дать сдачи и вогнать противника в
нокаут, нужно отступить, что он и сделал. Но урок был усвоен. Он был настолько хорош, что напомнил Ван Саалу урок, преподанный Прудону, утверждавшему, что собственность — это воровство: благородный соперник влепил философу увесистую пощечину со словами:
«Je vous donne en toute proprieté…» [19]
Вернувшись на помощь растерянным обитателям дома, Ван Саал столкнулся с chauffeur, выбегавшим, чтобы позвать врача. И в этот же момент увидел лицо невесты, которую вели в ее комнату. Какой болезненный pathos! [20] Это потрясло его. Небесной красоты личико казалось побитым, рыхлым, похожим на пожухшую магнолию, на губах застыл крик.
Оп Олооп по-прежнему лежал в одиночестве, вытянувшись как утопленник. Ван Саал взял его за ладони и встряхнул руки. Дыхание едва угадывалось. На лице время от времени проскальзывали слабые отблески жизни, возможно продолжавшейся во сне. Далекие отблески духа: маяк для потерпевшей кораблекрушение плоти! Тихие вздохи. И больше ничего.
Комната погрузилась в тишину. Пит Ван Саал не знал ни что делать, ни что говорить.
По счастью, приехал врач.
Этот важный мужчина лет пятидесяти был отцом и тезкой приходившего ранее молодого врача. Обеспеченный и известный доктор не просто прибыл на вызов, ему нужно было смыть с семейного реноме пятно, оставшееся после визита его сына.
Увидев консула Финляндии, он подошел, чтобы поздороваться с ним.
— Здравствуйте, доктор! Как я рад вас видеть! До вас здесь был другой врач. Но он не справился…
— Да, это был мой сын Даниэль Орус младший.
— Ваш сын! Я и не знал, что у вас есть сын-врач.
— Да, он мне все рассказал. Я здесь скорее из-за него, нежели из-за пациента. По всей видимости, речь идет о симулянте, который зачем-то изображает припадки.
— Я тоже это подозреваю, к чему скрывать.
Слово «симулянт» идеально подходило к ситуации.
Врач осмотрел статистика издалека. Заинтересовавшись произошедшим, завязал с хозяином дома долгий и обстоятельный разговор, состоявший из пространных вопросов, сухих ответов и a priori сделанных выводов. Затем вернулся к пациенту, теперь уже действительно пациенту. Опустился рядом с ним на колени. Пальпировал его. Послушал. Открыл ему глаза. Сделал тысячу постукиваний и сто раз проверил рефлексы. Состояние Опа Олоопа практически не менялось: его лицо стало более осмысленным, рот растянулся в удивленной гримасе, затуманенный взор приобрел выражение глаз ягненка, которому перерезали горло. Когда доктор Орус поднялся на ноги, на его лице застыло решительное выражение, предвещавшее диагноз.
— Могу заверить вас, что этот человек сейчас в обмороке. Липотимия. Безусловно, в данном случае речь идет о темпераменте симпатическо-тонического типа. Один укол — и он придет в себя. Он эмоционален, возбудим, непостоянен. Ничего страшного здесь нет. Это пройдет. Он предрасположен к тревожным состояниям. Возможно развитие депрессивного синдрома. Ступор, который читается на его лице, типичен для melancholia attonita. Меланхолия — это всегда синдром. Мои наблюдения и то, что вы мне рассказали, без малейшего сомнения указывают на то, что его обморок вызван психонейропатологическим приступом…
— Чем? — взревел Пит Ван Саал, выведенный из себя менторским тоном доктора. — Да вы посмотрите! Посмотрите вот сюда, за ухо.
Врач остолбенел.
Его тщательно выстроенная и продуманная речь лежала у его ног в руинах позора. Он почувствовал себя обманутым. Пристально глядя на консула Финляндии, он снял с вешалки шляпу и приготовился откланяться.
Вниз по лестнице прыжками слетела служанка.
— Скорее доктора! Доктора! Сеньорита Франциска бредит…
Врач гордо и бесстрашно вскинул голову.
Трое мужчин с мольбой смотрели на него, взглядом прося о помощи. Но он не двигался с места, втайне наслаждаясь маленькой местью. Его ставки снова выросли, об этом свидетельствовало жалобное выражение глаз присутствующих. Позабыв про долг, он не реагировал и не двигался с места. Драматическое напряжение достигло пика. Три лица посуровели, и взгляды стали стальными, словно веля ему подняться наверх. Но безуспешно. Доктор прочно встал на якорь в океане злобы:
— Довольно фарса. Отвезите ее в сумасшедший дом… Дайте ей цианида… Прощайте.
По цветам, лучшим из растений, всегда видна длинная череда благородных предков. По моральным качествам, лучшему, что есть в человеке, всегда видно его происхождение. Своим поведением доктор Даниэль Орус, отец врача с тем же именем, продемонстрировал, что сын определенно перенял основные черты семейного характера.
Можно ли взлететь кубарем наверх? По крайней мере троим это удалось. Страх выворачивает чувства наизнанку. Сами того не сознавая, консул, Ван Саал и Кинтин Оэрее поднимались по лестнице так, словно катились с нее вниз.
Оп Олооп по-прежнему лежал в одиночестве, вытянувшись, как утопленник. Но бушующее море выбрасывает на берег все то, что не принадлежит ему и не живет в нем: трупы, обрывки водорослей, обломки истерзанных штормами кораблей. Инстинкт делает точно так же: вышвыривает наружу все то, что мешает ему колебаться в глубинном ритме материи. Так, половой инстинкт преодолевает цензуру, условности и мораль, встающие на его пути. Инстинкт самосохранения с тем же эгоизмом справляется с обмороками, травмами и шоком, отнимающими жизненные силы, борется с временной слабостью и нервными потрясениями.
Если бы Оп Олооп контролировал свои действия в этот момент, он сам убедился бы в верности сказанного. Но увы. Его мозг представлял собой камеру-обскуру, работникам которой дали выходной. Ни мыслей, ни образов. Он очнулся по приказу не терпящего возражений инстинкта. Поднявшись на ноги, увидел, что блестящие витрины, богатые картотеки, драгоценные сокровища его разума оказались вне него, заполнили собой холл. Объяснить, как это произошло, он не мог. Его беспокоило легкое чувство необъятной пустоты внутри. Его голова не вписывалась в привычные рамки, она увеличилась до размеров комнаты, в которой он находился.
Он весь состоял из вибраций.
Чисто механически он надел шляпу и нашел трость. Затем направился к входной двери. В прихожей он почувствовал удивительную вещь. Он не вмещался в нее. Его голова занимала столько пространства, что ее буквально пришлось пропихивать наружу. Когда он пробился за ограду, его все еще бледное и измученное лицо засветилось от облегчения.
Опустошенный, совершенно опустошенный, Оп Олооп отправился в неизвестном направлении. Не обращая внимания на шум и вонь автомобилей, он ровным автоматическим шагом двигался вперед, вдаль. Туда, где взорвется этот удивительный воздушный пузырь. И только когда он взорвется, Оп Олооп сможет обрести новую реальность.
Поэтому он шел, шел и шел.
Тем временем Франциска, поддавшись уговорам окружающих, очнулась. К ней вернулись зрение и слух и ничего более. С гнезда ее губ то и дело слетали сумасшедшими птицами несвязные слова. Ее тонкий прямой нос то распухал, то ссыхался. Ей казалось, что роскошные духи
