Встал и повернул назад. Дядя Жора на холме у последнего дома. Увидел меня, остановился. Поднимаюсь к нему. Что-то надо же сказать. Говорю:
- Почему она одна и куда пошла?
- Мама? - спрашивает.
- Корова, - говорю.
Бессонница
Канаву, в которой черные трубы посреди улицы, - успели засыпать, но дорогу не заасфальтировали. Мороз сковал грязь в колеях, и они похожи на мои ребра. Снег выпал, но совсем немножко, и на тротуарах его растоптали, остались одни следы от сапог и ботинок, след на следе, и так несколько раз и от снега ничего, только там, где не ходят и не ездят, он сверкает на солнце.
- Собирала окурки, - рассказывает Фрося, - и увидела... Увидела лестницу в небе и отвернулась; испугалась, на скамеечке сидели, продолжает, - безобразного вида мордовороты. Вот здесь. Очень хочу куриную ножку, а в этом ларьке продают копченых кур. - Подходим к ларьку. Читаю: курица стоит 26 рублей. - Даже деньги есть, - открывает кошелек.
- Ты успела получить пенсию? - спрашиваю.
- А как же, - говорит, - я тебя сегодня угощаю, а то у тебя, Тузов, постоянно нет денег. Одну курицу, пожалуйста, - и достает из кошелька деньги.
- Через полчаса будет готова, - говорят из ларька. - Будете ожидать?
- Через полчаса... - с разочарованием протянула. - Не будем, холодно ведь, а что еще у вас есть?
- Пицца с грибами, пицца с сыром, пицца с ветчиной... На витрине смотрите.
- Гамбургер - это вкусно?
- Очень вкусно, попробуйте, можно одну порцию на двоих.
- Да, пожалуйста, одну, - говорит. - Попробуем, только разрежьте пополам.
- Обязательно, - продавщица берет нож.
- Мордовороты, значит... - продолжает Фрося. - Выбросила окурки в мусорную урну - и не хотела, а глянула на лестницу...
- 11 рублей.
Фрося подала сто, ей обратно продавщица протягивает 89 - по рублю; Фрося пересчитала сдачу и спрятала кошелек в сумочку. Из окошечка на картоночках подают две половинки порции. Не люблю, когда все перемешано, а она любит.
Попробовала.
- Вкусно, Тузов, - говорит.
И я откусил. Когда есть хочу, все вкусно.
- Продолжай, - прошу Фросю.
- ...Лестницу, - повторяет она, - снова отвернулась, на скамейке с краю оставалось место, я присела, рядом - самый большой и страшный разбойник, обняла его, а ты усмехнулся.
- Куда ты идешь? - спрашиваю.
- Переходим дорогу, - удивляется Фрося.
- Ты не видишь, что милиционер на автобусной остановке у всех подряд проверяет документы?
- Ну и что? - говорит. - Я их не боюсь. Потом ты дал мне банан, я начала есть его...
- Ну, так я боюсь! - хотел прошептать, но так получилось, что заорал и побрел по улице наискосок.
Будто по ребрам своим иду; спотыкаюсь о замерзшие комья глины. Откусывал от гамбургера и жевал, и с каждым шагом оглядывался, пока Фрося меня не догнала.
- Но это был не банан, а дым; когда я распечатала шкурки, он буквально повалил, и я его ела, ела, торопилась съесть, потому что он ускользал изо рта. Я ела его и заплакала, а ты украдкой от меня смеялся и катался на качелях на дереве. Листья с дерева опадали, иногда охапками, и за ними все дальше продвигалась, опускалась с неба лестница. Я съела дым, и меня раздуло; тогда ты взял меня за руку, и мы вошли по ступенькам в Загс; я и оттуда в окне увидела, как лестница раскачивается, как качели...
Шагали между домов. Гамбургер в моих руках остыл на морозе, и пальцы озябли, я быстро его съел, а она свою половинку держала перед собой почти не тронутой и продолжала:
- У меня загорелся лоб, я его - к бетонному полу. Ты скорее на второй этаж в женский туалет, тогда - сбросила с себя обувь, чтобы ты не услышал, как я ухожу, и - на цыпочках к выходу - едва разминулась с двуглавым орлом...
Я не вытерпел и говорю:
- Ешь, холодный - невкусно, а у тебя сегодня праздник.
- Да, - согласилась она, и - с набитым ртом: - Очень хотела есть и укусила двуглавого орла - теперь знаю, что у них куриные ножки...
- Ешь, ешь, - повторяю.
А она еще:
- Единственно запомнила, как больно взбираться босиком по железной лестнице, затем встретила очень галантных кавалеров в синих халатах и помахала тебе на расставанье весело.
- А вот, - показываю, - и фонтан, - подожди меня, пожалуйста, - смотрю на часы, - здесь.
- Ладно, - заметно погрустнела.
- Ешь, - говорю.
Перехожу на другую сторону улицы. Один фонтан солидный, а два поменьше, я заглянул: немножко снега на донышках, как в вазочках мороженое. Прошелся по кругу и вернулся взором к Фросе на другой стороне. Стоит и держит перед собой гамбургер. Показываю ей зубы - сам будто ем. Она меня поняла и - откусила. Тут на светофоре зеленый свет, и собравшиеся на переходе устремились с разных сторон улицы навстречу - за ними Фросю не видно, и я вздохнул, прохаживаясь вокруг большого фонтана.
