в области входа в зал Генеральной Ассамблеи, его предусмотренная вахта начиналась в час пополудни и должна была закончиться в одиннадцать часов вечера, с перерывом между пятью и половиной седьмого вечера. Он был вооружен длинноствольным пистолетом «смит-вессон», револьвером «магнум» 41 калибра.
Джон Фонтанелли прибыл в зал Генеральной Ассамблеи примерно в 13:50. Как только он вышел из автомобиля, бронированного «линкольна», состоялась неожиданная для него встреча с братом Лино, затем последовал короткий разговор. Примерно в два часа Джон Фонтанелли отправился на генеральную репетицию в зал заседаний, в то время как Лино Фонтанелли снова занял свое место у входа. Генеральная репетиция длилась полтора часа и закончилась в половине четвертого.
Один из телохранителей мистера Фонтанелли, Марко Бенетти (родился в 1971 году в Риме, женат, проживает в Лондоне) дал официальное показание для занесения в протокол, что около трех часов работник службы безопасности ООН Джордж Браун, родившийся в 1976 году в городе Аллианс, штат Огайо, спросил его, знает ли он, что к мистеру Фонтанелли пришел посетитель. Он ответил, что впервые слышит, но пошел с Брауном, когда тот попросил его об этом, поставив, впрочем, в известность своего коллегу Криса О’Ганлона. Оба были с мобильными телефонами и договорились, что О’Ганлон немедленно проинформирует Бенетти, когда закончится генеральная репетиция.
Выяснилось, что охранники задержали одного человека при попытке проникновения на закрытую территорию ООН. Как выяснил прибывший на место задержания Бенетти, речь шла о Марвине Коупленде, с которым Бенетти был лично знаком. Коупленд утверждал, что говорил по мобильному телефону с Джоном Фонтанелли, и заявил, что тот назначил ему встречу после окончания генеральной репетиции. На вполне обоснованное недоверие Бенетти Коупленд предъявил бумажку с номером телефона, в котором Бенетти опознал номер мистера Фонтанелли. Поэтому Бенетти рассудил, что указанный разговор действительно состоялся, и предложил Коупленду провести его на территорию. И хотя он исходил из того, что сотрудники службы безопасности ООН уже обследовали Коупленда, он еще раз лично проверил его. Завязался разговор, в ходе которого Коупленд высказал понимание необходимости всех мер предосторожности.
Они подошли к главному входу в начале четвертого. В вестибюле уже начались приготовления к вечернему репортажу, при виде чего Коупленд предложил подождать снаружи. Бенетти согласился. По дороге они продолжили разговор. Согласно показаниям Бенетти, Коупленд сказал ему, что вернулся в Нью-Йорк еще полгода назад, с прибылей от продажи своего первого диска купил себе маленькую квартирку в Гринвич-Виллидж и с тех пор работает над второй пластинкой, для которой, впрочем, еще не нашел фирму звукозаписи. В тот момент Бенетти полагал, что Коупленд хочет встретиться с Фонтанелли в надежде на помощь в получении договора с фирмой звукозаписи, как поступал и в прошлом.
Около половины четвертого Бенетти позвонил О’Ганлон, сообщив, что генеральная репетиция закончилась. Коупленд заволновался и попросил Бенетти поскорее показать ему, как пройти к туалету, что тот и сделал.
Когда Коупленд вернулся, Фонтанелли уже вышел из зала и находился в вестибюле. Коупленд и Бенетти поспешили к нему, причем, прежде чем подойти к мистеру Фонтанелли с двух разных сторон, вынуждены были обойти препятствие – буфетный столик, на котором два флориста как раз расставляли украшения из цветов, и Коупленд оказался за спиной у Фонтанелли. В тот самый момент, когда Бенетти обратил его внимание на присутствие друга, Коупленд неожиданно выхватил пистолет и несколько раз быстро выстрелил в Фонтанелли.
Следует исходить из того, что Коупленд спрятал оружие в туалете во время одной из обычных экскурсий для посетителей. Ему удалось спрятать его настолько искусно (судя по черному следу в одной из ведущих в сторону вентиляционных шахт), что тайник не только не был обнаружен в ходе предварительного контроля, но нашелся не сразу даже после совершения преступления.
Всего Коупленд сделал пять выстрелов, из которых в цель попало четыре: две пули в живот, одна в верхний край правого легкого и одна, причинившая легкое ранение, в шею. Затем в него попала первая из нескольких пуль, выпущенных Лино Фонтанелли с расстояния семидесяти футов, – в голову, и убила его на месте. Свидетели единогласно сообщают, что Лино Фонтанелли кричал, не переставая, пока его в свою очередь не скрутили и не дали сильнодействующее успокоительное.
