возле них со скрипкой, и Лулу берет инструмент в руки бережно, словно новорожденного. Один из жестов мадам Хант.
– Дорогая, почему бы тебе не побаловать нас какой-нибудь пьеской?
Остальные гости с нескрываемым интересом подходят ближе.
– Но, Мими…
– Ты ведь так чудесно играешь!
– Сыграю, если кто-нибудь будет мне аккомпанировать.
– Я буду тебе аккомпанировать!
Все оборачиваются к этому летчику-писателю – высокому и слегка неуклюжему, за которым закрепилась слава человека экстравагантного. Она несколько удивленно и насмешливо смотрит на него.
– Будешь мне аккомпанировать?
Попроси она – он даже в ад пойдет с ней.
– Ты играй, а я спою.
Им не впервой. В гостях у друзей они порой устраивали такие дуэты – отчасти в шутку, исполняя старые, несколько увядшие песни.
Парой взмахов смычка Лулу настраивает скрипку. Она играет, а поют оба. И он ей безмерно благодарен за то, что она не позволила ему петь одному, с его-то петушиным голосом. Луиза внимательно смотрит на гриф, а он – на нее. В гостиной не меньше двадцати человек, но музыка строит окружение только для них двоих. В это мгновение он счастлив.
После второй песни Лулу теряет к этому занятию всякий интерес и кладет скрипку на поднос одного из проходивших мимо официантов.
Звучат аплодисменты. Его хвалят чисто формально, а вот Лулу окружили восхищенные мужчины и женщины. Все мотыльки слетелись на ее сияние. Мельтешат вокруг, образуя стену, которая от нее его отрезает.
Супружеская чета, знакомые его тети Ивонны, подходят к нему поздравить с публикацией книги и заводят разговор, который он хотел бы как можно быстрее закончить, но любезность четы совершенно непробиваема. Наконец ему удается от них отделаться, и он подходит к кружку Лулу. Некий кавалер что-то шепчет ей на ухо, а она громко хохочет: для любой другой женщины – вульгарность, у нее же выходит сексуально. Тони снова ждет своей очереди: незаметно подбирается ближе, изображая притворный интерес к разговору кружка вблизи от нее и не переставая поглядывать на нее краем глаза. Ему так хочется привлечь ее внимание.
И вот он видит, как она прощается с одной супружеской парой и на мгновение остается одна. Настал его час! Сейчас или никогда. И он стремительными прыжками кидается к ней, не заметив у себя на пути официанта, направлявшегося в кухню с подносом, полным тарелок и фужеров. В столкновении двух поездов поднос кренится, и раздается оглушительный грохот летящей на пол посуды. Официанту с большим трудом удается удержаться на ногах, а вот Тони теряет равновесие и падает на софу, где сидят и беседуют две дамы, что тут же оказываются погребенными под обрушившейся на них лавиной. Дамы барахтаются под ним. Если он хотел привлечь внимание Лулу, очевидно, что это ему удалось.
Два галантных кавалера помогают ему встать на ноги, заботясь главным образом об освобождении дам, которые предстают с испорченными прическами и в заляпанных тортом платьях. Тони с самым сокрушенным видом еще и еще раз просит у них прощения, а мадам Легран дает указание горничной проводить дам в туалетную комнату, пока сама она пытается устранить последствия погрома.
– Мими, извините меня, мне так жаль…
– Ничего страшного, Тони. Прошу вас, не обращайте внимания, вечер продолжается!
Однако это происшествие служит громовым сигналом к тому, чтобы присутствующие начали расходиться, и светский раут завершается.
Мужчина разбирают шляпы, а дамы – шали.
Тони, начав приходить в себя, находит взглядом Лулу, которая вновь стоит у окна, задумчиво разглядывая вечерний проспект, где уже зажглись фонари.
– Я слегка споткнулся.
– Судя по скандалу, это было землетрясение.
– Да, но я всего лишь хотел подойти к тебе. Дойти до тебя – как на гору взобраться.
В его словах звучит не ирония, а обожание альпиниста. Он предан ей. А это и есть самый верный способ потерпеть поражение в глазах такой женщины, как Лулу, которая не желает ярма, которой скучно все, кроме свободы.
– Можно тебя проводить?
– Я остаюсь у Легранов на ужин.
– Когда мы увидимся, Лулу?
– А когда ты познакомишь меня со своей супругой?
Он краснеет. Заикается.
– Как только представится случай.
– Это хорошо.
– А твой муж?
– Он в отъезде.
– Лулу…
– Да?
Тони смотрит на нее. Похоже на то, когда рассматриваешь в телескоп невероятно далекую планету.
– Я уже ухожу, – говорит он, не в силах скрыть печаль. – Я только хотел сказать, что те месяцы, с тобой, – лучшее, что было в моей жизни.
Наконец-то она отбрасывает свой ироничный тон и глядит на него с нежностью, будто в эту секунду видит впервые за вечер. Хозяйка дома подходит вместе с еще одной дамой, и они уводят ее к столу – пробовать пунш. Луиза прощается с ним, покачивая рукой, как будто с отплывающего от берега корабля.
Когда он выходит из дома, его охватывает пронизывающий холод, от которого никак не укрыться. Хотел бы он любить Консуэло так же сильно, как когда-то любил Лулу. Он спрашивает себя, любит ли ее до сих пор. Нет, невозможно, это было бы абсурдно, бессмысленно. То, что было, – буря его юности. Любить ее сейчас – смешно, патетично, безумно. Но он может быть смешным, патетичным и абсолютно безумным. Он не жалеет себя, это
