— На дорогах у нас «сидит» группа в Петровке, — сказала Валя. — Лучше всего спросить об этом Майю.
— Знаю, — кивнула Нонна. — Группой Белкиной наши довольны. А этот… Рудольф? Что за человек?
— Как сказать… Предложил услуги сам. Дал очень важные сведения. Много помогает. Но — осторожен. Мы здесь наладили освобождение людей из лагеря военнопленных. Одного из них недавно предложили устроить в Петровке, у Рудольфа. Он отказался.
— Почему?
Валя пожала плечами.
— Скорее всего из опасения. Говорит, чем больше людей, тем реальнее возможность провала. Очень боится гестапо.
— Осторожность, — заметила Нонна, — это хорошо. Ну, а что касается боязни… Прямо скажем, гестапо — не санаторий. Ты сама знакома с Рудольфом?
— Ни разу не видела его, — призналась Валя. — Но наших у него порядочно, и все отзываются о нем как о надежном человеке.
— У них там ребятишки славные, — сказала Нонна. — Еня, Боря. Им бы еще, конечно, в школе учиться, да вот.
— Тоже мало их знаю. Никак не удается встретиться.
— Пока и не надо, — заявила Нонна. — Придет время, еще поговорите.
Напоследок договорились о ночных пропусках. Валя, подумав, обещала достать два. «Три пропуска сразу никак нельзя», — сказала она связной.
Ночные пропуска, как и прежде, подпольщики доставали через Асю. Став любовницей Хольбера, она незаметно приобрела большое влияние на коменданта, и тот послушно исполнял капризы своей молоденькой подруги. Когда Валя впервые попросила сестру добыть у своего покровителя пропуск, Ася с удивлением спросила: «А зачем он тебе, Валечка? У тебя должен быть свой». Пришлось придумать больную подругу, вернее, заболевшую мать подруги, которой необходим ночной уход. Первый пропуск Ася достала, достала и второй. Затем в ее хорошенькую головку запали подозрения. «Куда тебе столько пропусков? Торговать?»— удивилась она. «Надо», — сердито ответила Валя. Что там говорила Ася своему высокому покровителю, Валя не знала, но никаких затруднений с пропусками подпольщики пока не испытывали. Догадывалась ли Ася о другой, тайной жизни, которую ведет старшая сестра? Валя подозревала, что сестренка догадывается. Не могла же она не знать о скрытой деятельности подпольных групп в городе — ведь плакаты, листовки, щиты с выжженными надписями появлялись на улицах постоянно. Слышала она, конечно, и о непрекращающихся убийствах немецких солдат и офицеров. И все же она никогда не отказывала Вале. Что это было — посильная помощь, запоздалое раскаяние в своем поступке? Об этом сестры не говорили, и Валя пока что не могла найти ответа на свой вопрос…
Собираясь уходить, Нонна отдала Вале небольшой лист бумаги. Это была шифровка, полученная на днях радистом с Большой земли. За хорошую организацию работы подпольных групп Вале и ее товарищам объявлялась благодарность. Шифровка подписана загадочным словом «Директор». Нонна пояснила, что «Директор»— это командование 10-й армии. Вообще с сегодняшнего дня вся деятельность подпольщиков будет проходить под руководством специальной группы разведывательного отдела «десятки». Вале следует запомнить имя человека, от которого будут поступать конкретные распоряжения. Это один из опытных разведчиков 10-й армии товарищ Аркадий.
Нонна попрощалась в дверях, не позволив Вале ее проводить.
Подождав минут десять, пошла домой и Валя. В городе было тихо. Раздавались лишь бессонные шаги немецких патрулей.
Для служебных разъездов руководитель немецкого предприятия по добыче торфа лейтенант Рудольф пользовался бричкой. Немецкий лейтенант не знал, что среди подпольщиков Велиславля он известен под кличкой «Стрелок». В скупых сводках, передаваемых по цепочке радисту, все чаще значилось: «Как сообщил «Стрелок…» О том, кто скрывается под именем «Стрелка», знали лишь очень немногие. И эти немногие направляли деятельность немецкого офицера, используя то, что руководитель одного из тыловых предприятий имеет право беспрепятственного передвижения на своей дребезжащей бричке.
Приказ подать подводу был отдан с вечера. Рано утром исполнительный солдат, правивший лошадьми, подкатил к крыльцу конторы. Привычно оглядев себя, Рудольф сбежал по ступенькам и залез в бричку. Расположившись на охапке соломы, он молча ткнул солдата в спину, и подвода покатила по застывшей дороге.
