«Может быть, Гриша уже полковник, ведь товарищ его, который до войны тоже был лейтенантом, сейчас полковник». Я представляла себе, как вытянусь перед ним. «А может быть, он командовал партизанским отрядом?»
Все эти размышления не давали мне покоя ни днем, ни ночью. Я мечтала об одном — скорее встретиться с мужем. В дороге моя нога распухла и распирала голенище, рана гноилась. Приходилось на станциях делать перевязки. Я ехала на чем придется: то в воинском эшелоне, то в теплушке, то на платформе, то на дрезине.
«Какая же это Тамара Максимовна? Вдруг Гриша женился? Нет, не может быть», — успокаивала я себя.
«Может быть, Тамара Максимовна — хозяйка квартиры, и через нее Гриша хочет связаться с нами, а его адрес секретный, он работает в тылу врага».
Многое мне приходило в голову, но только не то, что было на самом деле.
Поезд остановился на маленькой разбитой станции ночью. В комнате дежурного ходики показывали три часа. До Вороновки было несколько километров, но куда пойдешь ночью? Мне не сиделось. Как только забрезжил рассвет, отправилась в путь.
Местность вдоль дороги показалась мне знакомой. Вскоре завиднелись деревенские окраины.
Так ведь это та самая Вороновка, где наша часть вела ожесточенные бои с противником! Здесь я была ранена, здесь был убит старший сержант Бериков и еще двое бойцов моего взвода. Я вспомнила, как моя батарея меткими выстрелами, разбила мост у Вороновки и отрезала путь отступающим фашистам. Да, эти места мне хорошо памятны.
Мои мысли прервал рокот трактора, работавшего в поле. Послышались веселые девичьи голоса. Я подошла.
— Здравствуйте, девчата!
— Здравствуйте.
Трактор остановился.
— С вечера работаем, уже две нормы выполнили. Можно и отдохнуть, — сказала одна из девушек.
Не видя ни одного мужчины, я удивилась:
— А где же ваш тракторист?
— А вот Дуня, — ответили они хором, показав на высокую стройную девушку в комбинезоне.
— Дуня у нас молодец. Когда ее в Германию хотели отправить, она убежала из Вороновки и жила в Киеве до тех пор, пока фашистов из нашей деревни не выгнали.
— Все уже расписали, — недовольно проговорила Дуня.
— А вы докторша, наверное? — присматриваясь ко мне, спросила девушка, стоявшая рядом с Дуней.
— Нет, я не врач. Я артиллеристка. Здесь воевала и была ранена!
— Здесь были ранены? — удивились девушки. — А чего вы сейчас сюда приехали?
— За мужем.
— Или у вас в армии не хватает женихов, что вы сюда едете? У нас их нет совсем, — сказала Дуня.
— За мужем, а не за женихом.
И я рассказала девушкам о письме и спросила, не знают ли они Тамару Максимовну Васько.
— Как же не знаем!.. Не Гришка ли ваш муж?
— Да, моего мужа зовут Гришей, — ответила я.
— Он жил у них на квартире, а потом его забрали наши, как пришли. А Тамара мне сказала, что он женился на ней! — проговорила одна из девушек.
— Как женился? — не поверила я своим ушам. — Он что, с частью останавливался здесь?
— С какой там частью! Он два года жил тут в оккупации.
— Он калека? — искала я оправдания.
— Да нет. Здоровый. Он сам говорил, что у него жена на фронте была, да погибла. Ему сказали, что вы погибли здесь, на Украине, в сорок первом году.
— Что же он делал здесь при немцах?
— Что? Работал у них в строительной конторе.
— Неправда! — крикнула я, сама испугавшись своего голоса. — Не может этого быть!
— Что вы на нас кричите, мы же не виноваты в том, что ваш муж… — начала Дуня, но, взглянув на мое лицо, замолчала.
— Простите меня, девушки, — через силу проговорила я. — Покажите, где живет эта Васько.
Одна из девушек пошла за мной.
«Не может быть, чтобы он работал у немцев, пока я воевала. Нет, это ошибка, не может быть, чтобы он сидел сложа руки и спокойно смотрел, как эти бандиты убивают наших людей, топчут нашу землю. Он не такой», — думала я.
Девушка издали показала мне угловой дом под железной крышей и вернулась обратно.
Я поднялась по ступенькам крыльца и вошла в комнату. Хозяева собирались завтракать. При виде меня они замолчали и насторожились.
— Тамара Максимовна Васько здесь живет?
— Да, — ответили мне.
Из другой комнаты вышла молодая женщина Я ей представилась:
— Тамара Александровна Сычева.
Она смутилась.
— Я хочу поговорить с вами наедине.
Женщина пригласила меня в другую комнату.
— Григорий Жернев здесь живет? — тихо спросила я ее.
— Жил здесь на квартире, — поспешила подчеркнуть она, — а теперь уже три месяца, как его забрали в армию.
