Лишь на рассвете стали известны печальные итоги ночного обстрела. Сильно повреждены два вертолета, и восстановить их своими силами не удастся. Сбит угол солдатской столовой. Повреждена взлетно-посадочная полоса, на ней много воронок и выбоин. Убито пятеро солдат, ранено — десять, среди них три члена экипажей дежурной пары вертолетов…
Гришин вернулся из Кабула.
Поездка в столицу оставила у него двойственное впечатление. Григорий Афанасьевич много узнал, получил ценную и важную информацию. А с другой стороны, все то, что он услышал и увидел на самом верху, на заседании высшего руководства республики, оставило в его душе тягостное впечатление.
Он ездил в Кабул вместе со своим шефом подполковником Саидом Азаматом. У начальника управления госбезопасности провинции Нагархар в Кабуле было много друзей и родственников, в том числе и в высших руководящих кругах. Гришина он от себя не отпускал и потому несколько дней пребывания в столице превратились в какой-то странный калейдоскоп, в котором смешались встречи официальные и неофициальные. И порой именно на неофициальных встречах за рюмкой коньяка или пиалой чая, сидя на дорогом ковре, по восточному обычаю поджав ноги, за роскошным достарханом с фруктами, сладостями и разнообразной едой, шутя и непринужденно, решались серьезные дела и разрешались запутанные проблемы. Даже те, которые никак не удавалось разрешить официальным путем. Клановые связи и родственные нити оказывались намного весомее и значительно эффективнее, чем прямые дороги по служебным инстанциям.
Григорий Афанасьевич на этих дружеских встречах чувствовал себя уверенно и свободно. Знание восточных языков, особенно персидского и пуштунского, укоренившихся издавна обычаев и восточного этикета, правил поведения, помогали ему устанавливать дружественные отношения с незнакомыми, но влиятельными людьми. Годы учебы на Восточном факультете Московского университета, бессонные ночи в студенческом общежитии за учебниками и конспектами, нудная зубрежка грамматических правил, усвоение лингвистических особенностей и постижение тонкостей цветастых выражений и оборотов, заучивание наизусть шедевров великих поэтов, трудов мыслителей Востока и сур Корана, не прошли даром. Все это вместе взятое здесь, в Кабуле, сыграло положительную роль.
А вот заседание высшего руководства республики, на котором они с Саидом Азаматом присутствовали, оставило у Гришина, мягко говоря, смутное впечатление.
Заседание Совета Министров началось строго и официально. Все чин чином. Министры уселись за длинный стол, согласно своей значимости. Каждого сопровождал персональный советский советник. Приглашенные разместились отдельно.
Заседание шло своим чередом, согласно утвержденной заранее повестки дня. Поднимались важные проблемы, обмен мнениями перерастал в открытое обсуждение. В дискуссию постепенно втягивались советники, прибывшие в Афганистан советские специалисты. Они придвигались все ближе к столу, начинали громко высказываться сами. Министры, как бы признавая свою некомпетентность, вежливо отодвигались, уступая им свои места. Через некоторое время, к удивлению Гришина, за столом остались одни советники, одни советские специалисты, которые, позабыв о своей роли и своем месте, яростно схлестнулись в споре.
Гришин, зная щепетильность афганцев в общении друг с другом, видел, как министры и их помощники переживали ущемление своей гордости и личной значимости. От такой помощи было больше вреда, чем пользы. Советники своим поведением наносили серьезный ущерб авторитету не только молодой республики, но и Советского Союза. Действовали они нахраписто и шаблонно, по железной и безотказной формуле: «Москва считает…»
У подавляющего большинства военных и партийных советников отсутствовала наблюдательность, они игнорировали обычаи и традиции, что вызывало разочарование, а порой раздражение и недоумение афганской стороны. Зато широко демонстрировался показной интернационализм, дешевая парадность, страсть к «бурным аплодисментам».
Многие афганцы, в том числе и из высшего эшелона власти, этим умело пользовались. Они подкупали советников откровенной лестью, задабривали подарками, взамен получали блистательные характеристики и рекомендации на очередное повышение. Порой они полностью передоверяли свои дела советским представителям, а сами сосредотачивались на фракционной деятельности, на борьбе за власть.
