Николай Лейкин - Два соперника

Холодный осенній вечеръ. Луна свѣтитъ во всю. Мимо палисадника одной изъ дачъ бродитъ очень молодой человѣкъ въ бѣлой фуражкѣ и съ сучковатой самодѣльной палкой, посматриваетъ на освѣщенныя окна дачи и посвистываетъ. Прошелся онъ мимо палисадника разъ, прошелся два раза, три — и остановился у рѣшетки. Въ садикѣ за рѣшеткой пробѣжала бѣлая мохнатенькая собаченка.

— Мимишка! Мимишка! покликалъ онъ ее. Собаченка пронзительно на него залаяла и бросилась на балконъ дачи, гдѣ стала царапаться въ запертую дверь, просясь въ комнаты. Молодой человѣкъ устремилъ свой взоръ на балконъ и сталъ насвистывать романсъ «Только стало смеркаться немножко». Онъ свисталъ его умышленно громко, стараясь, очевидно, обратить на себя вниманіе. Дверь на балконѣ отворилась, показалась лысая голова съ папироской, дала пинокъ взвизгнувшей при этомъ собаченкѣ и пропустила ее въ комнаты.

— Фу, ты, пропасть! Гдѣ-же это Наденька-то? пробормоталъ молодой человѣкъ. — Самъ отецъ вышелъ собаку впустить, а Наденьки нѣтъ.

Онъ началъ вперивать взоръ въ стеклянную балконную дверь, стараясь увидать въ комнатѣ Наденьку, но стекла были запотѣвшія и онъ не увидалъ ничего. Онъ еще раза два прошелъ мимо палисадника и сталъ свистать «Тигренка». За ворота палисадника вышелъ кучеръ въ безрукавкѣ и съ трубкой и сѣлъ на скамейку.

«Просить кучера вызвать горничную Феню, а Феню просить вызвать Наденьку», мелькнуло въ головѣ молодаго человѣка. «Два пятіалтынныхъ есть… Кучеру дать пятіалтынный и Фенькѣ пятіалтынный… На табакъ, впрочемъ, къ завтраму у меня ничего не останется. Ну, да гильзы есть, а на табакъ я могу занять у Ульянова двугривенный».

Онъ подошелъ къ кучеру и учтиво поклонился.

— Вы съ здѣшняго двора, любезный? спросилъ онъ.

— Съ здѣшняго. У доктора служимъ.

— Такъ вотъ вамъ на чай и будьте добры вызвать мнѣ горничную Феню, вотъ изъ этой дачи. У Прохоровыхъ она живетъ.

Кучеръ сверкнулъ глазами, отстранилъ руку молодаго человѣка и сказалъ:

— За Феньку я тебѣ, баринъ, ноги обломаю — вотъ что…

— То есть какъ это? За что-же?

— Пошелъ… Пошелъ… А то такую встряску дамъ, что не скоро забудешь!

— Позволь… Да я не къ Фенѣ. Мнѣ на Феню наплевать. Ты, можетъ быть, къ ней меня ревнуешь, такъ я хочу у ней только попросить, чтобы она прохоровскую барышню ко и ѣ вотъ сюда къ рѣшеткѣ на минутку вызвала.

— Знаю я васъ, чертей!

— Голубчикъ, я при тебѣ и скажу Фенѣ, что мнѣ нужно.

Кучеръ подумалъ и сообразилъ:

— Ну, давайте сюда… Что у васъ тамъ? протянулъ онъ руку.

Молодой человѣкъ сунулъ кучеру въ руку пятіалтынный. Кучеръ ушелъ и минутъ черезъ пять вышелъ за ворота съ толстенькой, коротенькой горничной въ ситцевомъ платьѣ и бѣломъ передникѣ нѣмецкаго покроя.

— Здравствуйте, Феня, обратился къ ней молодой человѣкъ. — Мнѣ очень нужно видѣть Надежду Емельяновну. Нельзя-ли ее на минутку въ садъ вызвать? Мы завтра уѣзжаемъ съ дачи и мнѣ нужно сказать ей нѣсколько словъ. Вотъ вамъ на помаду… Возьмите…

— Можно то можно, отвѣчала горничная. — Я шепну ей… Только у насъ теперь женихъ сидитъ.

