на нишу недалеко от входа. – Лоренцо умер в 1492 году, а его сын бежал, когда два года спустя французская армия под командованием Карла Восьмого вторглась в Италию и захватила в числе прочего Флоренцию. О Джакомо Фонтанелли нам известно только то, что он ушел из Флоренции вместе с матерью, и, вероятно, они нашли убежище в монастыре, который давал им приют и раньше.
Джон уставился на скульптуру, и на миг ему показалось, что она дышит; он заморгал, чтобы отогнать наваждение. Ему с трудом удавалось следить за пояснениями padrone.
– Этот монастырь еще существует?
– В виде руин – да. Он был заброшен в конце девятнадцатого века, во время Второй мировой войны использовался как оружейный склад и был разрушен авианалетом.
Джон снова прошелся по ризнице, наблюдая за тем, как перемещаются лучи света по поверхности скульптур, из-за чего они действительно казались почти живыми.
– Медичи были богаты, но вымерли как род. Что осталось сегодня от их состояния, кроме произведений искусства?
– Ничего, – сказал Кристофоро Вакки.
– А почему же еще существуют Фонтанелли и Вакки? И почему еще существует состояние Джакомо Фонтанелли?
Кристофоро пожал плечами.
– Ни одна из этих семей никогда не правила, не относилась к властным кругам, не выделялась. Подумайте о том, что многие Медичи были убиты, большинство из них. Состояние Фонтанелли никогда не вкладывали в сделки, военные походы и взятки. Оно просто существовало, за ним просто следили. Я думаю, что в итоге восторжествовала незаметность.
Контора располагалась всего в нескольких кварталах, на неприметной боковой улочке, если в центре Флоренции вообще существует такое понятие, как неприметные боковые улочки; она тоже была мрачным мощеным ущельем между двумя древними фасадами. Когда-то выкрашенная в темно-зеленый цвет дверь, массивная, иссеченная непогодой, с осыпавшейся краской, на которой было выгравировано имя Вакки, – вот и все.
– Ваши клиенты находят сюда дорогу? – спросил Джон, в то время как Кристофоро вынул связку ключей.
– У нас больше нет клиентов, которые должны искать нас, – ответил адвокат и открыл двери.
Запущенный фасад был всего лишь маскировкой, понял Джон, оказавшись внутри узкого дома. С обратной стороны двери виднелись автоматические фиксаторы из хромированной стали. Небольшая видеокамера сама по себе направилась на них, в то время как Кристофоро подошел к стоящему у стены ящичку и набрал на расположенном на нем циферблате длинный, состоящий как минимум из десяти цифр номер. Повсюду на лестнице послышались щелчки, возвещавшие, скорее всего, о разблокировке дверей.
– Мы храним здесь очень много старых оригинальных документов, – пояснил Кристофоро, когда они поднимались по перекошенной витой лестнице, которая наверняка пережила не один век. – До сих пор можно было не опасаться, что кому-нибудь придет в голову идея вломиться в нашу контору. Впрочем, все может измениться. Вот второй этаж: до последнего столетия там находилась квартира одного из семейств Вакки. Сейчас здесь еще остались жилые помещения на случай, если кому-то понадобится поработать долгое время и не захочется вечером ехать обратно, наверху – на пятом этаже.
Он открыл двери.
Здесь стояли шкафы со стеклянными дверцами, насколько хватало взгляда, а в них – бесконечные ряды темных старых фолиантов. Свет неоновых ламп на низком потолке отразился в стеклах, когда Джон подошел ближе и попытался разобрать поблекшие надписи на переплетах. Годы – 1714, 1715 и так далее. Запах стоял как в музее: пахло пылью, чистящими средствами и линолеумом.
– Что это за книги? – поинтересовался Джон.
– Счетные книги, – с улыбкой ответил padrone. – По ним вы можете точно проследить, как развивалось ваше состояние. Мои предки с этой точки зрения были очень педантичны. При всей скромности следует сказать, что счетные книги Вакки были намного точнее и полнее тех, которые вел сам Джакомо Фонтанелли.
– Неужели они еще сохранились?
– Конечно. Идемте.
Джон проследовал за стариком через низкую дверь, на всякий случай пригнувшись, и оказался в следующей комнате, устроенной точно так же. Так, да не совсем – приглядевшись, Джон обнаружил, что тома в шкафах более тонкие, ветхие и потрепанные, что сами шкафы более устойчивые, почти бронированные и, очевидно, снабжены встроенными кондиционерами.
– Загрязнение воздуха, – произнес Кристофоро Вакки и озабоченно покачал головой. – На протяжении веков документы не пострадали так, как за последние три десятилетия. Мы были вынуждены перейти к тому, чтобы проветривать их отдельно, в противном случае выхлопные газы в воздухе просто съели бы их.
