— Все равно умирать не захочешь, Галя, — заметил связист.
— Слышите шум? — остановился на вершине у самого спуска лейтенант, а за ним и мы.
Где-то внизу шумело, бурлило что-то, хлюпало по воде. Холодный ветер теребил завязки моей ушанки, а дождь все хлестал и хлестал в лицо. Промокшие шинели промерзли и топорщились, как деревянные, но Галя, выпрямившись и тяжело дыша, сказала:
— Фу, жарко.
Связист подошел и молча стал снимать аппарат с ее плеча.
— Не нужно, тебе и так тяжело.
— Ничего, — ответил связист. — Я все-таки мужчина.
— Тише, — остановила я их.
— Здесь спуск к реке, — откуда-то снизу из темноты послышался голос Анаденко. И мы стали медленно спускаться.
— Вот и мост, — заметив какое-то сооружение над рекой, обрадовалась я.
— Здесь одни палки торчат, а моста нет, — отозвался лейтенант.
Мы пригляделись. Действительно, перед нами торчали длинные сваи взорванного железного моста. Огромные цементные глыбы свисали над шумящими водами Быстрицы.
— Взорвали, сволочи, — возмутилась я. — Что же теперь делать?
— Думают, что не догоним. Все равно, хоть в Берлине, а догоним! — погрозила кулачком через мост Галя.
— Левее берите, там можно вброд перейти, — неожиданно совсем рядом проговорил кто-то.
— А вы что, саперы? — всматривался в темноту лейтенант.
— Да, — неохотно ответил голос.
— А чего же вы понтонный мост не ставите?
— Ждем, как посветлеет. А сейчас через реку канат толстый протянули.
— Протянула б тебя мама им по спине! — сердито проговорил Анаденко и направился к разрушенному мосту.
Мы с Галей стояли и со страхом всматривались в быструю темную воду реки.
— Холодно, — поежилась девушка.
— Здесь можно перебраться по сваям и железным прутьям, — крикнул Анаденко и стал взбираться на обломки бетона у берега. За ним полез солдат-связист, груз ему мешал, и он продвигался с трудом, хватаясь за сваи.
— Лучше там пройти, — решила Галя и тоже пошла к мосту.
— Оставайся здесь, Галя! — крикнула я, опасаясь за нее, но она уже не слушала и с тяжелой катушкой проводов на спине стала карабкаться по мокрым, обледеневшим цементным глыбам — остаткам разрушенного моста, каждую минуту рискуя свалиться вниз.
— Сычева, подожди, пока переберется Галя, посвети ей фонариком, — крикнул мне откуда-то из темноты обеспокоенный за девушку Анаденко, но Галя уже успела вскарабкаться на самый верх глыбы и остановилась в нерешительности, не зная, что ей дальше предпринять.
Железные стропила уцелели при взрыве моста, и Галя, следуя примеру Анаденко, села на них верхом и, опираясь на руки, медленно стала продвигаться вперед. Тяжелая ноша за спиной сильно затрудняла движение и тянула назад. На середине реки она остановилась, стараясь сохранить равновесие.
У меня потемнело в глазах, казалось, что сейчас тяжелая катушка потянет девушку в бездну.
— Не смотри вниз, Галя! — крикнул ей уже переправившийся лейтенант. — Не смотри!
— Нет, — донес ветер слабый голос Гали. — Я отдыхаю.
Сидящий верхом на свае связист хотел помочь девушке и протянул руку, чтобы снять с нее катушку со связью, но лейтенант и я закричали:
— Не мешай ей, это хуже!
Я посветила вниз, и у меня от страха за Галю, казалось, волосы зашевелились под ушанкой — так неистово бурлила внизу Быстрица среди заградивших ей путь железобетонных глыб. Но, взяв себя в руки, я спокойно проговорила:
— Не торопись, Галя, не торопись.
И девушка снова, ухватившись слабеющими руками за обледеневшие стропила, с трудом удерживая равновесие, стала медленно двигаться.
Мне без груза было легче, и я быстро добралась до противоположного берега.
— Молодец, Галя! — смеялся Анаденко. — Ты после войны можешь идти в цирк работать.
Выбравшись на отвесный берег, мы пересекли прибрежные заросли и очутились на дороге, ведущей через горку, как показывала нам карта, в город.
Дождь перестал. Похолодало, и справа на посветлевшем предрассветном небе вырисовывались огромные силуэты Карпатских гор.
Справа в кустах послышался тихий разговор. Я локтем толкнула Анаденко.
— Вот эта посадка, где находится батальон. Тут над дорогой мы и поставим батарею.
— Ищите комбата первого и тяните от него сюда ко мне связь, — Анаденко притопнул по липкой грязи сапогом.
— А я пойду за батареей, — сказала я и в этот момент пожалела, что не взяла с собой ординарца.
— Ш… ш… Тише! Здесь рядом немцы, слышите их разговор? — сердито прошипел кто-то.
