тоже, дура, прилегла, так меня чуть не свело от холода. Ну? Что вы упрямитесь!
Она уже сердилась и смотрела на него с каким-то подозрением. «Наверно, думает, что я пьяный…»
— Извините.
Он сел, машинально отбросил пятерней волосы, искоса глянул на нее и почувствовал, что должен объяснить ей свое поведение.
— Вам не кажется, что мы смешно выглядим… — Она кивнула на оборачивающихся на них экскурсантов. — Что мы тут… барахтаемся?
Кирилл понимал, что все действительно сегодня нелепо. Дурацкий звонок утром Лине… Она, оставленная на платформе… Нелепый разговор с отцом… Его мысли, внезапный его сон…
— Ну, что вы так на меня смотрите? — уже сердилась Лина. Они стояли друг против друга. — Поправьте рубашку…
Она дернула его вылезшую из брюк сорочку и пошла к дороге.
— Вы всегда такой? Нелепый? — спросила Лина, когда Кирилл догнал ее. — Нельзя же так распускаться!
— Лина… — Он остановился, она тоже. — Я готов принести, конечно, свои извинения… Но все-таки не стоит говорить со мной в таком тоне.
— Не надо мне ваших извинений! — Она не желала отводить глаза. — Я хочу пить!
Кирилл на мгновение растерялся.
— Что?
— Пить! Понимаете — пить… Умираю от жажды! Про обед я уже молчу… Вы же в расстроенных чувствах?!
В ее тоне была какая-то неприкрытая досада, но Кирилл чувствовал, что не он — почему-то не он! — ей причина:
— Ну, откуда… Здесь? — он пожал плечами.
— А вы не можете просто попросить воды? У отца? У домработницы, наконец? И вынести мне? — все с большим раздражением говорила Лина.
— У него нет домработницы! — машинально ответил Кирилл. Ему не хотелось вести Лину в дом к отцу.
— Почему у вас такая манера — все усложнять? До предела!
Она круто повернулась на каблуках, чтобы идти на станцию.
— Да не нужно мне никакой воды! Господи! Ну, почему вы все такие одинаковые? Такие беспомощные! Закомплексованные…
Она не оборачивалась, но Кирилл понял, что она сейчас близка к срыву, к резкой, ненужной откровенности.
— Лина! — он догнал ее и положил руку на плечо.
Она оглянулась.
Конечно, она не испытывала никаких чувств к Кириллу.
Может, лишь малую вину за ту «цидульку»? Которую они, смеясь, написали с Жигачем в Риме? Случайно встретили Корсакова с тем американцем? Напились в той маленькой остерии — до соплей… «Пошутили?»
Хотели подсесть к соотечественнику… Но Кирилл так посмотрел на Жигача, что тот остервенился на весь свет…
— Ну, и написали… Донос? Может быть…
«Ну и что?! В ее жизни бывало и не такое! И стоит ли вообще думать об этом?..»
Не знали же они тогда… Что этой бумажке будет дан такой ход! Что она так понадобится Олегу Нахабину, когда Кирилл станет ему неудобен? Конечно, Нахабин всегда был в ее жизни. Но ведь тогда она должна бросить здесь Севку, а Жигач и так падает, спивается. Одно слово Логинова — и Олег Нахабин будет только потирать ладони от удовольствия — синего все возможные грехи будут сняты. Нет, недаром он успел ей вчера в Домжуре бросить в дверях, когда они с Севкой только приехали: «Завтра же документы! И до конца недели — в самолет… В Рим! Сматывай удочки! Все! Все концы в воду!»
— А он? — имея в виду Жигача, еле успела спросить Лина.
— Я с мужиками — не живу! — скривился Нахабин в своей знаменитой ухмылке.
«Ничего! Дайте мне только вырваться отсюда! А Жигач… Есть, конечно, запасные пути… По ним он и уйдет. С самым ценным! Недаром парень-то из Малаховки! Все эти… «Тур де Вениры», «Туры ля Монако» прошел. И ни разу не сгорел!.. А тут уж последний раз…»
А если нет? Да! Она все правильно рассчитала. Если до Нахабина… «До Олежки!»… Дойдет хоть самая слабая молва, версия, что она, Лина, виделась с Логиновым, он, Нахабин, разобьется, но сделает и это. — Отъезд Жигача. Пусть дорого обойдется ему его ухмылка!
— Вы… Уже способны на подвиги?
Она смеялась над ним, над Кириллом.
— И вы дадите мне напиться? Пожалеете меня?
— Ну, конечно, — он взял ее руку и повел за собой в сторону отцовского дома.
Кирилл почувствовал, как суха и не юна кожа ее руки.
— Да не бегите вы так! — уже смеялась Лина, изображая запутавшуюся в юбках юную принцессу. — Я же разлохмачусь! Ваш отец меня не одобрит… Вы же ставите под сомнение свой вкус.
— Ну, ну! Красавица! — вдруг засмеялся он и потащил ее еще быстрее, переходя почти на бег, чувствуя, как ему становится все легче, все свободнее. — На абордаж!
— А что? Я еще ничего? — как совершеннейшая дурочка спрашивала она уже на бегу. — Да?
— В темноте… сгодится! — хохотал он и, понимая всю пошлость этих слов, не терзался этим. Они оба теперь смеялись над ролями, которые напрасно пытались исполнять друг перед другом…
— Вот… Еще немного… И мы на отчем корабле!
Кирилл перепрыгнул через заросший травой водосток и подставил ей плечо. Она, ни секунды не сомневаясь, оперлась на него и перепрыгнула через невысокий старый штакетник.
— Ой, как хорошо! — Она перевела дыхание и обвела рукой отцовские «райские кущи». — Как все ухожено! А вы говорите, нет домработницы…
— Нет! — упрямо повторял Кирилл. Ему начинала надоедать эта игра. — Мачеха у меня сибирячка.
Лина засмеялась.
— Что? — спросил он.
— Вы уже в таком возрасте, что вроде бы мачеха не должна вас обижать?
— Ну…
— А вы сказали это таким тоном… Словно вам испортили детство?
Она осторожно, почти на цыпочках, подошла к дому. С этой стороны входа не было. Только одно окно, из кухни. Кирилл невольно опередил ее — он не хотел, чтобы она увидела жизнь отцовского дома врасплох.
— Да! Лучше я сам…
Лина остановилась и начала осматривать довольно большой участок старой дачи.
— У вас здесь, наверно, и грибы можно собирать? — Она показала в сторону старых буков, которые высились в дальнем конце участка, за заросшим и обрушившимся прудиком. — Наверняка
