станковыми пулеметами и тремя легкими гранатометами и провести их, описав дугу к северо-востоку, на более плоский склон.
Пятью минутами позже Виссе с тремя самоходками, на каждой из которых разместилась группа пехотинцев, должен подъехать к предполагаемому месту прорыва.
Четвертый взвод, у которого самый короткий путь, должен под командованием румынского лейтенанта непосредственно продвигаться за самоходками, сопровождая их на расстоянии около двухсот метров, потом свернуть влево, обойти позицию, двигаясь к западу, и приготовиться к атаке, сосредоточившись напротив вершины холма.
Мангезиус выбирает лучших людей.
Даже командиры групп, взбирающихся сейчас на самоходно-артиллерийские установки, — молодые румынские офицеры. Группа, разместившаяся на командирской машине ван дер Хокке, находится под началом румынского лейтенанта, едва ли достигшего двадцатилетнего возраста.
Румынский капитан со своими двумя взводами двинулся в путь и исчез в темноте.
Темнота стоит такая, что ему приходится ощупывать людей за плечи, чтобы не упустить третий взвод, идущий за самоходками.
Он ничего не видит, пока не включает карманный фонарик, слышит только яростные звуки пощечин. В луче света от карманного фонарика он видит, как румынский фельдфебель раздает оплеухи двум солдатам, которых держит за ворот, сталкивает лбами и гонит перед собой.
«Бедняги! Они боятся», — думает Виссе.
Молодой лейтенант, командующий взводом, гневно вмешивается. Не переставая браниться, фельдфебель отпускает солдат, подталкивает их в строй.
— Они хотят остаться и спрятаться! — объясняет румынский лейтенант. — Но бить, это уж чересчур, не положено. Румыны тоже должны быть сознательными, смелыми, честными солдатами, а не тупой скотиной, которую для послушания бьют по щекам и битьем же загоняют на поле битвы! — возмущается лейтенант.
У одного из румынских офицеров Виссе одолжил ракетницу. Приоткрыв крышку, ван дер Хокке выжидательно стоит в люке.
— Двинулись!
Сперва пробуксовывая, гусеничные цепи, уже успевшие примерзнуть к земле, начинают, пронзительно дребезжа, вращаться; ревут запускаемые моторы.
Виссе чуть отходит назад, чтобы убедиться, что двинулась вся колонна. Та чрезвычайная ответственность, которую он взял на себя, придает ему особое напряжение и деятельную силу, так что он не испытывает ни малейшего страха.
