3
— Хватит дымить! — сказал Паршин. — Дышать нечем.
— Пора проветрить комнату! — вставил Беляк.
— Не суетитесь! Еще не все выпито, — возразил пьяным голосом Владимир Лобнев. — Кондиционер работает? Работает! Значит очистит. И полный порядок!
— Разливай по новой, — поддержал его Друзьякин. — А я вам, мужики, расскажу анекдот… Хотите? Слушайте… Почему петух радостно поет всю свою жизнь? Не знаете? Да просто потому, что у него много жен, и ни одной… ни одной тещи!
— Верно, Вася! — похвалил Хромов, орудуя вилкой в полупустой консервной банке. — Без тещи завсегда хорошо.
— Без тещи замечательно, но вот без денег хуже, не запоешь, — мрачно произнес Кулешов, тяжело поднимаясь с табуретки. — Пошли на воздух! Легкие надо проветрить…
— И отлить тоже! — добавил Серебров, двигаясь к выходу.
После светлой комнаты темнота оказалась кромешной, словно ночь накрыла все вокруг плотным колпаком. Только вверху равнодушно мерцали звезды. С гор тянуло приятной прохладой.
— Ни хрена не видать! — выругался Хромов. — Как у негра в заднице.
— Счас привыкнешь, — сказал Чубков, доставая сигарету из пачки.
— Мужики, вопрос на сообразительность, — Друзьякин сделал паузу и произнес: — Придумайте предложение из трех слов, но чтоб все три слова были глаголами?
— Не мудри, Вася.
— Слабо?
— Ну, слабо, — за всех ответил Хромов.
— А ведь это простое предложение из трех слов мы почти каждый день произносим. Все просто, — сказал Друзъякин и, сделав пазу, четко произнес: — «Сходи купить выпить!»
— Важная фраза в нашей житухе, — вздохнул Хромов. — Только одна постоянная загвоздка имеется. Причем самая главная! Где раздобыть то самое, за что можно купить то, что можно выпить, — сказал Хромов. — Шевелите мозгами, мужики! А я пойду в сортир и подумаю сидя.
— Сиди да не засиживайся! — сказал ему в след Чубков.
Все дружно засмеялись.
И тут же, разом оборвав смех, тревожно примолкли.
— Смотрите! — выдохнул Беляк. — Ракеты!
Со стороны мрачных гор взлетели, оставляя за собой в темной синеве ночи светящиеся следы, огненные стрелы. Они летели в сторону аэродрома. И тут же послышался знакомый свист, который стремительно нарастал.
— Ложись! — выкрикнул Паршин.
Но и без его команды пилоты дружно повалились на землю. В следующую секунду гулко и резко начали рваться реактивные снаряды. Засвистели осколки, торопливо защелкали по кирпичной стене, послышался звон разбитых стекол…
Александр Беляк распростерся на земле, привычно прикрыв руками голову. Хмель быстро улетучился. От пыли запершило в носу. Нестерпимо хотелось пить, во рту пересохло. Учащенно колотилось сердце, и его удары нервной пульсацией отдавались в висках. И тягостное ощущение полной беспомощности, беззащитности и одиночества.
Рядом тяжело дышал Паршин, а дальше распростерся Кулешов.
— А где Хромов? — спросил Беляк.
— В сортире.
— Сидит там?
— А куда деваться!
Александр грустно улыбнулся. Летняя уборная ограждена глинобитным забором, высотою чуть больше метра. Если сидишь в этом туалете, то со стороны тебя не видать. И ты хорошо защищен плотным глинобитным ограждением от осколков и пуль. А чтобы натянуть штаны, необходимо встать. Но подставляться под осколки и пули не очень-то захочется… Набирайся терпения, сиди и жди, когда налет закончится. Рекордсменом по отсидке в туалете был Друзьякин. В прошлый обстрел он просидел там больше часа. А теперь Хромов мается.
Реактивные снаряды и мины рвались по всему пространству аэродрома, но особенно густо там, где находились вертолетные стоянки. Из палаток, где располагался личный состав аэродромного обслуживания, послышались отчаянные крики раненых.
Со стороны внешней охраны аэродрома торопливо и нервно застучали крупнокалиберные пулеметы спецназовцев, и огненные пульсирующие трассы устремились к подножию гор. Следом забухали орудия трех боевых машин пехоты и танка. От взрывов и орудийных выстрелов земля вздрагивала.
Александр с тревогой подумал о летчиках дежурной пары вертолетов. Им сейчас не шибко приятно находиться в самой гуще обстрела.
Гремели взрывы, торопливая трескотня автоматов и раскатистые очереди пулеметов разорвали тишину ночи, слились в надрывно грохочущий громовой гул.
— Кто трезвый?
