– Вот как? – спросил Вермандуа, немного насторожившись. Первые слова посла очень его обрадовали: может быть, это было бы наградой судьбы за провал дела с антрепренером. «И без лекций, без разъездов, без идиотских речей. Ах, как это было бы хорошо!..» После двукратного замечанья о «друзьях» он немного насторожился.
– Вы, кстати сказать, дорогой друг, могли бы теперь оказать Советскому Союзу немалую услугу, – сказал Кангаров, явно терявший «дуатэ»[235]. Все дело больше его не интересовало даже в спортивном отношении. «Конечно, и этот такая же продажная сволочь, как другие… Все, все они одинаковы…» Он без переходов, без дипломатической маскировки, без того «дуатэ», которое в нем не без основания хвалил Эдуард Степанович, изложил дело о телеграмме. «Да, ее решение окончательно, она уедет, она уедет, – думал он, излагая дело, почти не глядя на собеседника. – Она выйдет за курносого!.. Тут все кончено… А если так, то зачем мне жизнь?» – думал он. Вдруг, встретившись взглядом с Вермандуа, он увидел, что тот побагровел… «Кажется, я не так сказал, как нужно», – подумал он почти без сожаленья.
– Так что, вы хотите купить мои сочинения, если я пошлю телеграмму этому… Сталину? – спросил Вермандуа. Лицо его все больше наливалось кровью. «Вот кто внес в мир то зло, которое теперь его заливает. И террор в таком масштабе, и зверства, и подкуп они, они первые внесли в нашу жизнь. Гитлер только их ученик! Это они положили конец девятнадцатому веку, моему веку!..» Он вдруг почувствовал бешенство. Ему показалось, что в его лице нанесено оскорбление всей мысли, всей французской мысли, всей человеческой мысли. Ему показалось даже, что тени Декарта, Паскаля, Монтеня, Бетховена окружают его и ждут ответа. «Я знаю, что ответить этому господину!..»
– Вы меня не так поняли. Я говорил о двух разных делах. Ваши сочиненья одно, а… – начал равнодушно Кангаров и не докончил фразы. Вермандуа с перекосившимся лицом тяжело встал с кресла. Он сказал только одно слово: merdе…[236] – Только этим словом и можно вам ответить, – прошипел Вермандуа, вставая. Кангаров выпучил желтые глаза. Кто-то из проходивших по гостиной людей на них оглянулся. «Да, когда все, все гибнет, единственное, что еще можно уберечь, – это свое достоинство и независимость. И этому должно быть все принесено в жертву. Бедность? Нищета? Ну и пускай бедность и нищета! Я французский писатель!» С упоением, с подъемом, которого у него не было при отделке самых лучших его страниц, Луи Этьенн Вермандуа повторял слово, еше никогда, верно, не раздававшееся в историческом дворце королей.
«Начало конца». При жизни Алданова отдельным изданием на русском языке была выпущена только первая часть романа. Вторая печаталась с сокращениями в конце 30-х годов в журнале «Современные записки». В 1942 г. В №№ 2 и 3 «Нового журнала» Алданов напечатал пропущенные главы и окончание, однако не по порядку глав, а группируя материал по отдельным сюжетным линиям. При подготовке текста для настоящего издания использовался полный перевод романа на английский язык (M. Aldanov. The Fifth Seal. Transl. by N. Wreden. London. Cape, 1946) и из этого перевода заимствована последовательность глав.
Первая часть печатается по кн.: М. Алданов. Начало конца, ч. I, Париж, «Русские записки», 1939 г.
Вторая часть: главы I–VIII по журн. «СЗ», № 68; главы IX–XV – там же, № 69; гл. XVI – там же, № 70; главы XVII–XIX по фрагменту «Командировка Тамарина», «НЖ», № 2; главы XX–XXI по фрагменту «Реквием», главы I–III, «НЖ», № 3; главы XXII–XXIV по журн. «СЗ», № 70; глава XXVII по фрагменту «Бал у короля», «НЖ», № 2. Заключительная сцена романа печатается по тексту, обнаруженному в Бахметьевском архиве.
«Кофе… Булочки! Бутерброды…» (нем). Здесь и далее переводы текстов на иностранных языках даны редакцией, если это не оговорено особо.
