Тягостные думы о сыне терзали сердце Душана, однако он старался не падать духом и не показывал виду, что страдает. Разве только у него одного горе? Взять Августа... Фашисты убили его жену - верная подруга не хотела сказать им, где скрывается муж. В любой момент они могли убить Зору. И девушка, словно чувствуя надвигавшуюся опасность, настойчиво просилась в отряд. Не далее как вчера Эгону принесли от нее очередное письмо.
"Дорогой отец! - писала она. - Настроение у меня неважное. В городе неспокойно. Ночами не смыкаю глаз, ходить по городу опасно. Не забывай, отец, что я выросла, мне уже двадцать лет... Я состою в союзе антифашистской молодежи. Все мои товарищи - в горах. И я хочу туда, отец, к тебе. Много раз обращалась к Павло. Подожди, говорит, ты еще нам очень нужна в городе... Папочка! Быть рядом с тобой - вот о чем я мечтаю. Очень прошу, дай знать Павло, чтобы разрешил мне уйти к тебе. Я буду счастлива. А если нельзя, то скажи, чтобы дали настоящее боевое задание. Пусть временно забудут, что я художница. Папочка, я жду твоего ответа".
Август читал и перечитывал письмо дочери, не зная, на что решиться. Павло в свою очередь писал, что Зора ему очень нужна, и просил оставить ее в городе. "Ради нашего общего дела", - добавлял он каждый раз.
"Ради нашего общего дела"... - вздыхал Август. - Чего только не сделаешь, когда надо! И Зора, видимо, хорошо поработала в тылу врага, если она нужна там..."
"Дорогая моя, - писал Август дочери. - Я лишаю себя счастья встречи с тобой. Но так надо. Не обижайся. Слушайся товарища Павло. Скоро мы встретимся в свободном Триесте".
Прежде чем отправить письмо Зоре, он показал его комиссару.
- Иначе я не мог написать.
- Конечно... Только ты слишком суров, Август, - ответил тогда Раде Душан. - Никого не щадишь.
Да, Эгон был тверд как кремень, и это хорошо. Сам Раде был склонен к уступкам, иногда прощал даже нарушения дисциплины, долго колебался, если следовало кого-то наказать, и всякий раз, когда это зависело от него, смягчал наказание. Просьбу дочери он не решился бы отклонить. А вот Август решился. С исключительной твердостью и последовательностью требовал Август соблюдения дисциплины. И так как он был принципиален и требователен не только к другим, но и к самому себе, никто на него не обижался. Его строгость была понятна всем, а главное, и нужна. "Даже животные и те знают, какой у тебя характер, - шутила, бывало, жена Эгона. - Когда я гоню Континента, он уходит не сразу. Стоит тебе тихонько сказать "уходи", и он тотчас исчезает..." Конечно, зная строгость отца, Зора тоже не решилась без его согласия прийти в горы. Павло простил бы ей это, отец - нет.
Август редко менял свои решения. Только однажды, насколько Раде помнит, Эгон отменил свой приказ, да и то потому, что случай был необычный. Произошло это, когда отряд еще только расправлял крылья. Во время очередной стычки с врагом партизаны захватили в плен несколько фашистских солдат. Их судили. Приговор был суровым; каждому палачу воздавалось по заслугам. Но отходчивое сердце Раде дрогнуло, когда один из пленных достал карточку, с которой смотрели полная немка - и три маленькие девочки. Ползая с карточкой в ногах у партизан, немец молил о пощаде. "Пожалейте моих детей!" - вопил он, обращаясь к Раде, словно угадал, кто тут отзывчивее всех. "А ты пожалел бы наших детей?" - подумал Душан. Но вопреки своим мыслям, повернувшись к партизанам, сказал: "Этого оставить в живых!"
Несколько дней немец вел себя смирно, брался за любую работу; кое у кого возникала даже мысль, не освободить ли его из-под стражи. В конце концов конвоир пленного, молодой парнишка по имени Чуг, стал относиться к Герману (так звали немца) менее настороженно, чем вначале, все время делал послабления и однажды даже поручил ему собирать в лесу хворост. Герман, как всегда, немедленно принялся за работу. И вдруг исчез в кустарнике. Чуг кинулся за ним, но поздно - пленный будто сквозь землю провалился. Поиски ни к чему не привели...
Исчезновение пленного грозило бедой. Может, он уже пробрался к своим, сообщил о местонахождении партизан?
Командир принял решение перевести штаб отряда в другое место, а конвоира, который упустил пленного, сурово наказать. "Не его надо наказывать, а меня, - сказал тогда Раде Душан. - Я нарушил приказ. Как видно, милосердие проявлять рано. Врага пожалеешь - сам пострадаешь". "Если бы конвоир как следует выполнял свои обязанности, нам не пришлось бы передислоцироваться. Его надо судить - это будет уроком для всех, - сказал Эгон. - Упустить из-под стражи врага - значит поставить под угрозу жизнь своих товарищей, наше общее дело. Это равносильно предательству!"