Сполохи разрывов, словно краткие молнии, на мгновение высветлили фигуру майора Екимова.
— Я! — первым отозвался Беляк, чуть приподымаясь с земли.
— Капитан Паршин!
— Я тоже! — подал голос Кулешов.
— Старший лейтенант Чубков уже почти трезвый!
— Экипаж Паршина! — в голосе майора звучал приказ. — Вместе со мной!
Пояснения не требовалось. И так все было понятно. Дежурная пара попала под обстрел и, судя по всему, выбыла из строя. Их нужно срочно заменить. У Паршина был допуск на ночные полеты.
Майор, не оглядываясь, побежал к стоянке вертолетов.
— Саня! Иван! — хриплым голосом позвал командир экипажа своего оператора и борттехника и сам быстро приподнялся. — Короткими перебежками! За мной!
— Правый и левый двигатели прогреть! Сеть запитать! Обогрев кабины включить! — отдавал отрывистые команды Паршин. — Бортовые огни не включать!
Беляк и Чубков быстро выполняли его указания. Кабина озарялась сполохами взрывов.
В сокращенные сроки, благо, что ночи здесь теплые, все было прогрето, запитано, включено. Действовали в полной темноте, чтоб не вызвать огонь душманов на себя. Оба двигателя, уверенно подавая басистые голоса, быстро набрали нужные обороты.
Паршин запросил разрешение на взлет и привычно приказал:
— Поехали!
Взлетать ночью ему приходилось не раз, но вот так, под обстрелом, еще не доводилось. Осколки неприятно и надсадно стучали по обшивке, ближние взрывы накатывались упругой волной, словно силились опрокинуть железную птицу.
Размашистые лопасти вертолета упруго выгнулись вверх, уверенно прессуя под собой ночной воздух. Вертолет сдвинулся с места. В темноте вырулил на взлетную полосу. Беляк почувствовал, как шасси, немного прокатившись по взлетной полосе, на краткий миг освещенной прожектором, чтоб ненароком не напороться на свежую воронку или выбоину, оторвалось от земли. Вертолет тяжело качнулся и повис в воздухе.
— Ну, родимый, не подведи! Давай, давай! — с тягучей тревогой повторял Беляк. — Быстрей, быстрей!
Прибор показывал слишком малую высоту, будто какие-то силы удерживали винтокрылую машину. Беляк застыл от напряжения, словно именно он сейчас вел вертолет.
— Давай, давай, родимый!
И почти сразу же спало мучительное напряжение. Вертолет быстро набирал высоту, уходя от опасного места, догоняя светлую точку — движущийся впереди крохотный маячок, оранжевый огонек на хвостовой балке винтокрылой машины майора Екимова.
— Ну, все! Взлетели! — облегченно вздохнул Александр.
В ночном боевом полете он был впервые…
Аэродром, покрытый редкими огненными фонтанами взрывов и грохочущими выплесками огня из орудийных стволов, остался внизу и с каждой минутой отдалялся, быстро уменьшаясь в размерах.
— Как у вас? — спросил Паршин по внутреннему переговорному устройству.
— Порядок! — ответил Беляк.
— У меня все хорошо, командир, — ответил Чубков.
— Двигатели?
— Как швейцарские часики!
Александр неотрывно смотрел вниз, туда, где выплескивались короткие струйки огня. В темноте ночи они были хорошо видны. Он сразу определил: это выстрелы душманских пулеметов. Вдруг появилась крупная вспышка и огненный шлейф, как от небесной кометы, устремился в строну аэродрома. Вот откуда они бьют ракетами!
В наушниках шлемофона послышался голос Екимова, который, запросив позывные, спросил:
— Взлетели нормально?
— Нормально! — ответил Паршин. — Без приключений и повреждений.
— Понятно! — произнес Екимов и добавил. — Цель справа по курсу.
— Вижу цель справа по курсу, — ответил Паршин.
— Захожу на боевой разворот! — голос майора звучал ровно, словно разговор шел о чем-то простом и обычном. — Держи ближнюю дистанцию и обеспечь прикрытие!
— Есть, держать ближнюю дистанцию и обеспечить прикрытие! — ответил Паршин.
Вертолет Екимова пошел в пикирование. Снизившись, майор дал залп из неуправляемых ракет. В темноте, там, откуда недавно стреляли из гранатометов, полосой поднялись огненные фонтаны взрывов.
По той же самой территории выпустил залп и «крокодил» Паршина. Стрельба по аэродрому сразу прекратилась, но они еще дважды по очереди заходили над злополучным местом, отстреливая боекомплект.
На земле стало темно и тихо. С высоты полета невозможно определить результаты проделанной работы. Можно было лишь предположить, что ничего живого там не осталось…
