— Они знают, что у нас, румын, нет танков!..
— И считают невозможным, чтобы кто-либо иной, кроме их Т-34, разъезжал здесь среди ночи?
— Наверняка, это так. Вражескую танковую атаку ночью они считают невозможной, и шум моторов, их приближение так успокаивает их и придает такое чувство уверенности, что даже выставленные посты не обращают на это внимания и спят с открытыми глазами. Без шума танков наша пехота не смогла бы незамеченной приблизиться к ним!
— А позиция артиллеристов, которую они держат в окружении?
— Да и они, наверняка, дремлют и ждут утра в надежде, что и без них все в порядке: их танки разъезжают вокруг и бдительно охраняют порядок. Наши люди, если хоть кто-то из них еще жив, наверняка остерегаются и не двинутся из своей мышеловки… А вдруг это ловушка? — румынский капитан считает не исключенной и эту возможность.
— Это мы вовремя заметим, господин капитан. Но вряд ли это требует подготовки, а мне кажется, за то короткое время, что Иван мог услышать нас, это просто невозможно! Разве что…
— Да нет! — Виесе отметает все сомнения. — Мы проедем через ущелье, вот будет спектакль, а вам, господин капитан, я предлагаю в это время попытаться по возможности незаметно достичь той гряды холмов справа. Как только вы овладеете высотой, стреляйте красным как сигнал нападения. Находящийся слева от нас взвод тогда одновременно с вами откроет огонь. Когда мы услышим шум боя, мы прорвемся через балку на артиллерийскую позицию. Как только мы прорвемся, начинайте штурм. Только оставьте нам вершину, чтобы вы не угодили в зону нашего обстрела.
Для русских наша атака наверняка будет неожиданной, потому что в балке мы ворвемся в их собственный фронт!
От солдата к солдату, шепотом, приказы капитана передаются по цепи.
— Итак, ни пуха, ни пера!
Самоходки тем временем в тени горного конуса подъехали к ущелью.
Виссе приходится кричать прямо в ухо командирам боевых машин и групп, чтобы они могли услышать его в шуме моторов.
— Держитесь сзади нас и не теряйте контакта. Мы поедем вдоль ущелья. Примерно в восьмидесяти метрах слева от него отходит балка. Если стреляют красной ракетой, это сигнал к атаке. Если у нас будет время, мы остановимся перед балкой.
Вы остаетесь позади нас, выезжаете на минимальной дистанции, но только до тех пор, пока вам ущелье служит прикрытием, на случай если нас начнут обстреливать. Вы ждете, пока я стреляю белой ракетой и освещаю балку. Тогда вы жмете вперед, палите из всех стволов, идете за нами следом, пересекаете балку наискосок и вместе с нами прорываетесь в котловину к позициям нашей артиллерии! Люди должны по возможности оставаться сидеть на машинах. Если нас начнут обстреливать, и они спрыгнут, то им необходимо держаться возле самоходок и продвигаться вместе с ними! Все ясно? Ну, тогда начали!
Виссе снова стоит рядом с ван дер Хокке на командирской машине, заряжает ракетницу. Еще раз пересчитывает количество сигнальных патронов в кармане. Семь штук, этого должно хватить на несколько минут.
В ущелье ни зги не видно. Медленно продвигаются самоходно-артиллерийские установки вперед. Нервы у людей напряжены до крайности. Каждую секунду перед ними может возникнуть противник. Как-то не по себе от того, что враг до сих пор не подает признаков жизни. Не происходит ничего, что разорвало бы нестерпимое напряжение и начало бы бой.
Как обстоят дела у румынских взводов на левом и правом флангах? Сумеют ли они незамеченными достичь своих позиций?
Ван дер Хокке хватает Виссе за руку, показывает наверх. На правом краю ущелья, над ними, идут двое русских часовых, их силуэты отчетливо видны в лунном свете.
Это означает, что они едут уже по русским позициям. Вдруг часовые останавливаются. Похоже, что они кричат что-то вниз, в глубь ущелья.
— Они принимают нас за Т-34!
— Ну, ясно, приятель, только они быстро раскусят, в чем дело! Идиот! — орет ван дер Хокке. Один из румынских солдат не сдержался, нервы сдали окончательно, и выстрелил вверх, в русских, которые моментально упали на землю и исчезли.
— А теперь быстрее! Включить прожектора! — командует ван дер Хокке. Прожектора разрывают ночь, взвывают моторы, и Виссе чуть не выбрасывает с его места, когда гусеницы вдруг начинают двигаться быстрее и быстрее.
Ван дер Хокке, опершись о край люка, выкрикивает свои команды в ларингофон, вниз, в танк, водителю, наводчику и заряжающему.