Просыпался он тяжело, как будто под давлением не в одну тонну, чувствуя себя странно отделенным от собственного тела, которое ужасно болело. Но, к счастью, боль чувствовалась словно сквозь розовую вату, это была скорее информация, чем собственно ощущение. Он заморгал, и веки пришли в движение, словно бронированные ворота на входе в защищенный от попадания атомной бомбы бункер, – медленно, тяжело; внутри у него что-то запищало.
А, нет, это над ним: прибор в темно-синем металлическом кожухе, выглядевший точно так же, как во всех «медицинских» сериалах по телевизору.
Это наблюдение некоторое время лениво перекатывалось внутри него, постепенно оформившись в предположение: может быть, он лежит в больнице?
Ой-ой.
Это было нечто. Неясные воспоминания о крови, текущей меж пальцев. Вокруг – кричащие, бегающие люди, затем изображение сморщивается, с краев поля зрения надвигаются темные тени, все ближе и ближе к центру.
Выстрел… Возможно ли это? Что в него стреляли? И неужели это настолько болезненно? По телевизору все выглядело намного проще.
Не так… продолжительно.
Он задремал на время, поплавал среди звезд, золотых океанов, пока не услышал голоса, звавшие его обратно. На этот раз оказалось легче открыть глаза, зато сфокусировать зрение удалось не сразу. Светлое пятно превратилось в лицо женщины с миндалевидными глазами.
– Он проснулся, – сказала она, обращаясь к кому-то, и исчезла. В небе появилось другое лицо и негромко произнесло:
– Привет, Джон.
Он знал ее. Да. Щелк-щелк, все возвращалось, все воспоминания, вся его жизнь. Урсула. Если бы только во рту не было так сухо, если бы язык не был таким распухшим… Неужели у него что-то застряло в горле? В носу? Все так тяжело давалось.
– Не говори, если тебе трудно, – с печальной улыбкой сказала она.
Глаза у нее покраснели, словно от простуды или после трансатлантического перелета. Было еще что-то, от чего у нее могли покраснеть глаза, он не мог вспомнить, от чего именно. Он знал только, что глаза могут быть такими красными и такими опухшими из-за сухого разреженного воздуха в самолете.
– Я… – выдавил он из себя.
Она улыбнулась, коснулась его руки, где-то далеко.
– Я пытался… позвонить тебе…
– Да, – сказала она. – Я знаю.
– Тебя… не было…
– Все это время я была во Флоренции, – с печальной улыбкой пояснила она. – В архиве, ты знаешь. Погрузилась в работу.
Он попытался кивнуть, но не вышло.
– Но теперь ты… здесь.
– Да, теперь я здесь.
Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, почувствовал себя счастливым. Он снова посмотрел на нее, вспомнил о времени, которое они провели вместе.
– Знаешь, – сказал он, – теперь все будет по-другому. Поверь мне. Я должен заплатить налог на наследство, представляешь. Ты, наверное, уже слышала. Думаю, все остальные деньги я раздам. Ну, может быть, кроме парочки миллионов. И если ты… ну, если ты можешь со мной… не знаю, как сказать…
Странно, похоже, она не слышала его.
– Джон! – крикнула она, взгляд ее в панике заскользил по приборам у него над головой. – Джон, в чем дело?
– А что? – спросил он. – Что такое?
– Сестра! – Она отвернулась, бросилась вон. Джон хотел посмотреть ей вслед, но увидел только, как с тихим скрипом метнулись навстречу друг другу обе створки двери.
Но он был не один. Рядом стоял еще кто-то.
Padrone.
Он стоял, такой спокойный, каким Джон запомнил его, и вдруг произнес:
– Привет, Джон.
– Привет, – нерешительно ответил Джон. Он удивился тому, что видит его. Существовала причина, по которой это было невозможно, но она почему-то не вспоминалась. – Я все испортил, да?
– Почему ты так думаешь?
– Я должен был выполнить пророчество. Вернуть людям утраченное будущее. – Внезапно он почувствовал грусть. – Но я не смог. А теперь я умираю, и Маккейн унаследует состояние. И одному Богу известно, что он с ним сделает.
– Почему ты думаешь, что Маккейн унаследует состояние?
– Я забыл написать новое завещание, – пристыженно признался Джон. – Я не подумал даже об этом. – Он отвернулся, посмотрел на потолок комнаты, и темный узор начал расступаться. – Я оказался не тем наследником, правда?
Padrone подошел вплотную к кровати, посмотрел на него сверху вниз.
– Все, что есть у Маккейна, – это кусок бумаги. А что это такое?
– Действительное завещание, – в отчаянии произнес Джон.
– Нет же. Действительно только то, что признают действительным люди. – Padrone положил холодную руку ему на лоб, словно успокаивая. – Ты забыл, что началась избирательная кампания? Первое самое обширное голосование из всех, что когда-либо проводились? Ты потребовал от человечества принять решение. А теперь,
