— Железная логика, — хмуро усмехается Козырев. — А если б она была мне женой?
— Все равно. Только в законном порядке. Тебе командирский доппаек государство назначило для поддержания твоих сил. Боеспособности твоей. А ты… посмотри на себя, как исхудал, кожа да кости…
— Блокада никого не красит. — Козырев поднимается. — А за свою боеспособность, товарищ военком, я отвечаю сам.
— Отвечаешь, точно, — встает и Балыкин. — Об этом-то и хочу, чтоб ты помнил.
С помощью кронштадтского огневого щита войска Ленфронта в минувшем сентябре остановили противника под Ленинградом. Флот понес потери, но выстоял, отразил тяжкие удары. Зимой флот надежно прикрыл Ленинград со стороны замерзшего залива. Теперь, с наступлением кампании сорок второго года, Ставка поставила флоту основные задачи: активно помогать Ленфронту в наступательных и оборонительных операциях, упрочить господство в восточной части Финского залива и вести борьбу за расширение операционной зоны, наносить максимальный урон перевозкам противника на всем театре Балтийского моря.
В конце апреля вскрылась Нева, понесла в залив грязно-голубой блокадный лед. Пришли в движение, вздыбливались, ломались ледовые поля. Дозоры со своими пулеметными волокушами убрались на Котлин. Днем и ночью слышали кронштадтцы беспорядочные взрывы — то рвались от подвижек льда противотанковые и противопехотные мины, выставленные зимой по периметру обороны Кронштадта. Лед таял, обнажая фортификационные хитрости.
1 мая приказом командующего Балтфлотом крепость Кронштадт была преобразована в Главную военно-мор скую базу. Это означало, что зимняя оборона сменяется развертыванием сил флота к началу новой кампании.
Чтобы помешать этому развертыванию, немцы 3 мая начали оборудование новой, гогландской минной позиции. Заграждения из якорных и антенных мин устанавливались в несколько ярусов — от поверхности до грунта, — это должно было воспрепятствовать проходу не только надводных кораблей, но и подводных лодок. От Хаапсарских шхер на севере, через Гогланд, до полуострова Кургальский на юге залив был перекрыт минами. Западнее противник 10 мая начал создавать, а вернее, усиливать, насыщать новыми минными заграждениями нарген-порккалауддскую противолодочную позицию. Этими двумя барьерами немецкое командование рассчитывало прочно блокировать советский флот в восточном углу Финского залива, обезопасить от подводных лодок свои коммуникации на Балтийском море. В сорок втором году немцы добавили к минам, выставленным в сорок первом, еще свыше двенадцати тысяч.
А в конце мая противник предпринял минирование фарватеров и рейдов у Кронштадта. Замысел был прост: закупорить Главную военно-морскую базу и, следовательно, парализовать действия флота. Белыми ночами возникал в небе звук моторов — это шли к Кронштадту, в одиночку или небольшими группами, «Хейнкели-111». Перейдя в пологое пикирование, сбрасывали мины и уходили. Длинные цилиндры мин тихо спускались с парашютами в воду, уходили на дно — то были неконтактные донные мины, они взрывались не от удара, а при прохождении над ними корабля с металлическим корпусом, иначе говоря — магнитные мины. Белыми ночами смотрели в оба наблюдатели в Кронштадте и на фортах. С первым, слабым еще звуком приближающегося мотора вспыхивали прожектора. Длинные лучи обшаривали, сходясь и расходясь, призрачное небо, пока не обозначался в дымном голубом свете серебряный крестик самолета, — и тут же с поймавшим его лучом скрещивался второй, и так они «вели» самолет в перекрестье. Открывали огонь зенитные батареи Кронштадта. Взлетали навстречу «хейнкелям» (и зенитки тут же умолкали) тупоносые «ишачки» — истребители «И-16» из 71-го истребительного авиаполка.
Летчиков-ночников в полку было немного, всего четверо. На них-то и пала поначалу вся тяжесть борьбы с немецкими самолетами — постановщиками мин. Круто набрав высоту, ночники устремлялись к «хейнкелям», пойманным прожектористами. ШКАСы — авиационные пулеметы — начинали сухой настойчивый разговор. Ожесточенно отстреливались немецкие стрелки. Истребители пускали в ход главное оружие — «эрэсы» — реактивные снаряды, попарно подвешенные к фюзеляжам. Когда они достигали цели, «хейнкели», разрушенные взрывами, врезались в воду близ северных фортов. Израсходовав боезапас, летчики возвращались на аэродром, пересаживались на другую машину, приготовленную к бою, и снова уходили в ночное небо. На каждого летчика-ночника приходилось по 10–15 воз душных боев за ночь. Вскоре ночным полетам спешно обучились еще несколько летчиков. За двенадцать майско-июньских ночей летчики 71-го полка уничтожили 22 «хейнкеля» и 2 «юнкерса». Примерно столько же сбили кронштадтские зенитчики.
