В Сталинграде съедают даже ангелов-хранителей.
Следующим утром неожиданно, без всякого сообщения, появляются Паулюс и Шмидт. «Интересно, что им еще нужно?» — думает Виссе.
Удивительно, но Паулюс не огорчен, как можно было бы ожидать, получая тревожные известия. Он подтянут, полон энергии и почти в довольном расположении духа, как человек, который наконец нашел силы сбросить с себя груз сомнений, расчетов, предосторожностей и эгоизма.
А Шмидт, его соперник, «генерал с умными энергичными светло-синими глазами», лицо которого напоминает портрет какого-то прусского короля, который способен просто рассеять свои сомнения, который в тени Паулюса упрямо требовал исполнения приказов Гитлера и убежден в том, что то чрезвычайное, чего требует фюрер, могло бы быть выполнено, проявляет решимость и готовность еще раз самоотверженно отстаивать своего главнокомандующего и прикрывать его с тыла.
На сей раз Паулюс деловито подводит итоги.
— 6-я танковая дивизия была спешно брошена от реки Мышкова на Донской фронт, чтобы предотвратить катастрофу 8-й итальянской армии. Гот пытается с остатками своих танков закрепиться в сдерживающей обороне в направлении Ростова. Таким образом, запланированной операции «Гром» временно дан отбой.
Печально, что я как ответственный командир своей армии не смог последовать призыву Манштейна вырваться из «котла». Гот не мог подойти к нам достаточно близко, а у нас было слишком мало горючего, чтобы пробиться к Мышковой ему навстречу. Даже если бы я прошел оставшиеся 24 километра …
Вдруг по лицам Шмидта и Татарану Паулюс замечает, что он снова углубился во взвешивание всех «за» и «против», и это может увести от пути к принятию решения в закоулки ошибок.
— Короче говоря, я не видел возможности провести части, которые должен был бы вывести из «котла», без поддержки артиллерии и танков, если не хотел подвергнуть их уничтожению. Это не было бы отчаянным риском, это было бы отчаянным самоубийством.
Татарану довольно резко отвечает, что это было бы, стало бы ясно, если бы прорыв был предпринят. Необходимо учитывать и немыслимое, если речь идет о последнем шансе!
— Риск должен быть взвешенным. Лучше я останусь на своей твердой точке зрения, и пусть опасность приближается ко мне сама, чем упасть в пропасть, поддавшись панике.
— Эта война была начата и должна была вестись и закончиться только благодаря необыкновенным свершениям вождей, которым по плечу необычайные задали и требования!
— Вы что, считаете себя способным свершать чудеса? Татарану молчит.
— То, что мы вынуждены совершать, граничит с чудом! — В голосе Паулюса звучит ирония, он хочет скрыть, что пытается принять решение. — О том, что снабжение по воздуху не получается и армия не медленно, а стремительно погибает от голода и с каждым днем теряет боеспособность, говорят повсюду. Необходимо подвести по воздуху в семь, нет, в пятнадцать раз больше, чтобы мы продержались до весны. Если это невозможно, то мы пропали! Может быть, прорыв, действительно наш последний шанс?
Татарану и Шмидт оживляются.
— Во всяком случае, из надежных источников, я знаю, что русские снова стягивают пушки и танки на южном направлении. Необходимо выяснить, насколько противник готов к маршу, и есть ли у нас вообще шанс проскочить. Пока мы сконцентрированы на наших оборонительных позициях, «котел» представляет собой для русских большой и опасный конгломерат.
И, как грешник, который тщетно пытался избавиться от своих грехов, Паулюс снова вливает в себя ядовитые капли веры в гений Гитлера, без которой он уже не может жить. Непостижимо, с какой детской наивностью генерал-полковник, штабной офицер в период первой мировой войны, преподаватель военной академии, талантливый ученый, военный теоретик и командующий армией пытается успокоить свою совесть.
Поскольку дивизия, оснащенная новыми танками «тигр», подбила под Тацинской шестьдесят русских танков и смогла ликвидировать небольшую боевую группу, Паулюс уже видит просвет на горизонте. Он приехал к румынскому генералу, чтобы еще раз придать себе бодрости. Но то, что он не смог избавиться в этой поездке от доброжелательной, но твердой опеки Шмидта, обрекает его план на неудачу.
Может быть, как никто другой из германских офицеров, кроме Шмидта, Виссе чувствует отчаянное стремление генерал-полковника к самоутверждению и возврат к потере права решать. Главнокомандующий не боится, что фюрер с танковой армией, с новейшими боевыми машинами типа «тигр» будет прорываться в Сталинград. При прощании Паулюс снова обрел свою импонирующую манеру командира армии. В его лице снова что-то подергивается.