Красная сигнальная ракета капитана как знак атаки поднимается по крутой траектории в ночное небо и взрывается, превращаясь в гигантский красный отсвет пламени на небе. Пока она, распадаясь как огненный дождь, падает на землю, уже трещат пулеметы и короткими очередями автоматы, грохают с тупым звуком гранатометы.
Позади самоходно-артиллерийских установок тоже вспыхивают красные сигнальные ракеты.
Капитан, таким образом, обогнув восточнее холм, левым флангом оказался непосредственно за самоходками. Через несколько секунд вспыхивает огонь и у левой боевой группы. Резко затормозив, водитель под правым углом быстро поворачивает самоходку в балку. Сзади от гусениц взлетают фонтаны снега и смерзшихся комьев земли, которые с грохотом падают на передний мост следующего орудия.
— Всем слушать мою команду! — приказывает Виссе, поднимает ракетницу и стреляет вертикально в небо.
Все взгляды следят за шипящим следом сигнальной ракеты, которая, уже снижая траекторию, взрывается и падает, как световой зонтик.
— Огонь! — Из-за отдачи орудия Виссе получает изрядный удар о край крышки люка и, ослепленный пламенем первого снаряда, вылетающего из ствола, быстро бросается назад. Слева и справа, прямо возле боевой машины ван дер Хокке, появляются еще две самоходки.
Интенсивно, словно проливной дождь, рвется огонь с флангов румынской пехоты на земляную волну за балкой. Огонь обоих взводов румынского капитана ложится отлично, охватывая все вокруг котловины, каждый метр, не касаясь лишь того места, где должны прорваться самоходки.
Лейтенант своим огнем открывает самоходкам путь, пока Виссе не выпускает вторую сигнальную ракету и взвод слева перестает стрелять.
Ван дер Хокке держит свои самоходно-артиллерийские установки на месте, стреляет, пока хватает снарядов, и ориентируется. Все-таки надо прорываться через балку, потому что справа, где расположена глубокая котловина, склон слишком крутой и бункер лепится к бункеру.
Вплоть до самого отдаленного уголка, так что мышка не проскочит, балка освещена резким, белым магниевым светом.
Красноармейцы, вырванные этим огневым шквалом из глубокого сна, только в последнюю секунду осознав опасность, в безумном страхе мечутся по балке, пытаясь спастись.
Перед ними, перекрывая путь, всё сметая вокруг, стальные монстры самоходно-артиллерийских установок, выплевывающие мощные снаряды; град пулеметного и автоматного огня сидящей на машинах пехоты накрывает их, и красноармейцам не остается времени на размышление и на простейший вывод о том, что надо что-то предпринять.
Они не успевают применить оружие против внезапно возникшего из ночи врага, и поскольку каждый клочок земли залит ярким светом, у них нет ни малейшего шанса найти укрытие и избежать гибели.
С непостижимой жестокостью начинается рукопашный бой. Словно кровавые, страшные бестии, спрыгивают с самоходок первые румынские солдаты.
— Всем оставаться на машинах! — орет Виссе непрерывно, но никакой приказ уже не может удержать людей. Один солдат, которого он пытается удержать за руку, с проклятиями вырывается, откатывается в сторону, вскакивает и, как бешеный, бьет примкнутым штыком двух убегающих русских.
Смертельный страх, испытанный сегодня утром румынами, когда они оказались в огненном смерче русской артиллерии, беспрерывно уничтожавшей все живое; бессилие, испытанное ими, когда они, безоружные, пережили все сметающую на своем пути танковую атаку; бешеная сила ударов, обрушившихся на них, — все это сейчас вылилось в дикую жажду мести, в необузданную ненависть, превращающуюся в чудовищную кровожадность.
— Их не удержишь! — кричит Виссе командиру боевой машины.
— Прекратить огонь! — приказывает ван дер Хокке своим артиллеристам, ибо уже и справа на склонах, и слева сверху мчатся обе боевые пехотные группы, бросаются на убегающих русских и могут попасть под обстрел собственных орудий.
С каким-то нечленораздельным боевым кличем они уничтожают противника. Некоторые убивают ожесточенно и молча, не издавая ни звука, в холодной жажде убийства.
Они расстреливают, закалывают, забивают, перевернув карабины и держа их за дуло, убивают прикладами всех, кто попадется им на пути.
Они пускают беспрерывные автоматные и пулеметные очереди в обе траншеи, швыряют туда ручные гранаты, так что вверх взлетают клочья человеческих тел, прыгают в окопы, идут по ручьям крови и давят ногами лица мертвецов, уже превратившихся в кровавое месиво, бьют, колют, добивают все, что еще шевелится.