Не могу стоять на месте. В который раз посмотрел на часы. Неподалеку остановилась женщина, тоже руку с часами - к уху. Направляюсь к ней, хотя вижу, что это не о н а, но все равно - чтобы удостовериться, решил подойти. В меховой шапке - один нос; подхожу - она отвернулась от меня. Пришлось заглянуть под шапку. Женщина посмотрела на меня испуганно. Вокруг глаз пудрой распыленные морщинки. Иду дальше. А на другой стороне улицы Фрося жует холодный гамбургер. Холодный, наверно, совсем невкусно. Прыгаю. Перед фонтаном ступеньки. Одни - скользкие, лакированные; выбираю те, которые выщерблены. Пока прыгал - небо затуманилось, посыпался снег, и Фрося съела гамбургер. По площади беспрерывным потоком люди, туда и обратно, толпятся перед светофором, но я не знаю, откуда Маша должна, может показаться; стараюсь не глядеть на Фросю, а она смотрит на меня - и я невольно смотрю на нее, и - по выражению ее лица - вижу: какое у меня лицо; тогда заставил себя на нее не глядеть, любуюсь архитектурой, еще подул ветер - на глазах от ветра слезы, не смотрю в ту сторону, и тут Фрося за моей спиной поскользнулась на лакированной ступеньке.
- Что случилось? - оглядываюсь.
- Все на меня смотрят, - показывает на прохожих, которых - пока я у фонтана ожидаю Машу - наверно, тысяча прошла, - смотрят на меня, копируют все мои жесты, каждое движение, потом интерпретируют: каждый по-своему, и после в меня же эти "копии" возвращают.
- А ты не смотри на них, - говорю, - смотри на меня.
- На тебя больно смотреть.
- Пусть будет так, - загрустил, - но это лучше, чем на них.
Побрела назад; только я оглянулся - уже затерялась в толпе; небо приобретает странный серо-буро-малиновый оттенок, и снег начинает сыпаться разноцветный, искрится и сверкает, - когда мне кажется, что они, все они видят, какое у меня лицо, и я не знаю, куда его деть.
Отвернулся от них - и с той стороны, откуда не ожидал, - Маша замахала мне издали рукой, и я спешу к ней навстречу - она прижала руки к груди и рассыпалась в извинениях, тут же выхватила зеркальце и стала рассматривать себя; от зеркальца - зайчик, и ее лицо осветилось, просветлело.
- Все, - говорю, - Маша, на месте - можешь не смотреться.
- Нет, - щеточкой по щекам.
- Да, - утверждаю.
- Я проспала, - объясняет.
Смотрю на часы и удивляюсь:
- Ты поздно ложишься?
- Нет, - отвечает, - ложусь нормально, но долго не могу заснуть.
- Я, - вспоминаю, - тоже сегодня никак не мог уснуть.
- Даже не позавтракала, - жалуется. - Давай чего-нибудь перекусим.
- Можно ко мне домой, - предлагаю. - Я здесь недалеко живу.
Перешли на другую сторону площади, к вокзалу.
- Зайдем на минутку - погреемся, - говорит.
- Почему у тебя одна рукавичка? - спрашиваю.
Сначала, после мороза приятно было погреться в помещении, потом пришел поезд, и в одну минуту пассажиры наносили снега, он растаял, на полу замешалась под ногами грязная каша, а под нею блестели мраморные плитки, на которых легко можно поскользнуться.
Вышли из вокзала, увидела в киоске булочку.
- Хоть раз укусить... - говорит. - А то не дойду до твоей квартиры, - и Маша так улыбнулась мне, как тогда, когда я покупал конфеты и сказал про дырку в сумочке, и - опять у нее ямочки на щеках, а я не ожидал, что она улыбнется.
Я склонился, чтобы поцеловать ее, - прядь волос со лба упала мне на глаза, и я подул на волосы, - успел увидеть, как она робко посмотрела на меня, и одного этого взгляда оказалось достаточно, чтобы сердце забилось иначе.
- Выбирай, - говорю, - тут разные.
- С орехами.
- Что будешь пить?
Не глядя пальцем в стекло.
- Томатный сок?
- Что угодно, - говорит. - А ты?
- Есть не хочу, - отвечаю. - Не так давно перекусил, - вспомнил про половинку гамбургера.
Отошли в сторону, к забору, и тут я увидел в нескольких шагах среди прибывших пассажиров Зинаиду с мальчиком. Она в модном пальто с норковым воротником и в норковой шапке тащила все тот же чемодан, а Павлик повернул лицо ко мне, но взгляд его проскользнул дальше. Я не сразу понял: куда? Моя Маша жевала булочку; вдруг зазвучала труба. У меня было такое настроение, что я не сразу ее услышал, но - услышал; повернул голову - чуть дальше сидел на снегу нищий и дудел в трубу. Тут подъезжает шикарный автомобиль, у которого вместо стекол зеркала. Из него выходит в дорогом костюме с иголочки и с неестественно румяным лицом какой-то важный господин, подхватывает у Зины чемодан и целует ее в щечку. Я еще раз увидел, как Павлик оглядывается на трубу. Она от времени потеряла блеск и заимела матовый цвет пасхального яйца, которое нафабрили не жалея луковой краски. Когда Маша цедила из соломинки сок, совсем рядом прошла Фрося, остановилась около нищего с трубой и бросила ему в шляпу монетку...
