«Смотри, как бы я тебя самого не прикончила. Живо вылетишь отсюда. Подумаешь: полежал мужик рядом… Я что, от этого похудела? Надо же ему где-то отдохнуть. У него нет своих диванов. Все отобрали. Поставь себя на его место».
«Правду говоришь», — соглашался Кирюша.
«Ну, вот так бы сразу, и проваливай, не мешай людям».
Кирюша шел к соседям и рассказывал, что делается в его доме, плакал.
Появился Кирюшин брат — Тихон. Посмотришь на него и, если не знаешь, то ни за что не подумаешь, что в нем течет та же кровь. Это длинный и широкоплечий мужчина, пожалуй, самый сильный в нашем поселке, смирный и безобидный, как ягненок. Ни на кого за всю жизнь не повышал голоса. С любым разговаривал спокойно и уважительно. Спорить не любил. Его прозвали Тихоней. Трактористом работал. Два сына и зять на границе служили, командирами были. Тихоня гордился ими.
И еще я обратила внимание на одного человека — это на Ивана Ивановича Скидушка, нашего деревенского учителя. Пожалуй, он не уступал ни в росте, ни в силе Тихоне, даже чем-то был на него похож, но только Тихоня всегда был приветлив и мягок, а учитель замкнут и суров. Все считали его очень умным, строгим и серьезным человеком. Он охотно помогал людям советом и деньгами, но к нему обращались за помощью неохотно, в редких случаях, когда уже деваться некуда… У Ивана Ивановича сегодня как-то странно блестели глаза. Его лицо выражало не то гнев, не то боль, и я не поняла, что у этого человека в душе все кипит, он готов сделать что-то необыкновенное. Он шел к высокому правленческому крыльцу, шел, вытянув руки вперед, отодвигая в стороны людей, прокладывая путь к крыльцу-трибуне, где стоял с картузом в руках наш партийный секретарь начальник почты Трошин. Трошин поднял руку — и все затихли. Он сказал, что в район срочно вызвали председателя сельского Совета и председателя колхоза, а ему позвонили из райкома и поручили провести митинг, сообщить людям, что началась война, что на нашу Родину напали орды фашистов, что советский народ во всеоружии встретит врага и разобьет его наголову. Он крикнул: «Ура!» — и все повторили: «У-р-а-а-а!» Надо беречь общественное добро, говорил он, не паниковать и работать не покладая рук, ковать победу трудом. Он все сказал правильно, и он верил в то время так же, как и мы, его односельчане, что война продлится недолго. Никто не думал, что скоро немец будет топтать нашу землю. Люди один за другим поднимались на правленческое крыльцо и горячо клялись, что, не щадя жизни, будут биться до победного конца. Особенно горячо говорил Скидушек. Казалось, он всю жизнь готовился к этой речи: так взволнованно и сердечно произносил каждое слово, что люди аплодировали ему долго, от всей души. Вдруг он, как подстреленный, вскрикнул, выпучил глаза и схватился за сердце, повалился на спину. Его успел подхватить Трошин. Все стихли и зашептались.
— Скидушек упал в обморок от переживаний.
— У него больное сердце.
— Надо же. Не похоже было. Такой здоровяк…
Из конторы вынесли пузырек с нашатырным спиртом, натерли учителю виски. Он очнулся, попросил достать из кармана какую-то таблетку, положил ее под язык. Я потом много раз вспоминала этот случай. Народ как будто на минуту забыл о своем великом горе и бросился помогать человеку, которого в нашей деревне так же, как и Карпа, сторонились. Люди они разные: один — пастух, другой — учитель, а относились к ним почти одинаково, с прохладцей.
Когда все немножко успокоились, Трошин зачитал список, назвал фамилии тех, кто должен немедленно явиться в районный военкомат. Там, между прочим, упоминалась и фамилия учителя, но он неожиданно заболел. Несколько парней-подростков, к слову сказать, два брата Давыдовых, мои родственники, попросились у Трошина, чтоб их записали в армию добровольцами. Давыдиха тут же грохнулась на землю:
— Ой, не переживу. Постреляют их там.
— Ты что, мам? Кто же за нас воевать будет?
— Правильно сынки, — сказал Трошин. — Кто еще запишется?
И парни подходили. А утром по деревне пролетела новость, что киномеханик Балбота Николай и его дружок Зубленко Николай куда-то исчезли: дескать, пошли в район и потерялись. Одни говорили, что они дезертировали, другие, что их убил кто-то. В общем, всякое предполагали, как обычно бывает в таких случаях. Приезжала прокуратура, допрашивала родных, грозили им чуть ли не расстрелом. А при чем тут родные? Отец Николая Балботы, тракторист, пожилой человек, отправился в военкомат и потребовал, чтобы его взяли в армию, и, знаешь, он добился своего: воевал танкистом, попал в плен, бежал. Вернулся домой — вся грудь в орденах. А вот о том, как вернулся и что потом произошло, я расскажу тебе позже, если не забуду.