— Какъ женихъ? Какой женихъ? быстро спросилъ молодой человѣкъ и нижняя челюсть его какъ-то нервно затряслась.

— То есть онъ еще не женихъ, но мы его считаемъ за жениха. Они недавно овдовѣли я очень скучаютъ. У нихъ домъ на Петербургской и сегодня они намъ яблоковъ корзину изъ своего сада съ Петербургской привезли.

— Это такая гладкобритая морда съ носомъ луковицей? Такой въ родѣ пастора? Тотъ самый, что у васъ разъ на балконѣ съ Емельяномъ Васильевичемъ въ винтъ игралъ?

— Вотъ, вотъ… А только они не пасторы… Они чиновники…

«Фу… вздохнулъ молодой человѣкъ и почувствовалъ, какъ у него на лбу подъ фуражкой сталъ выступать обильный потъ. «Женихъ… Да развѣ онъ можетъ быть ея женихомъ? Вѣдь ему, я думаю, за пятьдесятъ лѣтъ».

— Подождите… Сейчасъ я шепну барышнѣ… Можетъ быть, она и выйдетъ къ вамъ… проговорила горничная и юркнула на дворъ.

— Постойте, Феня! окликнулъ ее молодой человѣкъ и спросилъ:- Что-жъ, онъ богатый?..

— Какъ-же-съ… А шведки? Вѣдь онъ на парѣ шведокъ въ собственной колясочкѣ пріѣзжаетъ. И по сейчасъ онѣ на дворѣ стоятъ. Ихняго кучера мы теперь чаемъ поимъ. Кромѣ того у нихъ домъ и въ саду яблоки. Сейчасъ я шепну барышнѣ.

Горничная сдѣлала движеніе.

— Еще чуточку, Феня! Одну минуту… остановилъ ее молодой человѣкъ и спросилъ: — да барышнѣ-то онъ нравится?

— Да что-жъ наша барышня?.. Тутъ главное папенька съ маменькой… Емельянъ Васильичъ ихъ очень цѣнятъ. Вѣдь они, этотъ самый женихъ-то, на хорошемъ мѣстѣ, говорятъ, они почти ужъ генералъ. Анна Федоровна тоже за ихъ внимательность большую къ нимъ склонность… Очень ужъ онъ имъ по нраву пришелся съ прошедшей недѣли, женихъ-то этотъ самый… Емельянъ Васильичъ все жалуются на ревматизмъ… простудились они тутъ какъ-то… Вдругъ этотъ женихъ являются къ намъ играть въ винтъ и привозятъ Емельяну Васильичу пару фуфаекъ. «Вотъ, говоритъ, это по веснѣ я заграницей купилъ. У меня цѣлая дюжина, такъ неугодно-ли вамъ парочку»… И подарилъ.

— Господи Боже мой! Изъ-за фуфайки и вдругъ губить молодую дѣвушку! — воскликнулъ молодой человѣкъ.

— Не изъ-за фуфайки. Фуфайки что! А изъ-за того Анна Федоровна ихъ полюбили ужъ очень, что какъ Емельянъ Васильичъ надѣли на себя эту фуфайку — сейчасъ у нихъ и ревматизмъ прошелъ. Говорятъ, она изъ какой-то особенной шерсти и наговоренная. Ну, такъ вы погодите… Я сейчасъ.

— Еще чуточку, Феничка… Одну минуту. Сама-то Надежда Емельяновна что объ этомъ женихѣ говоритъ? — допытывался молодой человѣкъ.

— Ахъ, какой вы, баринъ, любопытный! Да ничего не говоритъ, — улыбнулась горничная. — Что-же ей говорить? Она знаетъ, что ей пристроиться пора, а другихъ жениховъ нѣтъ. Не за гимназистовъ-же ей выходить.

Молодой человѣкъ вспыхнулъ.

— Гимназистамъ никто и не позволитъ жениться. Все это ты вздоръ городишь… заговорилъ онъ. — Но гимназисты не на вѣкъ гимназисты. Они всегда могутъ выдти изъ гимназіи, поступить на мѣсто и получать жалованье.