Застыв на месте, мы прислушались.
Совсем близко из-за горы вынырнула и повисла над нами ракета. Но вот она погасла, и стало темнее прежнего. И только резкие порывы ветра доносили к нам из-за горы тяжелый гул моторов и гортанные немецкие голоса. Вслушиваясь, Анаденко многозначительно поднял палец и проговорил:
— Танки у них есть, по-видимому, — и махнул мне рукой: — Быстрее сюда, до рассвета надо окопаться.
Только я подошла к мосту, как за спиной с силой вспыхнуло, сверкнуло, заскрежетало, протяжно несколько раз завыло — у… у… у… у… и, взрываясь и перекатываясь, пронеслась к реке стена красного пламени. «Ванюша» — шестиствольный немецкий миномет», — мелькнуло в голове, и я бросилась вниз лицом на землю. Когда все утихло, поднялась. «Как же переходить реку? Противник пристреливает переправу», — с тревогой думала я, не решаясь идти вперед, но тут же вспомнила, что медлить нельзя, скоро рассвет. С трудом заставила себя двинуться дальше. Не успела ступить на глыбу, как вдруг опять сверкнуло, завыло, и позади меня, недалеко от моста, казалось, загорелась вся земля. Я бросилась под крутой берег, но волна раскаленного воздуха с силой отбросила меня к реке, и я больно ударилась головой о камни.
Первая мысль: «Спасаться бегством». Было ясно, что противник берет в вилку переправу и будет из шестиствольного «ванюши» бить по мосту, чтобы не дать восстановить его.
«Но как же бежать? Ведь скоро рассвет, а батарея? Нет, — решила я, — только вперед!» — и стала торопливо карабкаться на взорванный мост.
Ноги в коленях дрожали, в ушах еще звенело от недавнего взрыва и ушиба, но вот я над пропастью — одной ногой на тонких прутьях, а рукой держусь за скрученный рельс, пробираюсь, и вдруг опять блеск и протяжное — у… у… Чувствую, как сгибаются колени. Взрывы следуют один за другим. Все содрогается, и я куда-то проваливаюсь. Наверху хлопает, гремит, бушует, и наконец опять все утихает. Прихожу в себя скорее от страха, чем от ушиба. Осматриваюсь. Оказывается, я стою между двух огромных каменных глыб, а ноги в ледяной воде.
С трудом выбралась и побежала, стараясь не обращать внимания на ушибленное колено, но, когда снова зловещей сиреной загудел миномет и мины его обрушились на остатки моста, я была уже далеко и, невольно содрогаясь, наблюдала из кювета за гигантскими огненными языками.
— Отбой! — крикнула я, прибежав на батарею. Встретив удивленные взгляды бойцов, сразу пришла в себя.
Заправила мокрую шинель, еще туже затянула портупею, покрепче завязала тесемки ушанки и для бодрости прикрикнула на ординарца:
— Ну-ка, быстрее! Что возишься, как бабка!
Через несколько минут батарея была в пути.
К утру окопались. Мой наблюдательный пункт находился недалеко от взвода. Около меня за аппаратом сидела Галя и, смеясь, рассказывала, как ночью потеряла в грязи сапог.
— Моего номера не было. Мне надо тридцать шестой, а выдали сороковой. Вот он и сполз. Это когда минометы начали стрелять. Я от страха даже не заметила сначала, что я без сапога.
Наш разговор прервал боец, наблюдавший через стереотрубу за противником. Он сообщил, что показалась фашистская пехота. В бинокль я увидела серые фигуры, а за ними выползающие из-за бугра танки, которые на ходу вели беспорядочный огонь из пушек и пулеметов.
— Галя, сообщи командиру батареи: фашисты атакуют нашу высоту.
— «Киев», «Киев», вызывает «Орел», — закричала в трубку девушка.
— Двенадцать танков, — доложил наблюдатель.
— Ничего, пусть подойдут ближе, — сказала я.
Вражеские танки шли развернутым строем, высматривая объекты для нападения.
Раздались залпы наших пушек. Я видела, как слаженно и четко работал расчет старшего сержанта Денисенко. Наводчик Осипчук зорко следил за бронированными машинами и совершенно неожиданно для врагов стал посылать снаряд за снарядом. Один танк уже пылал. Фашистские машины замедлили ход, открыли ответный огонь. Над головой свистели осколки и пули.
Потом танки вновь понеслись вперед и ворвались в расположение нашей пехоты. Мы стреляли с самой близкой дистанции. Врезалось в память напряженное, покрасневшее лицо Осипчука и его пенсне с разбитым стеклом, через которое он всматривался в панораму. Танки приблизились к нашим позициям. Один из них развернул башню в сторону Осипчука. Тот не успел навести орудие: недалеко от него разорвался снаряд, и лучший наш наводчик Осипчук схватился за грудь и замертво упал на станину.
