— Как это — жухлик?
— А так… Листок пожухлый видала? В котором ни силы, ни жизни нет? Мертвенький, словом. А вроде на ветке держится… Вот и человек такой, в котором душа зачахла, как тот листок. С виду живой, а на самом деле оболочка одна. Жизни в нем нет — той, которая в глазах светится. Много сейчас таких жухликов. Жухлик — он сам по себе. По своей, не по Божьей воле живет. Пустота у него в душе волком воет. С виду он хорохорится — мол, все мне нипочем, сам себе голова! А глядь — и пропал ни за грош. А те, которые человеки — они с верой живут. И что ни случись — не куксятся, не раскисают, а — знай — уповают, что Бог не оставит… Что помощь придет. И всегда к таким помощь вовремя приходила.
— Проша… а Бог есть?
— А ты как думала? Ты бы лучше спросила, есть ли мир — тот, что нас окружает.
— А что, разве нету?
— Есть. Только он временный. И играет с тобой. Манит, голову кружит, с пути сбивает… Трудно в нем самому верную тропинку найти.
Говоря это, Проша уселся на ковре возле Сени и пригорюнился. А Сеня, наоборот, ожила — он говорил с ней о том, к чему её всегда страшно тянуло, но о чем не с кем было поговорить. В их семье говорить о таком было не принято. В школе — тем более. Только в книжках она, порой, находила ответ на волнующие вопросы — у того же Льюиса, например. Но Льюис все-таки писал сказки, а из них она давно выросла. Вот и лев Аслан у него сказочный персонаж… Ведь Бог — это же не Аслан! Но какой Он? И где Он? И как узнать это? И что такое душа? Как она связана с Ним? И возможно ли это понять или ни у кого и нигде нет ответа…
Взрослые от её расспросов только отмахивались, считая, что мала ещё о таком говорить — не поймет. Иногда ей казалось, что сами они не знают ответов на её каверзные вопросы: кто мы? Откуда мы? И зачем… Существуют ли ангелы? Правда ли, что бесы могут сбить с пути? И что это — путь? Ох, как много таких вопросов вертелось в её голове! И когда она понимала, что кажется, ей придется стать взрослой, так и не получив ответ ни на один из них, ей становилось страшно… и хотелось назад — в детство. В тот малый отрезок земного срока, где ни о чем не надо задумываться и можно просто жить — бездумно и безмятежно — и не бояться не найти нужный ответ.
И вот теперь перед нею сидело существо, принадлежавшее к миру духов. Существо, которое знало ответ! Ему было велено ждать её, велено свыше… Значит о ней знают и помнят там, в мире ином, тайном, в который она всем сердцем мечтала проникнуть. Как же она надеялась, что он есть! Тогда и здесь — в мире земном все имеет свой смысл. И теперь она убедилась — этот мир существует, и теперь она все узнает, все поймет и сделается человеком! А значит, больше бояться нечего…
— Проша, — Сеня приподнялась на локте, — а ангелы есть?
— Один из них — всегда рядом с тобой. За правым плечом.
— Как?!
— Да вот так! Ты ведь крещеная?
— Кажется, да.
— Запомни, в таких делах, с душой связанных, ничего не должно казаться. Только «да» или «нет», а другого и быть неё может. Это ведь не шутки — куда твоя душа движется: в жизнь или в пустоту. Я-то вижу, что ты крещеная — ангел-хранитель твой — вон он, возле тебя…
— Где, где?
Сеня вскрикнула от неожиданности, вскочила и завертелась волчком, оглядывая комнату… но никого не увидела.
— Сядь-ка, не мельтеши! — скрипнул Проша. — Когда о таком говорят — не вертятся. Связался с малышней на свою голову, теперь сопли ей утирай…
— Все, не буду, не буду! — Сеня немедленно уселась на место. — И не надо мне сопли вытирать, я уже взрослая!
— Ага, сто лет в обед!
— Прош, ну ладно тебе… Скажи, а у тех, которые не крещеные, у них ангела нет?
— Нету. Они даже в книгу жизни не вписаны.
— Это что за книга?
— Главная. Все в ней про каждого сказано. Путь, которым идет душа, в ней прослеживается. Но так мы с тобой ещё год с места не сдвинемся — если обо всем в подробностях начнем говорить.
— Прош, а ангел… какой он?
— Ну что пристала? И нашла к кому! Я же все-таки темный дух… — Проша фыркнул и весь встопорщился. — Я сейчас от злости превращаться начну и тебя пугать.
— Ой, не надо, не надо!
— Вот и не зли меня. Все, объясняю последнее — и на сегодня объявляется перерыв! Так вот: ангелов я только чую — близость их. И теряюсь от этого. Домовые — низшие духи, а ангелы — высшие. В мире духов своя иерархия — лестница, то есть. Мы на низшей ступени и до ангелов нам — как сопкам Манчжурии до Эвереста…
— А при чем тут сопки?