— Вы знаете его адрес?
— Нет, не знаю. Писем от него не получаю.
— Он здесь жил в оккупации?
— Да, он попал в окружение, был ранен, мы его приютили. Знаете, он о вас много говорил, но ему передали, что вы погибли. Он рассказывал, как вы его спасли, — торопливо говорила она.
«Не для того я его спасала», — подумалось мне.
Хозяева пригласили меня завтракать. Но я не села к столу. Сказала, что пойду в военкомат узнать, куда направили мужа.
Меня начали уговаривать, чтобы я никуда не ходила, а легла бы отдохнуть после бессонной ночи.
Сдержанно поблагодарив, я взяла пилотку и вышла.
Прошла несколько дворов. Женщина у плетня поманила меня пальцем.
— Пойдите вон в ту хату, там живут старик со старухой, они вам все расскажут.
Видимо, в деревне уже успели узнать о моем приезде.
Поблагодарив женщину, я направилась к домику.
— Ох, доченька, не Гришкина ли ты жена? — засуетилась старуха.
— Да, была его жена.
— Моя родненькая, — чуть не плача, проговорила старуха. — Спасители вы наши, вызволили нас… Заходи в хату, заходи, — пригласила она, а сама побежала на огород звать деда.
В комнате старики начали рассказывать, перебивая друг друга.
— В сорок первом году тут были большие бои, — начала старуха.
— В окружение наши тут попали, — добавил старик.
— Да ты мне не мешай, — рассердилась старуха, — не мешай… Вышла я во двор после боя…
— Еще был бой, когда ты пошла, я тебе сказал — не ходи, а ты пошла.
— Да, еще немцы стреляли, а я вышла во двор, думаю, может, для коровы сена принесу. Слышу, на огороде вроде стонет кто-то. Прислушалась — и вправду стонет, а кругом хаты горят, страх такой! Я перепугалась, прибежала в хату, дух не переведу. «Ты что, — спросил дед, — сдурела?» — «Там на огороде кто-то стонет», — ответила я. «Пойдем посмотрим», — сказал дед.
Приходим — лежит человек, наш офицер. Волосы черные, курчавые, как у нашего Мишки. У нас же сын Мишка — офицер на фронте, письмо получили недавно, уже капитан.
— Ну, дальше, — перебила я старуху.
— Голова у него вся в крови… Дед спрашивает — что делать? Я говорю, надо забрать его в хату, это же наш офицер. Может, Мишка вот так тоже у кого-нибудь на огороде лежит… И мы с дедом забрали его в хату, а он без памяти. Положила его в хате, а деда послали за лекарем, такой хороший у нас лекарь есть. Пришел, сделал перевязку раненому, привел его в чувство. А мы подумали: как придут фашисты, они же убьют офицера.
«Знаете что, я заберу его в больницу, пускай лежит там, к больным немцы не так придираются», — сказал лекарь и ушел. А потом, когда затихла стрельба, приехала линейка и увезла его в больницу, она тут рядом. Скоро пришли фашисты. Что они тут делали!
— Ну а Гриша?
— А он: полгода лежал в больнице, его лекарь укрыл от фашистов, а потом, пока он совсем не окреп, работал санитаром там. Потом мы его опять забрали, он как сын у нас жил, помогал деду. Так было с год, а потом к нам начала бегать Тамарка да звать его к себе. Тогда он перешел к Тамарке. У нее два брата у полиции, полицаями служили. Они и стали его уговаривать: «Чего сидишь, ты же инженер-строитель, а здесь вон строят линию обороны, укрепления. Иди работай, коммунисты больше не придут! Под Сталинградом их вон всех положили!» Пришел Гришка до нас, — продолжала бабка, — и рассказывает: «Вот сегодня я во сне видел свою жену, будто я ей туфли покупал, — может, она и жива?» — «Жива, говорю, Гриша, мабуть жива!» — старалась я его успокоить. Потом как-то опять он мне говорил, что тянут его Тамаркины братья служить к фашистам, у строительную контору. А я ему говорила: «Не ходи к ним на работу, Гришка. Приходи, живи у нас, как сын нам будешь. Деду помогай, пока наш сынок не вернется. А потом партизанов найдем». А он сказал: «Нет! Буду у Тамары жить». Они, мол, зовут, неудобно отказываться. И начали они там — що ни вечер, то пьянка, то гулянка. А мясо, свининку откуда брать? У колхозников полицаи забрали. А той лекарь, шо лечил его, обижався. Каже: «Я думал, что нашего охвицера спасаю, рисковал, немцы могли всю мою семью на первом суку повесить. А он вышел и связался с полицаями и начал грабить колхозников. А ведь я хотел его связать с партизанами, для которых лекарства достаю…. А он, смотрите, еще и укрепления немцам строит!» Потом пришли наши и забрали его и вместе с теми полицаями судили его.