«Сколько я должен?» (нем.)
«Правильно» (нем.).
«Большое спасибо» (нем.).
«Занимайте места!..» (нем.)
«Наследие» (нем.).
«У войны есть собственная грамматика, но нет собственной логики…» (нем.)
Огромное внешнее воздействие французской революции следует искать не столько в новых средствах и доктринах ведения войны, сколько в совершенном изменении политического искусства и методов управления, характера правительства и состояния народа и т. д. То, что другие правительства неверно истолковывали, то, что они стремились обычными силовыми средствами удержать равновесие, хотя это была уже новая чаша весов, которая перевешивала, – это были ошибки политики. Возможно ли такие ошибки рассматривать с точки зрения чисто военного восприятия войны и пытаться их исправить? Невозможно» (нем.).
«Понедельник, вторник, среда» (англ.).
«Еврейские кровавые собаки» (нем.).
Жар (фр. «briot»).
«Порыв» (фр.).
«Война есть продолжение политики» (нем.).
«Невозможно» (нем.).
Старчески расслабленный, впавший в слабоумие человек. – фр. ramolli.
«Счастливого пути, ваше превосходительство» (нем.).
«Силы небесные!» (нем.)
«Быть не может!» (нем.)
«Это значит: «двадцать лет спустя» (нем., фр.).
«Дорогой мэтр и друг» (фр.).
«Верьте, прошу вас, дорогой мэтр, в мои чувства восхищения и сердечной привязанности» (фр.).
«Женщины, дорогой мэтр, женщины… Я смутно слышал, что вы ведете рассеянный образ жизни». – «Оставьте, доктор, это преувеличение» (фр.).
«Вам уже не двадцать лет и даже не пятьдесят. Ничего, кроме этого, я не говорю» (фр.).
«Годптся, годится» (фр.).
Горничная (фр.).
Искусная повариха (фр.).
«Кушать подано» (фр.).
«Чрезвычайно интересно, мэтр…», «Вы создадите шедевр, мэтр…» (фр.).
«…Вы догадываетесь, дорогой мэтр, это не то, чтобы у меня отсутствовало желание…» – «…С каждым днем ситуация ухудшается, и я не вижу, каким образом…» – «…Кризис налагает на меня тягостную задачу сделать…» (фр.).
«Сотни и тысячи, дорогой друг, американцы платят ему сумасшедшие деньги!..» (фр.)
«Нищета, говорю вам, черная нищета!..» (фр.)
«Отсечение головы» (лат.).
«Сволочь», «грязная сволочь», «каналья», «старая каналья» (фр.).
Г-н Жорж Куртелэн получил ваш запрос, касающийся… Он имеет честь проинформировать вас, что ему напл… совершенно» (фр.).
«Формула 2, не так ли, дорогой мэтр?» (фр.)
«Заклеймить эти отвратительные действия» (…) «заклеймить эти действия как несовместимые с нормами цивилизованного общества» (фр.).
«Она готова, остается только ее написать» (фр.).
«Ведь лира выше весов. Ваша республика взвешивает, отмеряет и направляет человека; моя возносит его в безбрежную лазурь. Вот где разница между геометром и орлом». – «Ты витаешь в облаках». – «А вы погрязли в расчетах». – «Не пустая ли мечта эта гармония?» – «Но без мечты нет и математики». – «Я хотел бы, чтоб творцом человека был Эвклид». – «А я, – сказал Говэн, – предпочитаю в этой роли Гомера…» (фр.) – В. Гюго. Собр. соч. в 15 т., М., 1956, т. 11, с. 377. – Перевод Н.М. Жарковой.
«…А женщина? Какую вы ей отводите роль?» – «Ту, что ей свойственна… Роль служанки мужчины». – «Согласен. Но при одном условии». – «Каком?» – «Пусть тогда и мужчина будет слугой женщины». – «Что ты говоришь? – воскликнул Симурдэн. – Мужчина – слуга женщины! Да никогда! Мужчина – господин. Я признаю лишь одну самодержавную власть – власть мужчины у домашнего очага. Мужчина у себя дома король». – «Согласен, но при одном условии». – «Каком?» – «Пусть тогда и женщина будет королевой в своей семье…» (фр.) – В.Гюго, там же, с. 379.
