какая-то особенная мазь дома, а огромный Жора сказал, не надо мази, надо выпить, а официантка крикнула, мы закрываемся, а Жора сказал, что через 15 минут – метро. А официантка подошла и сказала, мы закрываемся, а всей ей закричали «шот! шот!» и стали бить по столу, и даже охранник привстал, а Василий стал всех успокаивать, а Олег кричал, что корабль тонет, но Василий должен сойти последним, и казалось, будто ничего и нет, кроме этого бара и столика, и официантка принесла шот, и все выпили, и мы опоздали на метро, и мосты развели.
А потом Даль тихо спросил у девушки с каре и чокером, как её зовут, а она сказала, Аня, точнее, Юля, а Вероника закурила айкос. А Олег орал, что айкос – это ужасно, испоганили благородную привычку курить, а Жора просил его заткнуться и просил затянуться у Вероники, а Олег кричал, что чокер Ани – кружево питерских перилл, а Василий хотел ещё шотов, а Олег кричал, что Василий – Тарантино. А кто-то сказал, что Тарантино исписался, а Жора спорил, что с каждым фильмом Тарантино растёт. А Олег кричал, что это Жора растёт, и к следующей премьере не влезет в кресло, а Жора сказал, что купит два билета и посмотрел на Веронику, а Юля, то есть, Аня, смотрела на Даля. А Даль вспомнил про тест.
А Василий сказал, что у него кое-что есть, а Жора спросил, ого? А Василий ответил, только давайте в туалете, и по очереди, а Даль подумал, что как раз в туалете и проверит тест…
… всё пытался устаканить плывущую реальность, и соотнести себя с зеркалом, и всё не мог, и думал, что ведь уже не в первый раз так стоит: в туалете, умывшись ледяной водой. И шум из-за двери, и так же стекает за шиворот, так ведь было со мной много раз, как после концерта в московском клубе или Поволжске. И есть внутри трезвый островок, и надо поймать сортир этим островком, как те гифки – поймай собачку прорезью. А в клубах тогда можно было курить, вся одежда наутро воняла. И только выходя, понимаешь, насколько оглушён. И помнишь, тот огромный мужик, голый по пояс, что орал на охрану в жилетах с «калашниковами» – стреляй! ссышь? стреляй! И как после пенной вечеринки шли по морозу во влажной одежде, а парень уводил пьяную девку, что сосалась со всеми. И встали не на ту сторону трассы. И съесть чего-нибудь жирного на ночь. Бургер из Мака, Сабвэй, соус «Тысяча островов». Это я сейчас тысяча островов. А юность-то ушла, вдруг подумал он, глядя на себя в зеркале, который думал, что юность ушла, и вдруг вспомнил, что в кармане лежит что-то ва…
В дверь забарабанили.
– Мы закрываемся! – официантка.
И голос Василия:
– Саш, тебя одного все…
…улице Василий сказал, что надо вызвать такси через Яндекс, а Жора говорил, что Яндекс скатился, да ещё большой спрос. А Василий сказал, надо просто подождать, и цена упадёт, так всегда, если зайти в приложение через десять минут.
А Вероника ёжилась в пальто, и дуло с канала, а Жора накинул ей куртку на плечи. А Василий открыл приложение, а цена выросла. А Олег кричал: протестую! – видимо, самому ветру – и сказал, что поймает так, и выбежал на проезжую часть, поскользнулся, упал на спину и долго лежал и кричал «протестую» в бледные звёзды, а Василий пытался поднять, его – тихо-тихо! А Олег причитал, Питер потерял свой дух, даже звёзд не видать, вот раньше был Пи…
А Даль стоял с Аней, то есть, Юлей под локоть, и думал, может, приобнять её, а Жора сказал, белый Хёндай Солярис 228, две минуты, и взял Веронику под локоть. А Василий подмигнул и сунул Саше джоинт. А Даль затянулся разок и отошёл к каналу, подышать «ледяным питерским ветром», как кричал ему вслед Олег. А Саша смотрел на ремонтные работы рядом с оградой: разобрали брусчатку, и ядовито-жёлтый знак человечка с лопатой, и малиновые лампы на пластиковых блоках – нелепая современность врезалась в ландшафт. Уже кричат. А так хочется постоять над каналом, не думая про то, что там в кармане. А помнишь, Саш, как мы ездили на первый концерт с «Зёрнами» в Питер? И так же напились, и шли после концерта вдоль Грибоедова? И орали с Максом Эдуарда Сурового на всю улицу. А потом я перебежал к ограде – чёрное кружево, как чокер на её шее – и швырнул из кармана мелочь, целую горсть – вот так, как сейчас, не глядя! – а там было неожиданно много, рублей 70 – всплеск! И, оказалось, что я тогда и ключи от московской квартиры выкинул. Выкинул, чтобы вернуться, мелочь, ключи, и то, что было в кармане сейчас, не глядя – выкинул. Всплеск. А мне уже кричат, белый Солярис 228…
Таксист сказал, все не поместятся. А толстый Жора предложил взять кого-нить на колени. Например, Веронику. А Вероника говорила, давайте вызовем ещё, она замёрзла. А Василий говорил, давайте как-нибудь влезем, а если оштрафуют, он лично заплатит, а толстый Жора предлагал ехать на Думскую, а Олег кричал, Думская уже не та. А таксист нервничал и говорил, я сейчас уеду, а Жора говорил таксисту, никуда ты не уедешь, и они чуть не подрались.
И Василий кричал, хватит-хватит, а Олег кричал, у нас есть победитель таксистов, а Даль улыбался и сажал Юлю, то есть, Аню на заднее, и Вероника села рядом, а Василий спереди, а Жора заказал себе другое. А Даль сказал, поехали уже к Василию, и взял тихонько Аню за руку.
И пока мы ехали в такси, Даль сказал, что его может укачать на заднем. А Василий совал ему жвачку с переднего сидения. А Вероника тоже порывалась дать леденец, но вынуждена была отпихивать пьяного Олега, который кричал, что лучшее средство от тошноты, это поцелуй. И Даль сказал, лучше – выпить, и улыбнулся Юле, то есть, Ане, и она улыбалась в ответ, и вдруг они поцеловались с Аней, то есть, Юлей, то есть, как её звали, но точно не с Вероникой. И все примолкли, и только пело радио «Ну и что же здесь кри-ми-наль-ного-о-о-о-о-о!!!». И Вероника хотела отвернуться, но рядом был Олег, и Вероника смотрела в телефон, и её укачало. И потом такси два раза останавливалось, чтобы Олег и Вероника вышли поблевать, так удивительно одновременно. А Даль целовался с Аней, и губы