Путь на станцию Прилесье был неблизкий, и лейтенант то и дело совал кулаком в солдатскую спину, приказывая ехать поскорее. Возница дергал вожжами, лошади ненадолго прибавляли шагу. Подскакивая в дребезжащей бричке, Рудольф внимательно оглядывал мрачноватые окрестности. Снег ровным безжизненным налетом засыпал унылые поля, огромные полосы лесных вырубок. Там, где леса когда-то подступали близко к дороге, по распоряжению немецкого командования деревья были вырублены по обе стороны: предохранительные меры против партизанских засад.
«Да, партизаны…»— вздыхал лейтенант, с опаской поглядывая на далекую кромку зимнего леса. Его не обманывало безмолвие окрестностей. В лесу шла своя жизнь, и вполне могло случиться, что из-за какого-нибудь завала раздастся одинокий меткий выстрел.
Неуютно чувствовал себя и солдат на передке телеги. Без понуканий он изо всех сил погонял заморенных лошадей, торопясь проскочить опасное место.
На станцию Прилесье лейтенантская бричка едва смогла пробиться. Рудольф ткнул солдата в спину и спрыгнул на землю.
Станция была забита эшелонами. Возле путей дымили походные кухни. Небольшое здание вокзала гудело, как улей. Рудольф протиснулся внутрь и, проскальзывая между группами ожидающих офицеров, стал пробираться к кабинету коменданта, в самый конец зала.
Из кабинета вышел невысокий артиллерийский полковник. Рудольф щелкнул каблуками, отдал приветствие. Полковник пробежал мимо, не заметив его. Щеки полковника гневно тряслись. Он вполголоса бормотал ругательства.
Рудольф приоткрыл дверь. Комендант с измученным лицом сидел за столом и не поднимал головы. Отчаянно трезвонил телефон на столе.
— Хайль Гитлер! — выкрикнул Рудольф привычное приветствие, переступив порог.
Взглянув на него, комендант вяло ответил: «Хайль», — и вновь углубился в ворох бумаг. Телефон на его столе звонил не переставая. Время от времени комендант хватал трубку, утомленно выслушивал, что ему говорилось, иногда принимался возражать, ругаться, иногда же отвечал коротко, с готовностью, как подобает в разговоре со старшим по чину.
Подсев к столу, Рудольф повел речь о нескольких платформах, которые были обещаны ему в управлении перевозок для доставки торфа.
— Трудно. Очень трудно… — пробормотал комендант, не отрываясь от бумаг. — Сами видите, что творится на линии.
Не повышая голоса, Рудольф напомнил, что выполняет приказ тылового штаба группы войск. Комендант, совсем потерявший голову, решил отвязаться от настойчивого посетителя.
— Хорошо, я надеюсь отправить сегодня попутный эшелон. Обещаю прицепить к нему пару платформ.
— Для меня главное — отправить, — сказал Рудольф и не стал больше докучать занятому человеку.
Выйдя от коменданта, лейтенант долго еще толкался на станции. Скопление войск, как он выяснил, вызвано тем, что впереди на пустынном лесном перегоне партизаны пустили под откос один из эшелонов танковой дивизии. В довершение всего путь оказался разобранным еще в нескольких местах. Офицер-танкист, с которым разговаривал Рудольф, ругался и нервничал, поглядывая на небо. По его словам, такое чудовищное скопление войск представляло собой прекрасную цель для русской авиации. Он и опасался, что задержка продлится дня два, не меньше.
— Не два, а больше! — сердито вмешался в разговор офицер связи с нашивками капитана. — По милости этих господ мы торчим здесь второй день. И проторчим еще неделю. Неделю!
Прокричав свою тираду, капитан извинился и представился. Он пояснил, что в прошлом месяце стал жертвой такого же вот скопления войск под Витебском. Взорвав эшелон с войсками, партизаны на несколько дней остановили все движение по железной дороге. Русская авиация словно караулила момент: не прошло и двух дней, как налетели самолеты и устроили настоящий погром. Результаты бомбежки были ужасны. Он сам видел офицера, который от всего пережитого под бомбами сошел с ума. Самому капитану еще повезло. Он был легко ранен и лечился в госпитале в Минске.
— Надо мной какой-то рок, — жаловался он Рудольфу и танкисту. — Где гарантия, что я снова не угожу в такую же кашу, как под Витебском? Нет, эти господа не знают своих обязанностей. На фронт их надо. На фронт! Пусть понюхают настоящего пороху!
Танкист вежливо осведомился, каких господ имеет в виду сердитый капитан.
— Как каких? Гестапо, конечно!
Он был убежден, что в России невозможно никакое великодушие. Все захваченные районы должны превратиться в мертвую зону. Иначе фронт никогда не будет иметь надежного тыла. Вот о чем следует постоянно помнить этим белоручкам из гестапо! Пусть не гнушаются и черновой работой. На победу должны работать все!
