– Тебе нравится название Бишофсгейм? – спросил он Линду. Она была на пятом месяце беременности, усердно готовилась к материнским обязанностям, заготовляя колготки, распашонки и пеленки для будущего ребенка, проходя предродовую подготовку в институте акушерства. Менялся и ее характер. Исчезла вздорность, прежняя работа потеряла для нее свою привлекательность. Она все больше и больше привязывалась к Юстину, с тайной радостью признавая зависимость от него.
Упаковали чемоданы. Юстин умышленно не взял ни пишущей машинки, ни книг. Он мечтал о бездумном глубоком покое. Запасся бензином, использовав все талоны вперед, загрузил канистрами багажник, сам придирчиво осмотрел мотор, поскольку механика, к которому привык обращаться, призвали в армию.
На рассвете теплого августовского дня они выехали на Мюнхенский автобан. По обе стороны дороги неслись ряды вязов и кленов, мелькали яркие дорожные знаки, домики с крутыми черепичными крышами и крашеными стенами. Гладкий, без щербин и трещин, бетон летел под колеса, вызывая легкое усыпляющее покачивание. Ровную песню пел двигатель, стрелка спидометра покачивалась у цифры «100». За проволочной сеткой паслись коровы и козы. Крестьяне махали косами, оставляя позади волнистые ряды валков. Безмятежная мирная жизнь… Какой-то далекой, на грани неприятного сна, показалась война. Не верилось, что где-то льется кровь, корчатся от боли солдаты, рвутся ушные перепонки при страшных взрывах, саднит в горле от резкого запаха сгоревшего тола.
К вечеру доехали до Галле, переночевали в отеле «Зюйд» и с рассветом поехали дальше. Вдали показались синеватые горы. Широкая лента дороги заныряла по холмам, точно по волнам. Линда почувствовала тошноту, попросила ехать медленней. Неожиданно на дороге вырос военный регулировщик. Жезлом он приказал прижаться к обочине. Из-за поворота вылетел кугельваген с автоматчиками, за ним бронетранспортер с зачехленным бортовым пулеметом, далее потянулись семитонные «бюссинги», набитые альпийскими стрелками в пятнистых стальных шлемах, полевой форме, винтовками в руках. По номерам на машинах Юстин определил, что пехотная колонна принадлежала VIII баварскому округу. Ее направляли на фронт.
Часа через два он свернул с автобана на более узкую двухрядную дорогу, но тоже без выбоин и трещин в асфальте. Арочные мостики пересекали пенные речки, которые скатывались с гор. Миновав темный буковый лес, «опель» въехал в Бишофсгейм. Через несколько сложенных из дикого камня домов открылась небольшая площадь, ее окружили кирха, магазинчики, двухэтажный особняк с балконом, в котором, судя по флагу на цоколе, проживал дорффюрер. Юстин подошел к калитке из проволочной сетки, нажал на кнопку звонка. На балконе появился господин с лицом, сплошь усыпанным веснушками.
– Вы дорффюрер? – спросил Юстин.
Господин пожал плечами, как бы не поняв вопроса.
– Мне нужно поговорить с вами.
Господин продолжал молчать.
Юстин с деланой сердитостью толкнул калитку. Она открылась. Господин проворно скатился вниз, почуяв в приезжем значительное лицо. Ткнувшись взглядом в служебную карточку, он поднял глаза на Юстина, захлопав прямыми, как у поросенка, ресницами. Надо полагать, наслышавшись об абвере больше, чем о гестапо, а теперь воочию увидев его сотрудника, он вообще лишился дара речи.
– Посоветуйте, где я с женой смогу остановиться на пару недель.
Дорффюрер заморгал еще чаще.
– Вы поняли вопрос?
Сзади него появилась полная и такая же ярко-рыжая женщина в полосатом переднике и коротком, до колен, платье.
– Гость спрашивает, у кого он может снять комнату, – прокричала она на ухо мужа.
– О-о-о! – взревел дорффюрер, наконец уяснив, что от него требуется. – Вас с радостью примут в любом доме, сейчас так мало туристов. Ничего не поделаешь – война.
– И все же, где будет лучше? – Юстин посмотрел на женщину.
– Непременно обратитесь к фрау Цвиташек, это очень опрятная и честная хозяйка, ее дом позади кирхи, – защебетала женщина, плечом оттесняя дорффюрера. – А мой, извините, глух с еще прошлой войны, но продолжает исполнять свои обязанности, как всякий порядочный немец.
– У вас есть почта?
– Нет, но каждое утро муж ездит в Розенхейм и оттуда привозит газеты и письма для наших жителей.
– Скажите ему, чтобы и нам он привозил свежие новости, – Юстин отсчитал семьдесят марок и протянул женщине.
Фрау Цвиташек сдала две комнаты с солнечной стороны и спокойным видом на горы, а также гараж, где некогда стоял «бьюик» хозяина, попавший вместе с владельцем в автороту вермахта. Эрих, ее сын лет десяти, вызвался прислуживать, если в этом возникнет нужда.
