врач. И руки у него хорошие. Сделал уже несколько операций. Чисто!
Виктор Петрович подошел к окну, облокотился на подоконник. Во дворе было много гуляющих в застиранных пижамах и халатах. Они сидели и ходили группками, обмениваясь больничными новостями.
Ласково и лениво ветер трепал листву кленов, лип и дубов. Ярко зеленели трава и кустарник. Цветников и клумб в больнице не было, но среди травы белели редкие ромашки и лютики. Воздух пах липой и свежей травой.
Вечером Виктору Петровичу не дали ужина. Анестезиолог Римма Федоровна принесла таблетку:
— Выпейте на ночь. Будете лучше спать.
Он действительно уснул быстро и ни разу не вскакивал ночью покурить, как было прежде, а утром, когда проснулся, у кровати его уже стояла каталка. Спросонья он не сразу понял, что к чему, механически перебрался на каталку, и его повезли в операционную. Около операционной стояла Маша. Она молча улыбнулась своей доброй улыбкой, чуть махнула рукой. В операционной уже были Западов, Вера Ивановна, Людмила Аркадьевна, Римма Федоровна — все в марлевых повязках и в перчатках.
Его переложили на стол под огромный серебристый колпак, Римма Федоровна сделала укол в руку.
И он стал куда-то проваливаться.
— Могу ли я начинать операцию? Спит больной? — спросил Сергей Тимофеевич.
— Спит.
Последовали команды операционной сестре:
— Скальпель!
— Микуличи!
— Ножницы!
— Бильроты!
— Тупфер!
И вдруг у Сергея Тимофеевича вырвалось:
— Боже мой! Смотрите!
Все со спины заглянули в разрезанную полость живота.
Раздались возгласы удивления.
Западов справился с волнением, продолжал:
— Тампон!
— Отсос!
— Метровые салфетки!
— Дренаж!
Но Виктор Петрович всего этого не слышал.
В ординаторской шел спор.
Вера Ивановна доказывала Василию Васильевичу:
— Поймите, нельзя делать первичный анастомоз. Я же вам рассказала. Восемнадцатилетний мальчик. Гангрена сигмы. Мы наложили анастомоз бок в бок, а швы поползли.
— Надо было лучше шить, — не соглашался Василий Васильевич.
— Не в этом дело, поверьте. Все равно пришлось идти на вторичную операцию, а потом три месяца выхаживали. Две операции — не шутка.
— Так вы считаете, что и на фоне активного кровотечения можно делать операцию? — спросил Василий Васильевич.
— А что? — воскликнула Людмила Аркадьевна. — Помнишь, Вера, больную с профузным желудочным кровотечением? Оперировали на фоне кровотечения. Обнаружили язву на дальней стенке желудка. Прободение в селезенку. Язва проела селезеночную артерию. Еще думали тогда, не рак ли. Наложили на ножку селезенки зажим, остановили кровотечение. Потом удалили селезенку и язву. Спасли. Иначе бы…
— Кровотечение кровотечению рознь, конечно. Не забыли голландца? — вспомнила Вера Ивановна и, уже обратившись к Василию Васильевичу, объяснила: — Попал к нам голландский пивовар с кровотечением. Кстати, друг их посла в Москве. Нам жена посла и привезла его. Огромный толстяк. Кровь хлещет, а как пробраться через толщу жира и мяса, неизвестно. А резать вроде надо. Мы его на рентген. Язва в луковице. Стали готовить к операции, а тут кровотечение вдруг прекратилось. Это мы уж потом сообразили. Наелся бария, он и прикрыл язву, вот кровотечение и остановилось. А жена посла не отходит. У нас, говорит, самолет есть, в Амстердам, а там американский хирург-профессор. Я рискнула. Забирайте, говорю, больного. Только С условием. Как долетит, вы мне сообщите. Вечером позвонила: долетел, благополучно прооперирован. Я, конечно, весь день сама не своя была. Но иногда приходится рисковать.
