— Ты ранен? — спросил я.
— Здоров. — Мартынов был мокрый, полы шинели заткнуты за ремень. Повязка на голове тоже намокла от дождя и сползла на ухо. — В седле пассажир. Вернее, пассажирка.
На лошади сидела темная, бесформенная и неподвижная фигура.
— Кто это?
— Сейчас доложу… — Мартынов, двигаясь рядом, держал лошадь под уздцы. Разведчики, не слезая с коней, ехали рядом. — Скоро нам попадется деревня Гуреево, — заговорил Мартынов. — Она пуста, немцы почему-то ее не заняли. А дальше село Волновое, стоит на большаке. От Гуреева до него километров шесть… Там полно немцев. Такое впечатление, товарищ капитан, будто немцы остановились тут лишь на ночлег, чтобы завтра двинуться дальше, на Серпухов… Я обошел пешком вокруг всего села, по огородам. Извозился, как черт! Женщину, что в седле, встретил на огороде. Ее зовут Дашей. Я ее взял специально, чтобы вы сами расспросили.
Я поотстал, равняясь с всадницей. Лица ее я не видел: голова была замотана платками, с плеч свисал грубый брезентовый плащ, дождь стучал по нему, как по жести, струйками стекая под ноги лошади.
— Добрый вечер, Даша! — Она оттянула ото рта платок, повернула голову, но ничего не сказала, лишь поглядела на меня сверху вниз. — Когда немцы заняли село?
— Перед вечером уж. Только они расположились, стало темнеть.
— Где расположились?
— А в избах. Хозяевам велели уйти, особенно если с ребятишками, чтобы ночью не кричали да спать не мешали. Старух на печки позагоняли.
— Куда же ушли хозяева?
— Кто куда. Кто в хлев, кто в баню, кто в погреб.
— Танков у немцев много?
— Я видела четыре.
— Где стоят?
— Возле сельсовета. Там же и легковые машины, и грузовики, и мотоциклы… Сельсовет офицеры заняли, наверное, штабные. Телефонисты провода тянули туда…
— Вы можете, Даша, начертить, как приблизительно расположено ваше село? В каком месте находится сельсовет, где стоят танки…
Женщина, склонившись набок, протянула мне руки — ей, должно быть, надоело сидеть в седле. Чертыханов и Мартынов, опередив меня, осторожно сняли ее с лошади. Батальон на некоторое время приостановился. Мы накрылись брезентом. Чертыханов включил фонарь, я подставил планшет, и Даша, взяв мокрыми пальцами карандаш, начертила линии улиц, проулков, место расположения сельсовета. Мартынов указал, где находятся часовые, боевое охранение. Старший лейтенант Скнига предложил с веселым азартом:
— Я выдвинусь со своей пушкой вперед и ударю по сельсовету. Для начала. Это будет весьма внушительно.
— Прежде чем ударить, до него еще нужно добраться, — сказал я.
— И доберусь и ударю! — повторил Скнига.
— Спасибо, Даша, за помощь, — сказал я женщине и посветил ей в лицо фонариком. Она сощурилась от света, на бровях, на ресницах зажглись капельки дождя, блеснули в улыбке зубы, обозначилась ямка на тугой щеке. — Вас водрузить опять в седло? — спросил я шутливо.
— Нет уж! — запротестовала она. — Ноги онемели от этого седла, сроду не ездила. Колени дождем исхлестало. Пешком пойду.
Я послал связных за командирами рот.
Сержант Мартынов повел роты в обход Гуреева. Мы перебрались вброд через овражек, наполненный водой, за оврагом начинался невысокий кустарник…
Пожары утихали, прибитые дождем, зарева меркли, и небо наваливалось на плечи глухой и тяжелой чернотой. Земли не было видно, ноги утопали в хлюпающей от шагов грязи.
Я повернулся и, двигаясь спиной вперед, взглянул на батальон. Его не было видно, пропадал в мокрой темени. Я был уверен, что про него сейчас никто, кроме нас самих, не знал, — где он, жив ли или уже смят врагом, как десятки таких же.
— Атаковать будем с двух сторон, — сказал я. — Одной ротой, третьей, прямо в лоб. Двумя ротами, первой и второй, — слева, обложив село во всю его длину. Постараемся подобраться к селу как можно ближе… Разведчикам снять часовых. С первой ротой идет комиссар Браслетов, с третьей ротой старший лейтенант Чигинцев, я иду со второй ротой… Твоя пушка, — обратился к старшему лейтенанту Скниге, — движется вдоль села слева, остановишься напротив выезда. Это место тебе покажет Даша.
Скнига приподнял руку, из раструба перчатки вылилась вода.
— Готов!
— Сразу же после сигнала — красная и зеленая ракета — ты откроешь огонь вдоль выезда, он ведет прямо к сельсовету. Но после того, как бойцы ворвутся в село, огонь прекратить, чтобы своих не задеть.