Наблюдатели с постов СНиС фиксировали места падения немецких мин вокруг Котлина. Деревянные катера, не чувствительные к магнитным полям, волокли по фарватерам трал-баржи, еще с осени оборудованные на Морском заводе. Массивная посудина, проходя над донной миной, заставляла сработать ее взрыватель.
Закупорить флот в Кронштадте противнику не удалось. Движение по фарватерам не прекращалось, и потерь от донных неконтактных мин флот не понес.
С последними льдами в море…
Неподалеку от Средней гавани стоит островок с двухъярусной крепостцой из серого, позеленевшего от времени камня — это Кроншлот, старейший из фортов. Здесь когда-то — лет за пять до начала строительства Кронштадта — Петр поставил на бревенчатых срубах десятигранную мазанковую башню с четырнадцатью шестифунтовыми пушками. Первому коменданту Кроншлота Тимофею Трейдену дал Петр знаменитую инструкцию: «Содержать сию ситадель, с Божиею помощью, аще случится, хотя до последнего человека… Если неприятель захочет пробиться мимо ея, стрелять, когда подойдет ближе. Стрельбою не спешить: по выстрелянии последней пушки, первая была бы паки готова, и ядер даром не тратить». Той башни, конечно, нет давно, в середине прошлого века на ее месте построили каменную батарею, стоящую поныне.
Теперь в Кроншлоте базировался дивизион малых охотников за подводными лодками — быстроходных деревянных катеров, известных под названием «морские охотники». Они-то и вышли первыми в море из маленькой гавани Кроншлота — вышли за последними льдинами в холодный, робко засиневший, еще не поверивший в наступление весны залив. Заняли назначенные точки дозора. Первыми в новой кампании увидели низкие лесистые берега Лавенсари и Сескара…
Помощник коменданта по прозвищу Рашпиль сдержал свое слово: в штаб ОВРа пришла бумага, из коей явствовало, что «5 марта с. г. инженер-лейтенант Иноземцев Ю. М. нарушил порядок в городе и, кроме того, грубо отвечал на вопросы помощника коменданта гарнизона…». Бумагу спустили в отряд траления, оттуда в дивизион, и командир дивизиона Волков О. Б., вызвав по текущим делам командира «Гюйса» Козырева А. К., сунул ему бумагу под нос. Сказал, сердито пыхнув трубкой:
— Что это у вас механик вытворяет, едри его кочерыжку?
Пробежав бумагу, Козырев качнул головой:
— Я в курсе, товарищ комдив. Механик шел по улице и был задержан помощником коменданта. По словам механика, его возмутили расспросы и подозрительный тон…
— Шпаком был ваш механик, шпаком и остался, — еще пуще осерчал Волков. — С той разницей, что вначале целочку разыгрывал, а теперь снялся с якоря, язык распустил. Безобразие!
— Шпакский дух в нем сидит, точно, — сказал Козырев. — Но парень он хороший и порядочный.
— Где же порядочный, если порядок нарушает? Нечего защищать, командир. Приведите его в меридиан! Накажите своей властью.
— Есть, товарищ комдив.
Вернувшись на корабль, Козырев, пройдя в глубь коридора, распахнул дверь иноземцевской каюты — и увидел гнусную картину. Механик стоял спиной к двери, спустив брюки и кальсоны, а военфельдшер Уманский, присев на корточки, разглядывал его тощий зад. Обернувшись, механик рывком натянул штаны и пробормотал:
— Извините…
Затем ошеломленный командир услышал скороговорку Уманского: механик пожаловался ему, что десны разбухли и кровоточат…
— Десны разбухли, а смотрите в задницу, — проворчал Козырев.
— Вот и я то же самое говорю, — сказал смущенный Иноземцев. — А Давыдыч давит на меня медициной…
— Никто не давит, — возразил Уманский. — Разбухание десен — это один признак цинги, а второй — точечные кровоизлияния на бедрах и ягодицах. Они есть. Спусти брюки, я покажу командиру.
— Нет уж, хватит, — мотнул головой Иноземцев, застегиваясь. — У командира, я думаю, есть дела поважнее.
— Где это вы подхватили цингу? — строго спросил Козырев. — Поят вас хвойным настоем, витамин цэ дают. Чего вам не хватает? Ананасов?
— Витамин только недавно начали давать, — сказал Уманский, любивший справедливость. — Так что механик не виноват. Авитаминоз накапливался за зиму, и теперь, когда весна…