Мальчик оказался неистовым рыболовом. К свежим овощам, окорокам и домашним колбасам, которые в сравнении с берлинскими ценами здесь стоили сущие пустяки, прибавились блюда из прекрасной форели. На зорьке Юстин вместе с Эрихом спускался к реке и к восходу солнца успевал наловить рыб двадцать, мальчик умудрялся добыть вдвое, а то и втрое больше. К тому времени, как просыпалась Линда, расторопная фрау Цвиташек успевала или отварить, или поджарить, или запечь на костре в саду и подать форель к завтраку. После кофе приезжал дорффюрер и вручал толстый сверток газет. Юстин разваливался в кресле-качалке и принимался за чтение.
Судя по сводкам Восточная кампания развивалась победоносно. Северная группа войск генерал-фельдмаршала фон Лееба катилась через Прибалтику к Ленинграду. Группа армий «Центр» фон Бока достигла Смоленска. До Москвы оставалось 360 километров. На юге войска фон Рундштедта приближались к Киеву. Советские армии терпели одно поражение за другим. 28 дивизий, находящихся в западных областях России, были разгромлены полностью, 70 потеряли до половины людей и почти всю технику.
С некоторым злорадством Юстин подумал о Сталине. Вот чем «друг и любимец народов» расплачивался за 40 тысяч расстрелянных командиров, нанеся своей же армии гораздо больший ущерб, чем самая тяжелая война. Он достал карту. Танковая группа Гудериана нависла над столицей Украины, с юга навстречу ему шли танки фон Клейста…
Со двора донеслись голоса. Линда вышла узнать, в чем дело. Через минуту она вернулась:
– Дорффюрер привез телеграмму на твое имя. Он не отдает ее ни мне, ни фрау Цвиташек, хочет вручить лично.
Юстин прошел к калитке. Дорффюрер, придерживая руль велосипеда одной рукой, приподнял шляпу в знак приветствия, вытащил из сумки вчетверо сложенный листок и книгу почтовых отправлений:
– Прошу расписаться и проставить дату получения.
– Неужели отзывают? – встревожилась Линда. Юстин пробежал глазами по единственной строчке.
– Ты не ошиблась, понадобился Беербауму, – проговорил он тихо.
– Вы уже уезжаете?! – воскликнул дорффюрер.
– Как вы сказали: ничего не поделаешь – война, – отозвался Юстин, догадавшись, что дорффюрер – плут, он прекрасно слышит, но разыгрывает глухоту, чтобы избежать призыва в армию.
Линда решила остаться в деревне, а Юстин стал собираться в дорогу.
Носить военный мундир Пикенброк не любил. Он не шел ему. Витые полковничьи погоны, красно-черные петлицы резко оттеняли дряблое, помятое, иссиня-желтое лицо. Сейчас Пики выглядел хуже, чем прежде. Очевидно, в последнее время он много пил. Однако глазки из-под торчком стоявших бровей смотрели трезво и остро. Вставая и протягивая через стол рыхлую руку, он проговорил:
– Пришлось прервать ваш отдых. Вынудила обстановка, в нее я попал помимо воли.
Пикенброк сел, кивком приказал сделать то же самое Юстину и Беербауму, давая понять, что разговор будет долгим и щекотливым. Из стопки бумаг извлек машинописную четвертушку:
– Итак, у Лохвиц танки Клейста соединились с дивизиями Гудериана. В «мешок» попали четыре армии русского Юго-Западного фронта. Красная армия потеряла два с половиной миллиона солдат, 22 тысячи орудий, 18 тысяч танков и 14 тысяч самолетов. Это не пропагандистский вымысел расторопных ребят из ведомства Геббельса. Наши специалисты проверили данные строевых немецких частей и пришли к выводу – они полностью соответствуют оценкам численности и оснащенности советских Вооруженных сил перед войной. Стратегические задачи вермахт, казалось бы, выполнил. Ленинград блокирован, большая часть Украины в наших руках, в середине осени должна пасть Москва. Но…
Пики опустил голову, помолчал, собираясь с мыслями.
– Но!.. – повторил он снова, однако с другим ударением. – Избитый, расстрелянный медведь никак не хочет сдаваться, он мечется в агонии, и откуда-то у него берутся силы. Вот что говорят об этом сопротивлении англичане. – Пикенброк поднес к глазам бланк радиоперехвата. – …Немецкие солдаты чувствуют, что находятся в глубине чужой и враждебной стране. Лишь реки нарушают однообразие территории. Терпеливые саперы вермахта навели мосты, похоронили своих товарищей. Враг отступал, но всегда вел огонь. И очень часто дневной бой заканчивался, а русские снова были видны на горизонте, и через цейсовские бинокли можно было различить танки Т-34 с их зловещими, напоминающими капюшоны, скошенными башнями, которые, казалось, заманивали немцев все дальше и дальше на восток. От сражавшихся рядом с немцами союзников – румын и венгров, которые не считали себя суперменами, в германскую армию начали проникать настроения обеспокоенности и тревожные рассуждения: что русского всегда приходится убивать дважды, что русских никогда никто не побеждал, что никто, проливший здесь кровь, еще не уходил из России живым. И каждый немец, на каком бы участке фронта он не воевал, с тревожным чувством страха и восхищения обращал внимание на поведение раненых русских. Они не плачут, они не стонут, они не ругаются. Несомненно есть что-то загадочное, что-то непостижимое в их суровом, упорном молчании…