А фракционная борьба между халькистами и парчистами, которая эхом отзывалась в провинциях, в столице выливалась в открытое противостояние. И здесь активно использовался «советский фактор»…
Неприятное впечатление произвело на Гришина и совещание военных советников, которое состоялось в штабе 40-й армии. Вел его главный военный советник генерал-полковник Магометов. Присутствовал Маршал Советского Союза Соколов.
Совещание началось с большим опозданием. Маршал и генерал где-то «задерживались по делам» (как выяснилось некоторое время спустя, — отоваривались в спецотделе тыла штаба армии и в афганских магазинах). Больше часа советники, одетые по такому важному случаю в парадную форму, вынуждены были париться под жгучим афганским солнцем.
Маршал и главный советник прибыли в веселом настроении и даже не извинились за опоздание.
— Ну, кто начнет первым? — спросил маршал. — Смелым у нас дорога открыта.
— Разрешите, товарищ маршал? — поднялся высокий подполковник.
— Представьтесь сначала, — вставил слово генерал-полковник.
— Подполковник Катинин, советник разведывательного управления афганской армии, — отрапортовал тот.
— Продолжайте, — сказал маршал, прикрывая ладонью зевоту, и усмехнулся. — Интересно, что вы тут уже успели понаразведать?
Атмосфера складывалась явно нерабочая. И маршала, и генерала, по всему было видно, мероприятие явно тяготило. Понял это и подполковник. Он сразу, как говорится, взял быка за рога.
— В северных и особенно в восточных провинциях Кунар и Нангархар резко возросла активность бандитских формирований…
— Возросла? — перебил его маршал.
— Возросла, товарищ маршал, и по сведениям разведки формируются…
— Это после ввода наших частей? — снова перебил его маршал.
— Так точно, товарищ маршал. Имеются агентурные сведения…
— Ты трус и паникер! — резко оборвал его маршал, повышая голос. — Садись! Тебе здесь делать нечего! Отправляйся в Союз!
Такого поворота событий никто не ожидал. Советники оторопели.
Генерал-полковник Магометов поднял руку и показал в небо, где завис боевой вертолет с красными звездами:
— Видите! Вы представляете себе эту мощь? — и насмешливо спросил: — Что могут сделать полуграмотные мужики в широких штанах против такой силы?
Многие советники, как и Гришин, знали, что эти афганские мужики могут многое. Но было ясно, что к их мнению высшее военное руководство прислушиваться не желает. Им совершенно не нужна была объективная информация о состоянии дел в стране, где только что произошли революционные перемены, стране, раздираемой социальными, национальными, племенными, и другими противоречиями. Им хотелось слышать лишь привычные победные рапорты. И они их получали.
А труженики войны — посланные сюда солдаты и офицеры — будут добросовестно выполнять приказы, подставлять себя под меткие пули воинственных «мужиков в широких штанах» и расхлебывать кровавую заваруху, так беспечно и опрометчиво начатую в высоких инстанциях властолюбивыми и недальновидными чинами.
Подполковник Семен Корниловский развернул в части антиалкогольную компанию и устроил громкое мероприятие под названием «Борьба с пьянством».
Момент им был выбран весьма благоприятный. Из штаба армии сообщили, что в Джелалабад прилетит с попутным рейсом специальный корреспондент газеты «Фрунзевец» — боевого печатного органа Туркестанского Военного округа, которая печатается в Ташкенте. А вся 40-я Армия, вступившая в Афганистан, входит в состав войск этого старейшего и прославленного округа. Замполита предупредили, чтобы «было все честь по чести», а корреспондента встретили «как подобает».
И Корниловский начал действовать.
Такие подарки судьба преподносит не каждый день. Когда еще выпадет случай показать с лучшей стороны и себя, и свое прямое начальство? Корниловский тут же смекнул, чем можно прославиться на весь округ. О героических делах и боевых вылетах, естественно, корреспондент будет писать завуалировано — поскольку война официально не объявлена, следовательно, для широкой общественности и подвигов формально пока не существует. А вот антиалкогольная кампания — это как раз то, о чем можно и даже нужно широко оповещать читателей, поднимать на щит, пропагандировать этот опыт политической работы, как пример высокой нравственности и осознания исполнения воинского долга.