— Если наше положение не может быть улучшено извне, то, возможно, все-таки будет предпринята попытка прорыва, о которой Вы так много говорили, — обращается он к Татарану.
Татарану смотрит вслед удаляющемуся автомобилю главнокомандующего и говорит Виссе:
— Я все еще надеялся, что найдется более способное германское командование, и будет предотвращено самое страшное. Паулюс укрепил меня в уверенности вывода: «Сталинград проигран!»
В бункере румынский генерал продолжает свой разговор:
— Но я не готов к тому, чтобы заставили меня пойти путем Паулюса… Думать о помощи извне иллюзорно!
Если Паулюс перед лицом безнадежного положения сделает единственно возможный вывод и найдет в себе мужество капитулировать, чтобы спасти хотя бы жизни своих солдат, то я останусь в Сталинграде, в противном случае я покину этот сумасшедший дом. Я тяжело больной человек и в любой момент могу получить разрешение улететь отсюда. Я добьюсь того, чтобы вы меня сопровождали…
— К сожалению, этой возможности у меня больше не будет, господин генерал, потому что с 1 января 1943 года я переведен обратно во фронтовую часть! — Виссе разочарован тем, что генерал реагирует на это холодно и, видимо, без тени сожаления.
— Могу ли я оказать вам какую-либо любезность? Где расположено место вашей службы?
— В Городище, господин генерал!
— Это почти пятнадцать километров отсюда! Вам есть на чем доехать?
— Нет, господин генерал!
— Я дам вам мой «ситроен» и пятнадцать литров бензина! Это не любезность, а дружеская услуга. Вы можете остаться у нас на Новый год и поехать в Городище 1 января! Когда вы получили известие о переводе?
— Вчера, господин генерал!
— Я мог бы лично у Паулюса отменить ваше назначение или, по крайней мере, отсрочить его.
— Так точно, господин генерал!
— Тогда почему вы сообщаете мне об этом только сейчас?
— Все должно идти своим чередом, господин генерал!
— Я еще мог бы что-то сделать для вас. — Генерал берет трубку телефона.
— Я прошу господина генерала не делать этого!
— Вам что, не нравится у нас!
— Мне нигде еще не нравилось служить так, как у вас, господин генерал, и я очень привязался к моим румынским товарищам. Особое уважение…
— …Вы питаете ко мне! — набрасывается Татарану на капитана. — Уж не ожидаете ли вы от меня, что я скажу, что полюбил вас, как своего сына, и мне жаль, что вы меня покидаете, и мне будет вас не хватать?
Виссе ошеломлен. Прежде чем он может что-то ответить, генерал резко поворачивается к нему спиной и говорит с ледяной горечью:
— Спокойной ночи, господин капитан!
В новогоднюю ночь Виссе пробирается по насыпи к вокзалу в Басаргино, чтобы попрощаться с майором Балтатеску.
Высокий, всегда улыбающийся майор приглашает Виссе встретить Новый год с ним вместе за стаканом пунша. Балтатеску был дипломатом и почти до самого начала войны работал в румынском посольстве в Москве.
Он относится к Паулюсу иначе.
— Генерал-полковник Паулюс, в принципе, человек со строжайшей моралью и настолько наполнен устаревшими моральными нормами, что вытерпит адские муки и погибнет в своих оковах, потому что от него требуют разрыва с буржуазным мировоззрением, почти пиратства!
Немцы давно уже являются оседлым и трудолюбивым народом со строгим порядком и правилами общежития на тесном пространстве, а не нацией завоевателей. Гитлер должен был учесть это. Он собрал вокруг себя отщепенцев, авантюристов и банкротов, уничтожил корни немецкого народа и привел его в русскую ночь на погибель.
— А как вы считаете, господин майор, каковы перспективы здесь, в Сталинграде?
— Самое лучшее — пойти в русский плен!
— А остальные похуже?
— Умереть с голода, замерзнуть, погибнуть или застрелиться!
— Поскольку русский плен означает такой же шанс на верную и, возможно, мучительную смерть, это означает, что самое лучшее в решающий момент — пустить себе пулю в лоб?
— Я этого не сделаю! — майор встает и кладет обе руки на плечи Виссе. — И ты этого тоже не сделаешь, парень! Уже с учетом своих западных союзников русские будут прилично обращаться с немецкими и румынскими пленными, что хоть в какой-то степени будет соответствовать международной конвенции Красного Креста. Это значит, что надо сразу после попадания в плен, в первом сумбуре, втянуть голову в плечи и продержаться, пока не попадешь в нормальные условия лагеря. Всюду есть бестии, которые упиваются кровью, но, слава Богу, есть еще больше людей, которые могут тебе и помочь!