— Я бы его не отпустил, — сказал Василий Васильевич. — И вообще…
— Ну ладно, — перебила Вера Ивановна. — Вернемся к своим баранам. Что будем делать, Василий Васильевич? Вы настаиваете на гастроскопии?
— Настаиваю!
— А выдержит ли больной?
— Не знаю, но…
— У него же дикие боли, — напомнила Вера Ивановна. — Так как?
— Я бы оперировала немедленно, — сказала Людмила Аркадьевна.
— И я, — согласилась Римма Федоровна. — Нельзя тянуть. Больной может ночь не выдержать.
— Смотрите, — махнул рукой Василий Васильевич. — я…
Случай действительно был тяжелый.
Больного привезли вчера. Молодой. Были в лесу. Собирали грибы, жарили, ели. Начались адовы боли в животе. Рентген показал странное образование в нижней половине легких. При чем тут легкое? И рвоты у больного нет. Значит, не отравление. Вместо легкого спунктировали желудок.
— Готовьте к операции, — Вера Ивановна встала. — И немедленно. Я сама прооперирую.
Василий Васильевич пожал плечами:
— Я предупредил…
Через полчаса больной был на операционном столе. Наркоз.
— Скальпель!
Вскрыв полость живота, Вера Ивановна не поверила глазам своим. Желудок влез не только в плевральную полость, а прямо в плевру. Там была какая-то дырка. Ранение.
Вера Ивановна вытащила желудок, поставила на место.
Нашла дырку, зашила диафрагму.
— Дренаж!
Когда дренаж был наложен, пошли грибы, куски пищи.
Операция длилась около двух часов.
Изможденные вернулись в ординаторскую.
— Ну как? — поинтересовался Василий Васильевич.
— Все в порядке, — сказала Вера Ивановна.
Разговаривать не было сил.
Через час, когда оперированный проснулся после наркоза, Вера Ивановна узнала, что месяц назад у больного было ножевое ранение. Но рана зажила быстро…
— Да, ничего себе зажила, — улыбнулась Вера Ивановна.
Может, Виктор Петрович просыпался не раз, но окончательно пришел в себя лишь на третьи сутки. Сообразил, лежит в послеоперационной палате. Рядом Маша. Глаза усталые. Под глазами мешки и складки.
— Вы?
Она кивнула.
Поправила подушку, одеяло.
У него все болело. И лежит, кажется, в крови. Но под одеялом не видно.
— Закурить бы, — вспомнил он совет Западова.
Маша выбежала из палаты, скоро вернулась с сигаретой, мундштуком и спичками.
Сама зажгла спичку.
Он закашлялся.
— Осторожнее! — прошептала Маша.
Курить вроде не хотелось, и он отложил сигарету.
— Какое сегодня число?
Маша назвала.
— Значит, три дня?
— Ага.
— А вы?
— Я не уходила.
Ему было приятно, но выяснять подробности не хотелось.
Маша сказала:
— Я вас поздравляю! Вы вытащили лотерейный билет!
— Какой билет? — не понял он.
— Самый настоящий, лотерейный.
Потом с лотерейным билетом его поздравляли другие. Дежурная сестра (значит, Маша здесь не по графику?), Вера Ивановна, Людмила Аркадьевна, Римма Федоровна. Даже Василий Васильевич что-то пробурчал поздравительное.
Через час была перевязка. Сняли мокрые окровавленные бинты — вот почему ему казалось, что он лежит в крови, — перебинтовали в сухое. Все тело страшно ныло и болело. Казалось невозможным сделать хоть малейшее движение. Он лежал на спине. Под него подложили детский надувной круг.
— Чтобы не было пролежней, — объяснила Маша.
Он докурил сигарету. На сей раз уже с некоторым удовольствием. И опять задремал.
Проснулся вечером. Снова увидел Машу.
— Вы не уехали?
Она покачала головой.
— Да, а о каком лотерейном билете все говорят? — вспомнил он.
— Никакой опухоли у вас нет, даже самой малюсенькой, — радостно сказала Маша. — А была киста поджелудочной железы.
— И что же мне сделали?
— Вскрыли желудок и зашили. А потом вскрыли кисту и выпустили