Еще одна дверь, а за ней – маленькая темная комната, почти пустая, просто обставленная и скорее напоминающая часовню. На стене висело распятие, под ним было что-то вроде стола-стенда, рядом с которым стоял стул. Кристофоро включил две лампы, освещавшие внутренности стенда.
Джон подошел ближе, и его пробрала странная дрожь. Он уже догадывался, что увидит, еще до того, как адвокат произнес хоть слово.
– Это завещание, – пояснил Кристофоро Вакки, и в голосе его слышался почти священный трепет. – Последняя воля Джакомо Фонтанелли.
То были два больших темно-коричневых свитка плотной, странно поблескивающей бумаги, лежащие под стеклом на белом бархате. Почерк на них был мелкий, угловатый и неразборчивый. Оба свитка были плотно исписаны и соединены друг с другом непрочными на вид лентами. Джон пододвинул стул, казавшийся старым, как и все здесь, и сел. Он наклонился вперед, посмотрел на документ под стеклом поближе, пытаясь осознать тот факт, что его предок, начавший весь этот безумный проект, написал эти слова собственноручно.
– Я ни единого слова не понимаю, – наконец признался он. – Но, возможно, это средневековый итальянский, да?
– Это латынь.
Джон кивнул, уставившись на темно-коричневые элегантные, витиеватые линии заглавных букв. Похоже на страницу из древней рукописной Библии.
– Латынь. А Лоренцо знал латынь?
Padrone положил руку ему на плечо.
– Не мучьте себя, – произнес он. – Вы не виновны в его смерти.
– Но я получил от нее выгоду.
Рука сжала его плечо.
– Вы наследник. Посмотрите сюда. – И он указал на место в рукописном тексте, где Джон, прищурившись, действительно разглядел состоящую из римских цифр дату. – Самый младший потомок мужского пола, который 23 апреля 1995 года будет жив. И это вы, Джон. Вы именно тот, кто имелся в виду.
Взгляд Джона снова переместился на древний манускрипт, потерялся в элегантных завитках подписи, рядом с которой были нацарапаны другие, более мелкие, вероятно, подтверждения и нотариальные заверения, а также виднелась темная ломкая печать. Он понятия не имел, выглядел ли этот документ так, как должен выглядеть документ, датированный пятнадцатым веком. Они могли показать ему все, что угодно, утверждая, что там написано то, что они говорят. Вот только какой смысл подделывать что-либо? Они хотели подарить ему триллион долларов. Они были просто помешаны на том, чтобы превратить его в самого богатого человека со времен возникновения Солнечной системы. У них нет повода лгать ему.
Интересно, каким человеком был Джакомо Фонтанелли? Религиозным? Фанатиком? Подпись казалась твердой, закругленной, гармоничной. Так мог писать человек в полном расцвете сил, абсолютно уверенный в правоте своего дела. Он пожалел, что не может прочесть завещание. Хотя нет – чего он действительно хотел, так это узнать, каково это: когда тебе является видение, которое изменяет всю твою жизнь, влияет на нее.
Каково это – иметь четкую цель в жизни?
Прямо над столом находилось узкое, похожее на бойницу окно из толстого полосатого стекла. Сквозь него была видна часть купола, и Джон спросил себя, не та ли это капелла, которую построил для мертвого Медичи Микеланджело. Что такого в этом имени, что оно постоянно всплывает в его мыслях? У него было ощущение, что внутри звучит голос, постоянно повторяющий это имя, словно желая напомнить ему о чем-то – но о чем? Микеланджело. Он разрисовал Сикстинскую капеллу в Риме. В Риме, где жил и умер Лоренцо.
– Сколько мне было лет, когда родился Лоренцо?
– Прошу прощения? – Кристофоро оторвался от размышлений.
– Двенадцать, – ответил на свой же вопрос Джон. – Примерно двенадцать. Что было до этого?
– Что вы имеете в виду?
– До рождения Лоренцо. Кто был кандидатом?
– Вы. – Он произнес это так, как будто это было самой очевидной вещью на свете.
– Вы тогда наблюдали за мной?
– Конечно.
И вот вернулось воспоминание, всплыло из глубин забытого, словно фонтан, который включили, и он начал заполнять пустой бассейн. Элегантно одетый господин. Серебристые виски. Рука с маникюром, протягивающая ему плитку шоколада. Добродушный взгляд из-под кустистых бровей. И вот теперь он понял, что кричал этот голос внутри него. Он кричал не «Микеланджело», а…
– Мистер Анжело, – вырвалось у Джона. Он обернулся на стуле, посмотрел на Кристофоро Вакки, разглядывая его согбенную
