худощавую фигуру. – Вы были мистером Анжело, не так ли?
Padrone мягко улыбнулся.
– Вы помните?
– Я однажды видел вас, когда вы прилетели самолетом из Европы. У вас с собой не было ничего, кроме пластикового пакета с туфлями.
– Ах, это. Вы видели меня тогда? Это был мой последний прилет. Обычно я всегда оставался на пару дней в Нью-Йорке. После рождения Лоренцо я хотел еще раз повидать вас, но не застал в мастерской вашего отца – в тот день вы были в аэропорту?
Джон кивнул, находя в старике все больше знакомых черт. Как же все это было давно! Неудивительно, что Кристофоро Вакки с самого начала показался ему знакомым.
– Да. Я уже даже толком не помню зачем; думаю, меня взяли с собой родители друга – на прогулку или что-то в этом роде. Но я вас видел. Я долго думал, что вы не приходили потому, что я раскрыл вашу тайну.
– Да, как в сказках. Понимаю. – Старик задумчиво кивнул. – Сейчас я понимаю, что поначалу мы немного переборщили с наблюдениями. Мы не могли дождаться, когда завещание наконец исполнится, поскольку мы имели право появиться только после назначенного дня. Когда вы были еще маленьким, мы часто приезжали вместе – меня сопровождал Альберто, позже – Грегорио, а поначалу еще и мой покойный брат Альдо. Мы наблюдали за вами по пути в школу, на площадках…
Воспоминания были похожи на отражающиеся в зеркале пейзажи.
– Я помню, что встречал незнакомых людей, которые задавали мне странные вопросы. Трех мужчин в пальто, стоявших по другую сторону забора, когда я качался на качелях. Высокого брюнета, тыльная сторона руки которого была покрыта волосками…
– Кто это был, я не знаю, но трое у забора – то были Альдо, Альберто и я.
Джон невольно рассмеялся.
– Моя мать все переживала, когда я рассказывал ей об этом. Сначала она думала, что меня подкарауливают какие-то сексуальные маньяки, а потом – что со мной что-то не так. – Он посмотрел на завещание под стеклом, на печать, подпись. – Кому бы пришло в голову такое…
– Идемте, – позвал его Кристофоро. – Я должен показать вам кое-что еще.
Он снова стал спускаться, на этот раз в подвал. Здесь потолок оказался низким, отсутствовали узкие окна верхних этажей, но все было ярко освещено, вычищено, сверкало почти больничной чистотой. Короткий коридор закончился тяжелой, покрытой черным лаком стальной дверью. Изнутри доносился звук, похожий на рокот работающего на высоких оборотах холодильника, очень неожиданный в доме, где толстые, словно крепостные, стены, казалось, отгораживали столетнюю тишь от шумного мира.
Как оказалось, там находился компьютер. Не просто компьютер, а целый колосс, неуклюжий чурбан размером с платяной шкаф, покрытый голубым лаком, с логотипом IBM, он занимал почти весь подвал, выглядел угрожающе, звучал ворчливо и производил удивительно старомодное впечатление. Словно тоже дожил до наших дней со времен Медичи. Толстые серые кабели вели к целым батареям телефонных розеток, расположенных вдоль стены.
– Там, в загородном доме, есть современный аппарат, – пояснил Кристофоро. – А этот мы купили в 1969 году и заказали разработку собственной программы, которая способна следить за данными в тысячах банков, управлять миллионами на сберегательных счетах, делать пересчет по текущему валютному курсу и суммировать. Эдуардо покажет вам, как в точности это происходит, все эти пароли доступа и так далее, но то, к чему все сводится, я утаивать от вас не стану. Вот, посмотрите сюда.
И он с нескрываемой гордостью указал на массивный старомодный монитор, на котором не было видно ничего, кроме длинного, поблескивающего зеленым числа. Подойдя ближе, Джон увидел, что последние позиции тринадцатизначного числа в бешеном темпе увеличиваются, самые последние – настолько быстро, что их почти нельзя разглядеть. