Помню, как в памятный вечер
Падал платочек твой с плеч,
Как провожала и обещала
Синий платочек сберечь...
И тогда я бросился по вокзалу, чтобы купить Любе какой-нибудь подарок. Синий платочек не нашел, а вот кисейный розовый раздобыл... Он до сих пор хранится в нашей семье, поблекший от времени, как самая дорогая реликвия.
До последнего момента не знали, когда и куда нас перебросят. Поговаривали — в Румынию или в Венгрию. Но то были лишь предположения. Только к концу сентября обстановка прояснилась — корпусу предстояло сосредоточиться в районе венгерского города Сегед.
Для управления корпусными частями на период передислокации были созданы три оперативные группы. Первая, возглавляемая начальником штаба полковником Лямцевым, руководила погрузкой и отправкой эшелона из Котовска. После отбытия в новый район сосредоточения обязанности Лямцева возложили на старшего помощника оперативного отдела майора Иванова.
Вторая группа во главе с заместителем командира корпуса генералом Баскаковым обеспечивала выгрузку эшелонов на станции Рени и их отправку на баржах по Дунаю, железной дорогой и своим ходом.
Генерал Свиридов и несколько штабников составляли третью группу, которая выехала в Сегед. Комкор побывал на переправах через быструю Тису, ознакомился с местом сосредоточения и организовал встречу корпуса.
Несмотря на многие дорожные неувязки, прибыли к месту в назначенный срок — 28 октября 1944 года. Здесь нас подчинили 46-й армии, которой командовал генерал-лейтенант И. Т. Шлемин. Совместно с ее войсками 2-му гвардейскому Николаевскому механизированному корпусу предстояло принять участие в Будапештской наступательной операции.
Венгрия. До вступления на территорию Венгрии мы уже многое знали об этой стране. Беды не раз вили под ее крышей свои гнезда, столетиями венгры изнывали под игом иноземных поработителей, были придавлены гнетом собственных феодалов и помещиков. Владычество турецких султанов. Грабежи жадной династии Габсбургов. Фашистская диктатура Хорти.
Сколько же мук и терзаний перенес этот маленький гордый народ, сколько раз поднимался он на борьбу, захлебываясь кровью! Недаром Шандор Петефи, истинный сын своей многострадальной родины, вопрошал в одном из стихотворений:
Есть ли в Венгрии хоть горсть земли такая,
Что венгерской кровью не орошена?
Еще в начале войны мало кто предполагал, что Венгрия, давшая миру Лайоша Кошута, Махая Танчича, Бела Куна, Тибора Самуэли, Мате Залку, страна, первой провозгласившая Советскую республику после нашей революции, вступит в преступный сговор с нацистской Германией, пошлет против нас свои войска. Для чего? Для того, чтобы они остались на заснеженных полях под Острогожском и Россошью, под Воронежем и Касторной? Только под станцией Касторная наголову была разбита.
2-я армия гонведов — цвет мадьярского воинства. Мы тогда спрашивали: кто их к нам звал? Какие счеты могут быть у венгерского пастуха с хлеборобом Поволжья? Какая злая сила толкнула этих мадьяр на просторы русской степи?..
Слушая рассказы о прошлом Венгрии, увидев своими глазами нарезанные лоскуты кукурузных и пшеничных полей, тут и там разбросанные помещичьи усадьбы, или, как их называли, господские дворы, а рядом халупы батраков под камышом и соломой, наши бойцы говорили:
— Да, хлебнули венгры горюшка с лихвой...
— А живут-то как? Земля у крестьян — подошвой сапога закроешь.
— Зато у помещика земли — два наших колхоза.
— А немцы как грабят? Недаром местные называют их саранчой: хапают все, что под руку попадет...
За долгий и нелегкий путь от волжских степей до Дуная мы повидали немало людского горя. Позади осталась опаленная войной земля родная, пройдены королевство румынское, царство болгарское, партизанский край Югославии... И вот земля венгерская. Она ждала своего освобождения!
2-й гвардейский механизированный корпус получил задачу быть готовым перейти в наступление на направлении главного удара 46-й армии, с ходу овладеть Кечкеметом, затем нанести удар по противнику, обороняющему Будапешт. Корпусу противостояли части 8-й и 10-й пехотных и 1-й кавалерийской дивизии венгров. Передний край проходил по линии Алпар севернее Кишкун-феледьхазы и Кишкунхалаша. Непривычные для нашего слуха названия!
Что касается оборудования позиций, то тут противник постарался от души. Несколько линий траншей, соединенных ходами сообщений. Между траншеями — дзоты. Всевозможные комбинации проволочных заграждений. Мины...