— Так, приехали! Ты что аллегории не понимаешь?
— А что такое аллегория? Я… забыла, — смутилась она.
— Вот напасть-то! Я тебе не учитель! То есть, учить мне тебя, к несчастью, придется, только не литературе и не географии. Девица ты совсем темная, как я погляжу! Еще один такой вопросец…
— Все, не буду, не буду, Прошенька, не сердись на меня! Мне же не часто удается вот так о серьезном поговорить…
— Да, чего уж там… Но если хочешь говорить о серьезном, будь добра соберись и не выкобенивайся! — проскрипел Проша. — Не в бирюльки с тобой играем. Новая жизнь начинается!
И он весь напыжился и приосанился, как будто в подтверждение значительности своих слов.
— Повторяю как нерадивой ученице: я не намерен шутить! Начнем сначала: есть твой мир — плотный, видимый или иначе — материальный. Тот, который можно потрогать. Или обозреть простым глазом — в очках или без очков. Это понятно?
— Ага.
— Хорошо. И есть мир тонкий или иначе — бесплотный, невидимый — для вас, для людей. Он здесь, рядом, а не где-то там на облаках… Он как бы внутри твоего зримого мира. И он сам поделен на много миров. В нем обитают духи и всякие духовные сущности: чем совершеннее, тем тоньше, бесплотней. Как все это устроено и как разделено — это тебе знать пока вовсе необязательно.
— Прош, хоть какой-нибудь пример приведи для сравнения. Ну, чтоб я поняла…
— Пример тебе… Ну вот, к примеру, есть разные ткани: плотный драп, из которого пальто шьют, шерсть потоньше, хлопчатобумажная ткань — майки всякие, тончайший шелк и совсем прозрачный шифон. Вот и в мире духовном есть разные степени плотности — хоть это понятно?
— Да, конечно, — шепнула притихшая Сеня.
Проша наклонил голову и прищурился, разглядывая её. В глазах его Сеня заметила пляшущий огонек, который… нет, не подсмеивался над ней — скорее просто веселился от сознания своей роли учителя. Похоже, его смешила возможность раскрыть глаза человеческому детенышу. На какой-то миг Сене стало не по себе — все ж таки Проша не человек… Но доверие к нему пересилило страх.
— Прош… а где он, этот невидимый мир? Мы сейчас в нем? Или на земле? То есть… в мире материальном.
— Где? Везде! Там, где сидишь, и выше и ниже, и совсем высоко… Это называется поднебесный слой.
— Поднебесный… значит, под небом. А небо где? Разве не там, где мы привыкли?
— И там… и не там. У нас оно называется Небеса, и в нем обитают ангелы и высшие силы Света. Там и Бог, но о Нем я так вот запросто говорить не могу — горло сводит.
— От страха? — затаив дыхание, обронила Сеня.
— Нет, это не страх — это… трепет такой особенный. Мал я слишком и жалок, чтобы о таком говорить… Может, встретишь кого поважнее меня — вот он тебе и расскажет.
— Проша, скажи, и все-таки ангелы… какие они?
— Они похожи на вас. Только они — сама радость и благодать. Живая! В них — сила света, невообразимая и бесконечная. Нет, не могу. Просто я…
Тут что-то стукнуло, звякнуло. В воздухе почудилось какое-то движение и Сеня забилась под плед — ей показалось, что они не одни.
— Лапекак, ты, что ли? — недовольно скривился Проша. — Вечно ты не вовремя, вредонос! Только беседу повели… Ладно, воплощайся, эта девчонка своя, избранная — перед ней можно.
Послышался легкий шелест, и Сеня выглянула одним глазком из своего укрытия. В комнате происходило нечто невообразимое! Как будто на белом глянце фотобумаги, помещенной в лоток с проявителем, постепенно проявлялось изображение.
Смутная тень, возникшая перед Сеней, начала сгущаться, и в воздухе образовалось нечто вроде густого чернильного облачка. Из этого облачка вытягивались какие-то отростки, отдаленно напоминавшие конечности. Не довершив процесса образования законченной формы, эти отростки снова прятались и тут же начинали вырастать снова: то с боков, то снизу, то сверху. Посередине изменчивого облачка густели два млечных белесых пятна этакие глазницы-фонарики.
Сеня при виде этого создания тихо ойкнула и нырнула в плед с головой. При этом, плед приобрел форму кочки, которая слабо попискивала и тряслась как осиновый лист!
— Эй, Сенчик, вылезай! Слышь, не бойся! Это порученец мой — Лапекак. Ну, вроде служки или посыльного. Он — неприкаянная душа и пока не имеет никакой зримой формы. Форму-то надо ещё заслужить! Впрочем, как и содержание.
