Алёша крепко, изо всех сил обнял его, прижался лицом к широкой груди.
Надя молча наблюдала эту сцену, всматривалась в такие дорогие лица любимых своих мужчин.
Лица эти внезапно затуманились, ушли в не фокус. На глазах её опять выступили слёзы.
Вера пришла в себя.
Она лежала на садовой скамейке. Её окружали незнакомые люди: двое мужчин — один помоложе, другой постарше, и какая-то древняя старушка с безгубым ртом. Все трое напряжённо смотрели на неё.
— Глаза открыла! — оживился тот, что помоложе.
— Вы говорить можете? — участливо наклонился над ней второй, постарше.
Вера кивнула. Наверное, может, почему нет? Хочет ли — это уже другой вопрос.
— Ты как себя чувствуешь, милая? — поинтересовалась старушка.
Вера с усилием приподнялась, села.
— Всё хорошо, — каким-то чужим голосом произнесла она. — Нормально. Просто, видимо, обморок небольшой. У меня иногда бывает. Спасибо вам.
— Чем-нибудь помочь вам? — предложил молодой.
— Нет-нет, спасибо, — смутилась Вера, — уже всё в порядке.
— Ну и хорошо, — обрадовался он. — Слава богу, что обошлось. Ладно, я тогда пошёл. Всем привет.
И мужчина бодро припустил по дорожке.
— А вы где живёте? — спросил второй, оставшийся. — Может, проводить вас?
— Нет, спасибо, я не здешняя, я живу далеко отсюда.
Вера на секунду задумалась. Ни в какую гостиницу она не поедет, это исключено. И в городе этом не останется. Ей здесь больше нечего делать.
Всё уже решено.
Нужно как можно скорей уезжать отсюда.
— Мне на автобусную станцию надо, — сказала она. — Здесь, по-моему, недалеко.
Вера встала, сделала неуверенный шаг. Голова ещё немного кружилась, она вынуждена была остановиться на секунду.
Надо же, только сегодня утром она приехала в Светозёрск, а кажется, что это было бог знает когда, ощущение, будто она провела здесь по меньшей мере неделю.
— Мне как раз в ту сторону, — слегка шамкая, проговорила старушка. — Пойдём, милая, я тебя провожу.
— Ну а мне в обратную, — заявил мужчина. — Всего вам доброго, счастливо добраться.
Старушка засеменила по аллее.
Вера нагнала её, приноравливаясь к мелким шагам, пошла рядом.
— Так ты откудова такая? — полюбопытствовала старушка, поглядывая на неё снизу вверх.
— Из Дарьино я, — ответила Вера. — Знаете?
— Врать не буду, не была, — прошамкала та. — Но слыхать слыхала. Это вниз по Пусти, верно?
Вера кивнула.
— Ага.
— Места, сказывают, там у вас очень хорошие, — оживилась её спутница. — Так ли, милая?
— Места у нас хорошие, — с грустной усмешкой подтвердила Вера, — это правда.
Они вышли из сквера и, негромко переговариваясь, побрели вдаль по тёмной извилистой улице.
Бледный рассвет медленно проявил из тьмы тихо спящее в низине Дарьино. В округе спало всё, даже птицы ещё не проснулись. В целом посёлке горело лишь одно-единственное окно в стоявшем на отшибе доме.
Вера сидела на полу около горящей печки, бросала туда старые бумаги, письма, фотографии, внимательно смотрела, как они чернели и исчезали в жадном огне. Лицо её было спокойно, почти равнодушно, ничего, кроме отблесков пламени, на нём сейчас не отражалось.
Кровать в глубине комнаты стояла застеленная, Вера так и не ложилась этой ночью.
Она всё решила во время долгой дороги из Светозёрска, пока тряслась на заднем сиденье старенького автобуса. Вернувшись домой, выпила чаю, чтобы немного согреться, и сразу же села за письма. Писала долго, всю ночь, исписанные аккуратным учительским почерком листы лежали на столе.
Вера встала, подошла к стене, на которой висел их с Михаилом фотопортрет, всё с тем же несколько отсутствующим выражением вгляделась в улыбающееся лицо мужа. Потом сняла его, перевернула.
С обратной стороны рамки по-прежнему лежало то старое, написанное ещё в войну письмо с надписью «Мише».
Вера развернула пожелтевшие листочки, быстро перечитала и, помедлив секунду, тоже бросила в печку.
Проследила, как они вспыхнули, и закрыла печную дверцу.
Часть дел, связанная с уничтожением прошлого, закончилась. Теперь следовало позаботиться о будущем.