— Это еще когда-то улита ѣдетъ, да когда-то пріѣдетъ.

— Вздоръ. Гимназисту никто не запрещаетъ бросить гимназію, когда онъ хочетъ. Броситъ гимназію и начнетъ служить.

— Однако вотъ гимназисты-то танцуютъ-танцуютъ съ барышней на танцовальныхъ вечерахъ и ни одинъ еще ей вѣера не подарилъ, а Иванъ Артамонычъ привезъ сегодня ей вѣеръ и подарилъ.

— И она взяла?! воскликнулъ молодой человѣкъ.

— Да отчего-же не взять-то! Вы посмотрите-ка, какой вѣеръ-то… Рублей двадцать пять стоитъ, а то и больше. Весь рѣзной… Изъ кости… Съ пухомъ… съ зеркальцемъ.

— Подлецъ!

— Фу, ты пропасть! Чего вы ругаетесь то?

Вмѣсто отвѣта молодой человѣкъ скрежеталъ зубами.

— Такъ звать барышню-то? Или, быть можетъ, отдумали? спросила горничная.

— Непремѣнно, непремѣнно. Именемъ Бога проси ее, чтобы она ко мнѣ вышла вотъ сюда къ рѣшеткѣ, хоть на минутку…

Горничная побѣжала въ ворота. Молодой человѣкъ кусалъ губы и бѣшено ковырялъ палкой землю.

Стукнула балконная дверь. Молодой человѣкъ вздрогнулъ и весь обратился въ зрѣніе. На балконѣ появилась Наденька, быстро соскочила со ступенекъ и пошла по дорожкѣ садика, бойко направляясь къ рѣшеткѣ. выходящей на улицу. Наденька была полненькая бѣлокуренькая дѣвушка небольшаго роста. Одѣта она была въ пестрый малороссійскій костюмъ, двѣ увѣсистыя косы разстилались по ея спинѣ далеко ниже таліи.

— Петръ Аполонычъ! Гдѣ вы? тихо спрашивала она.

— Здѣсь, здѣсь, отвѣчалъ молодой человѣкъ, выглядывая изъ-за подстриженной акаціи и протягивая сквозь рѣшетку руку.

— Ну, здравствуйте… Вы мнѣ что-нибудь хотите сказать? спросила Наденька.

— Пришелъ проститься съ вами, такъ какъ мы завтра переѣзжаемъ съ дачи въ городъ, и хочу сказать…

Молодой человѣкъ запнулся и остановился.

— Кучеръ съ вашего двора стоитъ у воротъ и подслушиваетъ, произнесъ онъ, понизивъ голосъ до шепота. — Могу я войти къ вамъ въ садъ?

— Въ садъ-то?… Пожалуй, войдите… Только я боюсь, какъ-бы наши не увидали. Скажутъ: «вотъ, выскочила къ молодому человѣку»… Говорите скорѣй, что вамъ надо.

— Ага! Боитесь! Боитесь!.. Я знаю, чего вы боитесь… Вы жениха боитесь… чуть не вскрикнулъ молодой человѣкъ.

— Какого жениха?

— Пожалуйста не притворяйтесь. Я все знаю. У васъ этотъ бритый пасторъ… старикъ Иванъ Артамонычъ въ гостяхъ сидитъ.

— Ну, да… А только какой-же онъ старикъ? Да и не женихъ онъ.

— А вѣеръ, который онъ вамъ подарилъ? А двѣ фуфайки папенькѣ?.. Я знаю все.

— Ну, такъ что-жъ изъ этого? Вѣеръ онъ мнѣ подарилъ, это точно, но… Чего-жъ вы стоите на улицѣ-то? Идите въ калитку, ежели ужъ хотите. Да отчего вамъ не зайти къ намъ въ комнаты? Вѣдь вы знакомы съ папенькой и маменькой, такъ ужъ лучше явно придти къ намъ, чѣмъ тайно. Будто за книгой пришли. У меня есть вашъ водевиль «Вспышка у домашняго очага», который мы съ вами играли. Пойдемте въ комнаты.