Кишкунфеледьхазу с Будапештом связывала лишь одна шоссейная дорога. По остальным проселочным, размытым дождями, особенно не разгонишься. Вдоль дорог рощицы, заболоченные участки. В промежутках между крупными населенными пунктами разбросано много хуторов в одну-две постройки. Каждый такой хутор представлял собой небольшой форт. Под большинством домов имелись подвалы с узкими вентиляционными отверстиями над уровнем земли, через которые удобно было вести пулеметный огонь. Почти во всех конюшнях и хлевах под основными большими окнами были прорезаны узкие оконца или поперечные щели, удобные для стрельбы. На колокольнях, крышах, чердаках сидели наблюдатели и снайперы.
Тактика мелких подразделений, обороняющихся в укрепленных хуторах, чаще всего сводилась к действиям из засады. Пропустить разведку, а затем всеми огневыми средствами обрушиться на неразвернувшуюся колонну — вот излюбленный прием врага.
В преддверии боевых действий штаб корпуса работал без сна и отдыха. Решались вопросы управления и взаимодействия, собирались и обобщались данные о противнике, проверялась связь, уточнялись вопросы обеспечения боеприпасами, продовольствием, горюче-смазочными материалами.
Штабные офицеры готовили расчеты, таблицы, необходимые командиру корпуса для принятия решения. По его замыслу, боевой порядок строился в два эшелона. В первом должна была наступить наша бригада.
Мы непрерывно вели наблюдение, чтобы предусмотреть и исключить любую случайность.
Хорошо помогал нам прикомандированный переводчик из румынской дивизии. Назвался он Алексеем. А когда я спросил о национальности, ответил: «Я — интернационалист, господин лейтенант». Этот Алексей бегло говорил по-русски, по-венгерски, по-румынски, по-итальянски, хорошо знал местные традиции и обычаи. Общительный, с тонким юмором, он сразу понравился разведчикам.
В середине дня 29 октября 1944 года стрелковые корпуса 46-й армии, которыми командовали генералы Колчук и Рубанюк, завершили прорыв тактической зоны обороны противника севернее Кишкунфеледьхазы. Об этом доложили Маршалу Советского Союза Р. Я. Малиновскому, находившемуся на наблюдательном пункте армии. Оценив обстановку, командующий фронтом утвердил решение командарма о вводе в сражение корпуса.
В 14 часов 22 минуты поступил сигнал «Орел». Это означало, что части корпуса, используя брешь в обороне противника, должны перейти в наступление в районе Кишкунфеледьхазы, а затем стремительно двинуться на Кечкемет, Эркень. Корпус, словно перед прыжком, сжался в тугую пружину, напряг мускулы, обострил слух и глаз.
Я посмотрел на часы — оставалось еще десять минут тишины. Десять минут учащенного сердцебиения, десять минут предельного напряжения перед броском за невидимую черту...
И вот стальная стрела спущена с тетивы.
На ее острие наступала и разведрота — два взвода на бронемашинах «скауткар», БА-64 и гусеничных МК-1, а также взвод автоматчиков лейтенанта Половинкина, в полном составе прибывший из 4-й мехбригады.
Обгоняя друг друга, мчались танки и растворялись в чернильной темноте. Лихорадочно работали связисты. Воздух над головой дрожал и вибрировал. С шелестом, словно царапая подсвеченное небо, летели снаряды, свистели болванки, визжали осколки. Заговорили «катюши», обнажая огненное жало. Весь этот оркестр исполнял гибельную рапсодию врагу.
Всю ночь не затихали бои. Противник непрерывно бросался в контратаки, наносил чувствительные удары из засад танками и штурмовыми орудиями. Однако передовые отряды ломали его сопротивление, упорно продвигаясь вперед, а разведдозоры рыскали по вражеским тылам. Ориентироваться в таких условиях, тем более на чужой земле было довольно сложно. На каждом шагу подстерегала опасность, ничего не стоило угодить в хитроумную ловушку.
Мы заскочили в какой-то хуторок. Все вокруг словно вымерло. Где же местные жители? То ли запуганы фашистской пропагандой, то ли ушли из этих краев... Но вот откуда-то вылез мужчина в меховой кацавейке. Небритый, с ввалившимися щеками и глубоко запавшими глазами. Седина обильно тронула виски. Испугавшись нас, он попятился, но Алексей остановил старика, сказал, что мы не собираемся делать ему ничего плохого. По нашим лицам венгр понял, что настроены мы дружелюбно, осмелел, решился задать вопрос, который, видимо, больше всего волновал его в эти минуты:
