Показали мне и вызов на экзамены в Промышленную академию, в 1936 году… Вот тут-то и вмешалась Мария Павловна:
— Неужто и об этом надо людям рассказывать, позорить старика!?. Провалился ведь Семен мой, хотя и сидел ночи напролет над книжками. Чего уж…
Но Семен Петрович рассуждал по-другому:
— Да, не достиг я многого, и вершины не достиг. Но стремился! А это — не позор, а наука. Опоздал я, потому и не достиг. Пусть теперь молодые стремятся, они-то должны достигнуть!..
Напечатано об этом было так:
«В Москву Семен Петрович ездил с женой, Марией Павловной. Каждый экзамен переживали вместе. И когда стало ясно, что знаний, добытых рывками после двух классов земской школы, для академии мало, Деменев не пал духом. «Тут уж опоздал я, — говорил он жене, — ничего не поделаешь, попозже бы родиться надо… Но дети наши не опоздают. Они-то вовремя родились, Мария. В самое время!»
Горячим стремлением к знаниям Семен Петрович сумел зажечь и новое поколение Деменевых. В старшем сыне Александре уже видит он свершение своих мечтаний: Александр закончил горно-металлургический техникум и в двадцать лет стал мастером доменного цеха нового металлургического завода, что вырос в Тагиле. По совету отца отпуск свой он провел в Москве и на заводах других городов страны. Теперь Александр Деменев — студент заочного отделения Уральского политехнического института. Он будет инженером, первым инженером в роду Деменевых. И не последним: дочь Алевтина заканчивает десятилетку. Наташа учится в четвертом классе, Лена — в первом. Будет, конечно, учиться в свое время и малыш Петя».
Очерк этот был напечатан в 1949 году, больше четверти века назад.
Теперь я должен перейти к самому трудному и печальному. Как написать об этом?..
Да, сбылась мечта Семена Петровича. Сын Александр стал инженером, а вскоре и обер-мастером, как и отец. И как радостно было встречать их вместе, на том же знакомом заводском пруду.
Вижу: идут они в час пересмены рядом — отец и сын, два обер-мастера доменного дела. Семен Петрович, высокий, крепкий и моложавый, по привычке крутит светлые усы, неторопливо ведет разговор. Сын, молодой, круглолицый и тоже светловолосый, всем похожий на отца, внимательно слушает… У моста Металлургов они расстаются: отец идет к проходной старого завода имени Куйбышева, сын направляется к домнам нового металлургического завода имени Ленина.
Жизнь семьи Деменевых радовала своим счастливым течением. Молодой обер-мастер получил назначение на самостоятельную работу в Новокузнецк, на Западно-Сибирский металлургический, дети и внуки успешно учились, росли. По праздникам, как всегда, вся семья встречалась в старом доме на Тальянке…
И вдруг пришла в Тагил из Сибири печальная весть — Александр трагически погиб при исполнении служебных обязанностей… Сумрачно стало в доме Деменевых. Сдал, постарел Семен Петрович, а вскоре вышел на пенсию.
С тех пор прошло уже несколько лет, и память об Александре живет не только в печальных воспоминаниях. Жизнь продолжается. На место старшего брата пришел на Тагильский металлургический комбинат самый младший Деменев — Петр. Он закончил одиннадцать классов средней школы и работает оператором в новом термическом отделении комбината. И по примеру Александра обязательно станет инженером. А сестра Александра — Алевтина — пошла на старый тагильский завод имени Куйбышева, где всю жизнь проработал отец. Она — тоже металлург-оператор.
И как много лет назад, той же дорогой, которой шли, бывало, отец и сын, идут на работу брат и сестра Деменевы. У моста Металлургов они расстаются: Алевтина идет к проходной старого завода имени Куйбышева, Петр направляется к домнам и мартенам Новотагильского.
А из Новокузнецка пишут, что дочь Александра (внучка Семена Петровича) поступила на металлургический факультет, а сын его Саша (дед с гордостью и надеждой величает его: Александр Александрович) успешно учится в школе и мечтает стать металлургом.
Жизнь продолжается…
1949—1971 гг.
«Цветет черемуха в Софии!»
Мы помнили ее длинноногой школьницей, знали студенткой нашего университета, горячей любительницей русской, славянской литературы, песни, музыки. Алоис Ирасек и Христо Ботев, Божена Немцова и Иван Вазов, Петко Стайнов и Антонин Дворжак и, конечно же, Пушкин и Чайковский были ее кумирами. О них она могла говорить неустанно, читать на память отрывки из их произведений, в любой обстановке — к месту и не к месту — напевать их мелодии.