Чуг только побледнел, услышав эти слова командира. Он не удивился, когда люди, которые час назад называли его товарищем, молча взяли его под стражу: на их месте он поступил бы так же. Но, наверное, Чуг родился под счастливой звездой. Когда его выводили из штаба, на опушке леса раздался крик:
- Германа нашли!
Партизаны, сопровождавшие Чуга, замедлили шаг.
Навстречу им шли двое: впереди Герман, позади - высокий черноглазый парень с винтовкой в руке... "Молодец, - похвалил партизана Август. - Ты избавил нас от большой беды и спас жизнь товарищу".
Партизаны посмотрели на Чуга: румянец медленно заливал его бледные щеки.
Выяснилось, что Герман, убежав из-под стражи, сначала спрятался в дупле, но потом, решив, что опасность миновала, вылез - и тут его перехватил партизан, возвращавшийся с задания.
Герман стоял опустив голову. Он знал, что вторично никого на жалости не проведешь...
После этого случая Раде Душан всячески избегал вмешиваться в решения командира. До того, как то или иное решение принималось, он спорил, возражал, а после принятия, как и все бойцы, думал лишь об одном - как лучше его выполнить.
И в этом деликатном вопросе - давать или не давать Зоре наказ перейти в горы - он опасался что-либо советовать. И Август решил: Зора должна оставаться в городе.
В ПЛЕНУ И НА ВОЛЕ
Партизана, который избавил Чуга от бесславной смерти, звали в отряде Асланом. Он был нездешним. Но кто же он? Из каких краев? Как попал сюда, на чужбину? Видно, не туристом, не праздным путешественником настигла его за границей война. Да и не за границей встретил он первый день войны. Она привела его в этот город трудным, тернистым путем. Ему и не снилось, что когда-нибудь он окажется в этих местах.
По-разному складываются судьбы людей. Не каждый может сказать, что ему удалось прожить так, как хотелось. Аслан был из тех, с кем жизнь поступила сурово и беспощадно.
Когда началась война, Аслан жил в городе нефтяников - в Баку. Он не ждал, как другие, пока его призовут, - добровольцем пошел в армию, чтобы защищать Родину, а если понадобится, то отдать за нее и жизнь.
Короткий срок обучения. И - фронт. Крым. Севастополь. В одном из последних боев Аслан был ранен.
Очнулся он в плену.
Придя в себя, он постепенно вспомнил, что произошло.
Изо дня в день радио передавало горькие вести: второй раз за время войны пала Керчь, и не только весь Керченский полуостров, но и большая часть Крыма была снова в руках врага. Почему, отчего так получается? И техника была, и людей было немало, они сражались и умирали, а те, что остались в живых, готовы были умереть, как умирали их товарищи в жестоких боях в Инкермане, Балаклаве, на Северной стороне, на Сапун-горе... Прижатые к морю, к самой воде, голодные, усталые, они дралась до последней гранаты, до последнего патрона и все еще верили, что выстоят, что счастье удачи улыбнется им сквозь дым и грохот боя и все переменится, что, наверное, где-то кто-то ошибся, распорядился не так, как нужно, и дело можно поправить...
Но шли тяжелые, длинные, как годы, часы боя, а положение все ухудшалось. Вскоре голод стал союзником врага. Подвоза почти не было, а господин Случай помог всего один раз. То ли немцы разнюхали место расположения минного поля, то ли просто предположили, что оно поставлено именно там, где поставлено, и не ошиблись.
Они погнали через поле стадо овец... Долго несчастные животные метались по минному полю, вызывая частые беспорядочные взрывы.
Ночью Аслан, отлично знавший расположение мин (ведь он сам их ставил), под огнем врага собрал и вытащил раненых овец. Их резали, делили мясо по ротам и дня два питались.
К концу боя Аслан стал стрелком. Он лежал на берегу моря за большим плоским камнем и отстреливался. Теперь уже не было надежды на счастливый исход: каждому ясно, что бой проигран, надо только дороже взять с врага за свою жизнь и отомстить за товарищей, а удачу искать в других боях...
В азарте он расстрелял все патроны. Не оставил единственной пули для себя.
И тотчас его зацепила вражеская пуля. Потом нахлынуло беспамятство. А когда Аслан открыл глаза, то понял: произошло самое страшное, что может случиться с бойцом на войне: он в плену. Все было так нелепо, так чудовищно, горько, неожиданно, что он наверняка покончил бы с собой, если бы мог...