— Понятно, — отозвался Скнига.
— Подобрать опытных бойцов, — приказал я. — Вооружить их бутылками с зажигательной смесью и противотанковыми гранатами.
— Разрешите, товарищ капитан, я подберу такую группу? — вызвался Чертыханов.
— Разрешаю, — сказал я. — К Волновому подойдем приблизительно в час тридцать. Готовьтесь, товарищи…
Командиры разошлись. Колонна, ворочаясь в темени, продолжала двигаться, невидимая, громоздкая и страшная.
Отдавая распоряжения, какие положены в создавшейся обстановке, я несколько раз останавливался, чтобы передохнуть, унять охватившую меня дрожь, знакомую, радостную и тревожную, являвшуюся в моменты решений рискованных и опасных.
Мы приближались к Волновому. Увел своих разведчиков сержант Мартынов, ушел вперед, в ночь, со своей группой бойцов ефрейтор Чертыханов. Расставаясь, он сказал неунывающим, лукавым голосом:
— До скорой встречи, товарищ капитан!
Сворачивая влево, повел свою роту в обход села лейтенант Рогов. Вместе с ним ушел комиссар Браслетов. Под ногами чавкала жижа, звучно, со всплесками, и в душу невольно закрадывалось опасение, что немцы обнаружат наше приближение; была надежда: шаги приглушались шумом дождя и расстоянием…
— Здесь, — сказала Даша и остановилась. — Это дорога… — Она стала оглядываться, распознавая знакомые предметы. — Вон ветла стоит, видите? Она растет на дороге.
Ни ветлы, ни дороги я не различал. Только оступившись в глубокую колею, налитую водой, понял, что перед нами действительно дорога. В той стороне, где лежало село, было темно и тихо, лишь черноту неба бесшумно прочертили трассирующие пули, скачками взбираясь все выше, выше, оставляя пунктирный ворсистый след.
— До села отсюда далеко? — спросил я Дашу.
— Около километра, — ответила она, подумав. — Нет, пожалуй, и того меньше.
— Надо придвинуться как можно ближе, — сказал я Астапову, усилием воли усмиряя дрожь. — А то далеко придется бежать…
— Да, далековато, — согласился командир роты.
Мы прошли еще метров двести.
Село уже угадывалось вблизи, немое, притаившееся. Уже слышался словно отсыревший, простуженный лай собак.
— Дальше не пойду, — сказал старший лейтенант Скнига, вытирая перчаткой мокрое лицо; его артиллеристы уже разворачивали пушку. — Если понадобится подскочу ближе…
Было ясно, что батальон подобрался к селу незамеченным. Я взглянул на светящиеся стрелки часов — два часа ночи. Немцы, с боями покрыв большое расстояние днем, устали от нелегкого марша, от непогоды. Они спали. И нам предстояло нагрянуть на них со всей силой, на какую мы были способны. Мы ждали сигнала.
Ждали, как мне казалось, целую вечность с нетерпением, доводящим до отчаяния… «Мама, помоги!» — вдруг непрошено вырвалась мольба…
Вскоре в селе, в правом его конце, хлопнули выстрелы — два одиночных и одна автоматная очередь. Взлетела красная ракета, озарила примолкнувшее во тьме село.
Бойцы сразу же, не дожидаясь второй ракеты, кинулись в село. Спотыкались, падали, снова вскакивали…
В небо взмыла и зеленая ракета.
— Огонь! — рявкнул старший лейтенант Скнига. — Огонь!
Юрким лисьим хвостом взмахнуло пламя на конце ствола. Еще залп, еще…
Я тоже бежал к селу, перелез через изгородь и огородом, по тропе — к проулку, прислушиваясь к бою.
Бой занялся сразу, как пожар, расплеснулся, охватывая все село. Винтовочные, автоматные и пулеметные выстрелы, стучавшие неумолчно, глушились взрывами гранат. Гранаты кидали беспорядочно, не жалея… Потом один за другим прогрохотали два взрыва огромной мощи, и потрясенное село будто на короткий миг отделилось от земли. И тут же, точно молния, ударившая снизу вверх, метнулся с вулканическим ревом огонь. Раздался еще один взрыв такой же силы и с такой же ослепительной вспышкой. Темнота металась, разрываемая в клочья.
Связные, идущие впереди меня, отыскали калитку, и мы вышли в проулок.
Я выглянул на улицу. По ней текло густой красной рекой пламя. Огонь вихрился, взвиваясь ввысь, и лизал нависшие тучи. В огне и в дыму перебегали, стреляя на ходу, бойцы. Метались немцы, полураздетые и ошалелые, некоторые отстреливались, отчаянно, наугад.
Грохот взрывов и стрельба приближались к центру села, к сельсовету. Густая, едкая копоть, прибиваемая дождем, стлалась понизу, удушающей горечью теснила грудь.