Люда Молодцова была из плеяды тех русских девушек, которые пусть даже не одарены большой красотой, но их обаяние так лучисто, что беседа с ними всегда приятна, само их присутствие радует.
Лучшим другом ее был студент политехнического института, будущий архитектор Тодор Пейков — худощавый и широкоплечий молодой болгарин из Тырново. Все знали, что Люда и Тодор любят друг друга, что, закончив учебу, они поженятся и уедут в Болгарию. В этом не было ничего необычного — девушки нашего города, случалось, выходили замуж за студентов из братских стран — венгров, чехов, болгар. Они уезжали со своими мужьями и вскоре звали к себе в гости родных в Софию, Будапешт, Прагу.
Уехала и Люда Молодцова, и время от времени доводилось слышать о ней добрые вести: преподает в Софийском университете, переводит книги своих любимых болгарских писателей на русский язык, растит уже второго ребенка, дети ее говорят и читают по-болгарски и по-русски. Тодор строит жилой массив. Живут счастливо.
Нужно ли говорить, что, едва мы прибыли в Софию, совершив длинный путь автобусом от берегов Дуная, Люда примчалась к нам в гостиницу. Сотни вопросов и ответов о Родине и родных, о Софии, о том, как растут детишки, и нескрываемая радость по поводу приятной для всех встречи вдали от Родины. Люда мало изменилась. Лишь странный акцент в русской речи выдавал уже длительную ее жизнь вне России, да, пожалуй, первые борозды морщин… Но стоит ли замечать их!
Вечером мы бродили с Людой по зеленым улицам и бульварам Софии. Неяркий свет фонарей пробивался сквозь густую листву лип и каштанов, причудливо, бликами, освещая встречных, создавая трепетную мозаику на тротуарах. София благоухала, как необъятный сад, и дом, где живет семья Люды, также окружала роща старых и молодых деревьев. Здесь ждали нас архитектор Тодор — муж Люды, его старый отец — рабочий-металлург, приехавший в гости с Кремиковского комбината, братья Тодора, друзья, подруги Люды, знакомые. Детей дома не было: они вместе с детским садом жили на даче, у подножия Витоши.
Почти все говорили по-русски, да и без того язык Болгарии понятен нам. Все дышало здесь уверенным счастьем, всех интересовала работа друг друга: архитекторы спорили о стихах Пеню Пенева, поэта, Димитровского лауреата Валерия Петрова, о новых стихах советских поэтов. Люда и ее русские и болгарские подруги-филологи живо рассуждали об архитектуре строящегося города Торговиште, в создании которого участвовал Тодор.
Рассматривали фотографии простых изящных зданий, хвалили их, а Тодор говорил о Советском Союзе, где он учился, о «добрых» кварталах (так называл их Тодор) Москвы, Дубны, городов-спутников, Киева. Все обращались к Люде и, смеясь, называли ее «доброй феей» Тодора, а кто-то предложил шуточный тост «за виновницу проникновения советских влияний в болгарскую архитектуру».
Строго-справедливая с детских лет Люда запротестовала. И когда она, поднявшись, заговорила, мы узнавали ее еще больше, нашу школьницу и студентку, всегда любившую прояснить все «до конца». И, конечно же, Люда сейчас выразит свою мысль стихами. Так и случилось.
— Вместо всяких ответных слов я прочту вам, драги приятели, стихотворение Симонова «Любовь», — сказала Люда, и гости дружно и шумно одобрили хозяйку.
Случается, в стране другой
Среди людей сидишь, как свой,
Неважно — ты или другой, —
Сидишь, до слез им дорогой
За то, что ты — не просто ты —
Есть люди лучше и умней, —
За то, что есть в тебе черты
Далекой родины твоей…
Люда читала медленно, чтобы донести смысл слов, читала искренне, как всегда, стремясь чужими стихами выразить свои мысли и думы. И гости хорошо понимали нашу Люду, ее волнение заражало.
И будто вся твоя страна
В гостях в их комнате сидит…
Себе не вздумай, не присвой
Всей силы этих чувств людских,
Знай твердо, что виновник их
Не ты — народ великий твой…
Поздним вечером, когда гости разошлись и уютная небольшая квартира Люды и Тодора стала вдруг просторной, мы увидели в вазе у раскрытого в сад окна не замеченную раньше большую кисть черемухи с сухими, уже черно-красными ягодами.