Вера подошла к столу, взяла новое, только что написанное письмо, аккуратно сложила, засунула в приготовленный конверт, на котором опять, так же как раньше, вывела: «Мише», и спрятала его на прежнее место. После чего повесила фотопортрет обратно.
Потом повернулась к другой стене, на которой в такой же рамке висел ещё один двойной портрет — фотография под названием «Подружки».
Она сняла и её, тоже отнесла к столу, села, некоторое время разглядывала, потом перевернула. Сзади, на обороте фотографии детской рукой было коряво начертано печатными буквами: «Надя и Вера». Так когда-то накалякала Наташа, она ещё только-только училась писать в тот год…
Как же давно это было!..
Вера задумалась, машинально подошла к окну, прижалась горячим лбом к холодному стеклу. На утреннем небе всё ещё виднелись побледневшие звёзды. Вот одна из них внезапно сорвалась, покатилась за горизонт. Семь лет назад они с Надей, помнится, тоже как-то увидели в окно падающую звезду и она, Вера, загадала желание. Что же она тогда пожелала?.. Счастья, конечно, что же ещё. Счастья им всем. Какая же она была глупая…
При чём тут звезда?
Как она связана с её нелепой, неудавшейся жизнью?! Разве что тем, что и её судьба закатывается, летит куда-то в бездну…
Вера грустно улыбнулась, потом взяла ручку, обмакнула в чернильницу и приписала на обороте фотографии: «семь лет назад». Получилось — «Надя и Вера семь лет назад».
Всего семь лет, а похоже, что целая вечность прошла. Никогда уже они не будут так безмятежно смеяться, как на этой фотографии, как семь лет назад…
Вера тщательно сложила два других только что законченных письма и тоже поместила их в отдельные конверты. На одном написала: «Наде», на втором — «Алёше». Затем спрятала оба конверта на обратной стороне фотографии, заткнула их за рамку, чтобы не выпали, и так же повесила фотографию обратно на стенку.
Отошла, посмотрела. Показалось, что фотография висит криво, она поправила.
Бросила взгляд на стоявший под этажеркой патефон, вытащила его, водрузила на стол, открыла. Внутри всё ещё лежала та самая пластинка — «Рио-Рита».
Вера медленно взяла её в руки.
Это всё случилось из-за неё!
Из-за этой проклятой «Рио-Риты»!
Это она, чёртова пластинка, виновата во всём!
Вера с размаху шваркнула пластинку об пол. Та разлетелась на маленькие кусочки. Никто и никогда их уже не склеет. Вот так же точно разбилась на кусочки и её собственная жизнь.
Она спрятала обратно патефон, взяла веник, вымела осколки, собрала, бросила в печь. Зажгла бумагу, подбросила дров, долго смотрела, как плавятся в огне остатки «Рио-Риты».
Потом её взгляд неспешно прошёлся по всему дому. Похоже, все дела были закончены.
Не совсем, остаётся ещё одно.
Вера заглянула в чулан, взяла ведро и вышла во двор.
Сразу же, едва она открыла дверь, в лицо ей ударили первые лучи восходящего солнца. Сентябрь в этом году выдался на редкость тёплым и солнечным.
Вера зажмурилась, постояла несколько секунд, привыкала после сумрачной комнаты к режущей глаза яркости зарождающегося дня. Потом глубоко вздохнула несколько раз, словно стараясь запомнить обрушившийся на неё острый запах утренней свежести, решительно тряхнула головой и пошла к колодцу.
Она не спешила, всё делала спокойно, размеренно, вдумчиво. Медленно крутила ручку ворота, опускала ведро вниз, в тёмную глубь, откуда несло сыростью и прохладой.
Затем также неторопливо вытащила ведро обратно, перелила чистую воду в другое, принесённое, и потащила полное ведро в дом. Только один разок задержалась на полпути, чтобы поменять руки.
Вера вернулась в дом и снова, так же как и пять лет назад, перед первой своей попыткой ухода, начала мыть пол. Мыла тщательно, ползала, залезала в каждый уголок, каждую трещину в половицах. Запыхалась, остановилась передохнуть.
Выжала тряпку в ведро, горько усмехнулась.
Как всё повторяется в жизни!
Впрочем, есть и отличие. На этот раз никто ей не помешает, ни одному человеку на целом свете больше нет до неё никакого дела.
Всё наконец приходит к своему закономерному завершению.
И слава богу!
Она очень устала.
Просто безумно.
Вера ошибалась. Такой человек был, думал о ней давно и постоянно, терпеливо ждал удобного момента.