Трошин зачитал список, и тут многие женщины заголосили, бросились к мужьям с причитанием: на кого же вы нас спокидаете? Что делалось — не расскажешь. Я со своими малолетними детьми тихонько пошла по переулку домой. Я говорила себе, что надо встретить беду не слезами, зачем плакать? Надо сделать все, чтобы детей сохранить, жить для них и жить для тех, кто взял оружие в руки, помогать им изгонять врага с родной земли.
В переулке меня нагнал Трошин, по-военному подтянутый, серьезный и строгий на вид человек. А в душе он добрый. Его уважали в деревне за честность и прямоту. Он вместе с моим мужем был на финской войне.
— Ариша, тебе тоже нелегко, трое за юбку держатся. Береги. Люди тебе помогут, не отчаивайся.
— Ой, товарищ Трошин! Какую ждать помощь, сейчас у каждого забота немалая.
— Все равно, не теряйся, надейся на людей, — подбадривал меня.
Назавтра улицы опустели, добрые мужики ушли на сборные пункты, а горя да забот в каждом доме прибавилось. Все мы, бабы, почувствовали, что на наши плечи свалился новый — двойной, а то и тройной груз. Его, этот груз, надо было нести до самого дня Победы.
Прошла неделя. Однажды вечером, когда уже погасли огни и деревня притихла, только слышался лай собак да по шоссе с гулом и грохотом проносились машины, ко мне кто-то вошел в сени, звякнул защелкой. Я никогда не закрывала двери на запор, некого было бояться. И все же меня удивил чей-то поздний приход. Я никого не ждала.
— Хозяйка дома?
— Кого там принесло?
— Выдь на минутку, Ариша, — узнала голос Трошина.
Я только что улеглась с детьми на полу. Мы любили спать на одной перине. Что делать? Надела юбку, кофту, вышла босая.
— Что скажешь?
— Ариша, я не один. Со мной еще два члена правления: агроном Антонов и твой родственник Давыдов.
— Чего вам надо от меня? — встревожилась я.
— Дело серьезное, надо поговорить. Только не здесь.
— Кого испугались?
— Чужих ушей.
На дворе стояла землянка, когда-то давным-давно сложенная из дерновых пластов. Там, в погребе, я хранила картошку, овощи всякие, а в ларе над погребом — зерно, муку. Туда и завела гостей. Уселись они на этот ларь.
— Сбегай за Ульяшей, а мы пока покурим. Сейчас ни о чем меня не спрашивай. Потом все обсудим.
Моя подруга Ульяша одна жила в красивом, поставленном на взгорке доме. Из его окон видно было полсела. Когда я пришла, Ульяша не спала, на завалинке сидела пригорюнившись.
— Идем, — говорю, — Трошин зовет. Он теперь заменяет начальство. Вроде заседание правления будет. Я так думаю.
Одним словом, привела ее, коптилку зажгла в уголке. Трошин сразу начал так:
— На фронтах обстановка очень серьезная. Не исключено, что здесь могут появиться немцы. Да-да.
— Неужто пустим на свою землю немчуру?
— Всего ожидать можно. Вот так. Председатель колхоза уже шинель надел и, может быть, уже сражается. Мне позвонили из райкома, поручили решить важную задачу.
Он замолк, и мы насторожились.
— Надо спасти наше чистопородное стадо коров, чтобы оно в руки немцев не попало. Понятно?
— Значит, худо дело, — сказала Ульяша. — А говорили: врага шапками закидаем.
— Не хныкать мы должны, а действовать, Ульяша. Дей-ство-вать! Пойми!
— Куда спрячешь стадо, не иголка ведь? Двести голов.
— Нас здесь пятеро. Все мы завтра ночью погоним коров за лесной кордон на Журавлиный луг, что болотом окружен. Там хватит места. Оттуда, если надо, стадо отправят дальше до железной дороги, погрузят в вагоны.
— На кого детей брошу? — спросила я.
— Зоя присмотрит. Она не болтлива, надежный человек. Кстати, ее муж, Андрей, тоже погонит стадо.
— Он же ничего не слышит.
— Зато видит лучше нас, расторопен и вынослив. Через неделю вы вернетесь. Верхом на лошадях погоним. Никто в деревне, кроме нас, об этой операции не должен знать.
— А ведь спросят, куда стадо делось?
— В район на мясокомбинат отправили.
Агроном Антонов затянулся цигаркой и, выпуская дым из легких, сказал:
— В последние дни пастух Карп стал денно и нощно неотступно охранять стадо. С чего бы это?
— Чует кошка, где мясо лежит. Вы забыли, что он сын кулака?
