Артур Пеппер и загадочный браслет - Федра Патрик

Каждый день Артур Пеппер поднимался ровно в семь тридцать, как делал всегда, пока была жива его жена Мириам. Принимал душ и надевал отложенные с вечера широкие серые брюки, светло-голубую рубашку и коричневую безрукавку. Брился и спускался на первый этаж.

В восемь Артур готовил себе завтрак — как правило, тост с мягким сыром — и усаживался один за простой деревянный стол, за которым могли разместиться шестеро. В восемь тридцать мыл посуду, вытирал кухонную столешницу ладонью, затем еще дважды проходился по ней салфетками с ароматом лимона. Теперь можно было и делами заняться.

Любым другим майским утром Артур порадовался бы, что солнце уже выглянуло. Он пошел бы в сад и принялся рыхлить землю или выпалывать сорняки. Солнце грело бы ему затылок и ласково припекало лысину. И все это напоминало бы ему, что он жив, что он все еще здесь, скрипит помаленьку.

Но не сегодня, пятнадцатого мая. Артур со страхом ждал этого дня уже несколько недель. Каждый раз, когда он проходил мимо настенного календаря с видами Скарборо, его взгляд задерживался на этой дате. На секунду-другую Артур застывал, уставившись на календарь, потом начинал искать себе любое занятие — лишь бы забыться. Поливал папоротник Фредерику, открывал кухонное окно и кричал «А ну брысь!» соседским котам, что повадились гадить на его альпийской горке…

В этот день ровно год назад умерла Мириам, жена Артура.

Все предпочитали говорить «ушла в мир иной». Как будто слово «умерла» было неприличным. Артур ненавидел выражение «ушла в мир иной». От него исходило ощущение безмятежности — будто лодка тихо уплывает по волнам или мыльный пузырь улетает в безоблачное небо. Смерть Мириам была совсем не такой.

Они прожили вместе более сорока лет, а теперь он остался один в этом доме с тремя спальнями и ванной, которую по совету детей — Дэна и Люси — они недавно обустроили на свою пенсию. Установленная тогда же кухонная мебель была из настоящего бука, а плита напоминала Центр управления полетами НАСА, и Артур никогда ее не включал — из опасения, что дом оторвется от земли и выйдет на околоземную орбиту.

Как же не хватало ему сейчас в этом доме звуков смеха… топота ног по ступенькам… даже хлопающих дверей. Как бы хотел он натолкнуться на кучу собранного в стирку белья на лестнице или споткнуться о грязные резиновые сапоги в прихожей — дети называли их калошами. Тишина одиночества оглушала сильнее, чем вечный гвалт, из-за которого он когда-то так много ворчал.

Он вытер столешницу и только собрался выходить из дома, как раздался оглушительный звон — Артуру показалось, что от этого звука сейчас взорвется мозг. Он инстинктивно вжался спиной в стену, ощущая под судорожно растопыренными пальцами текстуру бежевых обоев. Сквозь разрисованное маргаритками стеклянное панно на входной двери маячило что-то массивное и фиолетовое. Артур оказался пленником в прихожей собственного дома.

Дверной звонок не умолкал. Удивительно, как этой даме удается извлекать из него такие звуки. Похожие на пожарный колокол. Он вжал голову в плечи, чтобы не слышать этот звук, сердце его колотилось. Еще несколько секунд, и ей надоест, она уйдет. Но тут открылась крышка прорези для почты.

— Артур! Откройте. Я знаю, что вы дома.

За эту неделю Бернадетт, соседка, приходила уже третий раз. Последние несколько месяцев она постоянно пытается накормить его своими мясными пирогами — то со свининой, то с говядиной с луком. Иногда Артур открывал дверь, чаще — нет.

На прошлой неделе он обнаружил у себя на пороге сосиску в тесте, выглядывающую из бумажного пакета, как испуганный зверек. Артур потом долго вычищал крошки из джутового коврика для ног.

Спокойствие, только спокойствие. Если сейчас сдвинуться с места, Бернадетт догадается, что он от нее прятался. И тогда придется изобретать какое-нибудь оправдание: якобы он в это время выносил мусор или поливал герань в саду. Но у него не было сил ничего придумывать, особенно сегодня.

— Я знаю, что вы дома, Артур. Вам не обязательно быть одному. У вас есть друзья, которым вы не безразличны.

Сквозь прорезь для писем в коридор впорхнула сиреневая рекламная брошюрка с надписью «Мы разделяем ваше горе». Обложку украшала неумело нарисованная лилия.

Хоть он уже больше недели ни с кем не разговаривал, а в холодильнике не осталось ничего, кроме огрызка сыра и бутылки просроченного молока, чувства собственного достоинства Артур не утратил. Он не желал стать еще одним экспонатом в коллекции безнадежных случаев, которую собирала Бернадетт Паттерсон.

— Артур…

Он зажмурился и представил себя статуей в саду какого-нибудь величественного особняка. Они с Мириам любили посещать объекты Британского национального фонда, но только по будням, когда там не было толпы. Как бы ему хотелось, чтобы они оказались сейчас в одном из этих мест, прошлись по дорожкам, засыпанным хрустящим гравием, полюбовались на порхающих среди роз капустниц, предвкушая большую порцию кекса «Виктория» в чайной комнате.

При мысли о жене у Артура перехватило горло. Но с места он не двинулся. Хорошо бы и вправду обратиться в камень, чтобы больше не было больно.

Крышка на почтовой прорези наконец захлопнулась. Фиолетовый силуэт удалился. Артур расслабил пальцы, потом разогнул локти. Повел плечами, чтобы сбросить напряжение.

Не вполне уверенный, что Бернадетт не притаилась за садовой калиткой, он слегка приоткрыл входную дверь и через образовавшуюся щель осмотрел окрестности. В саду напротив долговязый Терри — дреды перевязаны красной банданой, вечно стрижет свой газон — как раз вытаскивал газонокосилку из сарая. Двое рыжих детей из соседнего дома носились босиком по улице. Голуби вконец запачкали лобовое стекло его «ниссана-микра», который давно уже был не на ходу. Артур постепенно успокоился. Все было как обычно. И это хорошо.

Он прочитал брошюрку и аккуратно положил ее к другим, принесенным Бернадетт раньше, — от «Подлинных друзей», «Ассоциации жителей Торнэппла», «Пещерных мужчин», а также приглашение на Парад дизельных поездов Северной Йоркширской железной дороги — и велел себе заняться чаем.

Своим приходом Бернадетт выбила его из колеи, испортила все утро. От расстройства он слишком рано вынул из чашки чайный пакетик. Открыл холодильник и достал бутылку молока. Понюхав, сморщился и вылил в раковину. Пришлось пить чай без молока. Никакого вкуса. Артур тяжело