Вальзера?
– Именно.
– В Копино?
– Да.
Оберштурмбаннфюрер усмехнулся и заявил:
– Прекратите ломать комедию! Я пробил гауптштурмфюрера Манфреда Бидерлинга. Такой офицер действительно служит у группенфюрера Мюллера и является порученцем Гиммлера. Но он сейчас находится в Берлине. Ваше руководство в Москве недооценило службу безопасности рейха. Мы прекрасно знали, что Вальзер заполучил документацию по разработкам в бюро Эрвина Адерса. Нам известно, кто передал ему сведения о танке «Т-5». Это конструктор бюро при заводе в Нюрнберге Хаген Корф. Его арестовали сразу после того, как Вальзер вылетел в Ровно. Корф во всем признался. Я даже могу сказать вам, почему Вальзер пошел на сотрудничество с советской разведкой. На него, видите ли, так сильно повлияла судьба еврейской семьи, с которой он был в дружеских отношениях.
Сосновский напряженно думал. То, что говорил эсэсовец, сильно походило на правду. Такого он придумать не мог.
– Что скажете на это, господин, вернее сказать, товарищ Манфред?
– Может быть, вы объясните, откуда у меня предписание, подписанное самим рейхсфюрером?
– Нет, этого я объяснить пока не могу.
– Неужели истинный Бидерлинг не рассказал вам, как это могло произойти? Может быть, вы разговаривали и с группенфюрером Мюллером по данному поводу? Если да, то интересно, что сказал он. Но хватит болтовни. Я тот, за кого себя выдаю. Вы очень пожалеете о том, что убили Вальзера и сорвали мне задание.
Зигель выдохнул и заявил:
– Ты смотри, какой наглец! Герр оберштурмбаннфюрер, позвольте мне привести его в чувство. Он находится в иной реальности.
– Нет, Зигель. Помолчите. – Руммер покачал головой, взглянул на пленника и сказал: – Да, держитесь вы выше всяких похвал. Не уверен, что наш провалившийся агент вел бы себя так в НКВД. А как вы объясните наличие у вас автомобиля «Мерседес»? Где вы его взяли?
Врать не имело смысла. Если немцы пасли Вальзера и подозревали его, то наверняка взяли Бонича.
– Все просто. Этот автомобиль отдал мне начальник продовольственного отдела генерального округа «Киев» Митрофан Бонич. Только я заставил его сделать это. Мне была нужна машина, официально запросить ее я не мог, должен был соблюдать режим секретности, поэтому вынужден был обратиться к человеку со стороны.
– Вы лично забирали автомобиль у Бонича?
– Нет, это сделал другой человек.
– Кто именно?
– Один из тех, с кем я мог контактировать при выполнении задания рейхсфюрера. Он отогнал машину в лес, передал мне и вернулся в Киев. Я же поехал сюда, зная, что в конце концов инженер Вальзер прибудет в Копино. Вы арестовали и Бонича?
Руммер усмехнулся и ответил:
– Само собой. Он говорит о другом, но мы это не обсуждаем. Значит, вы настаиваете на том, что являетесь Манфредом Бидерлингом, гауптштурмфюрером СС, сотрудником Четвертого управления РСХА, офицером по особым поручениям рейхсфюрера Гиммлера?
– Так точно!
– Вы имели задание проверить инженера Вальзера?
– О задании я вам ничего не скажу. Спрашивайте у Гиммлера. А сейчас я требую, чтобы меня выпустили отсюда. Тогда я помогу вам выпутаться из той ситуации, в которую вы загнали себя убийством Вальзера.
Зигеля чуть ли не перекосило.
– Нет, герр Руммер, подобной наглости я еще не встречал.
– А что вы хотели, Зигель? – спросил тот. – На такие задания посылают опытных и умных разведчиков. Тщательно готовится легенда, отрабатываются все возможные ситуации, включая провал. Вырабатывается линия защита. Такие агенты не признаются на допросах.
– И что мы будем делать? – растерянно произнес Зигель.
– Работать, унтерштурмфюрер.
– Как?
– Вы хотите это обсудить при арестованном?
– Нет, но…
Руммер поднялся, встал и Зигель.
Оберштурмбаннфюрер посмотрел на Сосновского и проговорил:
– Беседа закончена, товарищ. Вечером приступим к официальному допросу. Вы прекрасно знаете, что это означает. Поэтому даю вам время подумать. Чистосердечное признание, как ни банально это звучит, облегчит ваше положение. Я даже не исключаю, что вам будет предложена работа в тех самых органах, которые вы якобы представляете. Нам нужны умные, бесстрашные люди. Подумайте, стоит ли умирать в ранние годы из-за каких-то идей, когда страна, провозгласившая их, стоит на грани разгрома. Ведь жизнь так прекрасна. Не прощаюсь.
Руммер кивнул Зигелю, и они вышли из камеры. Захлопнулась решетка двери.
Сосновский прилег на нары и задумался.
«Понимаю, что ход я сделал наивный, чего уж тут говорить. Эсэсовцы не идиоты, они все перепроверят и в конце концов выведут меня на чистую воду, даже если сейчас и блефовали. Руммер придумает, как связаться и с Мюллером, и с Гиммлером. Это не армейский подполковник, командир батальона или полка. Если на него были возложены обязанности контроля за конструкторским бюро, то это означает, что связи и поддержка в Берлине у него имеются.
Единственное, что получаю я, так это время. Но опять-таки небольшое. Руммер назначил официальный допрос на вечер. Вряд ли он будет с пристрастием, с пытками. Оберштурмбаннфюреру необходимо соблюсти все официальные, бюрократические формальности. Хотя кто знает, он может пойти напролом. Так что мне следует готовиться к худшему варианту.
Шелестов уже наверняка знает о моем провале. Сегодняшний день у него уйдет на поиск документов. Как ни печально это осознавать, для Москвы важны не я, не Шелестов, не диверсионная группа Рябинина, а именно эти бумаги. В первую очередь Макс должен добыть их. Только потом он возьмется за освобождение товарища.
Немцы сразу не вывезли меня в Харьков. Это значит, что у Руммера есть время на мою отработку здесь, в Копино. Это тоже объяснимо. В поселке эсэсовец может работать спокойно, без спешки, не имея над собой гнета начальства. Значит, у Шелестова будет возможность заняться спасением товарища. Ребята мне помогут.
Посему главное – как можно дольше тянуть время. Иначе Руммер может сделать из меня инвалида, которого вытаскивать будет гораздо сложнее.
Разболелась голова, но обращаться за помощью к полицаям из охраны бесполезно. Они не то что аспирина, воды лишней не дадут. Их не волнует моя головная боль.
Мысли бьются в голове, но уже немного упорядоченные. Я знаю, чего следует добиваться, умею кружить противника.
Другое дело, какого именно. Мне неизвестны способности Руммера. Зигель не в счет, тот, кроме пыток, никаких методов допроса не знает, хотя отчетливо представляет цель, которую надо достичь. Каким окажется Руммер, станет ясно уже вечером.
Пока его действия вполне понятны. Он беспощаден, страдания других его не волнуют. Этот тип способен без всякого зазрения совести расстрелять и стариков, и женщин, и детей. Но он сначала думает, а потом начинает что-то делать.
Коснутся ли эти вот моменты меня? По логике должны, а там видно будет.
Голова болит все сильнее. Наверное, сказалась бессонная ночь, занятая мыслями.
Надо отработать легенду до
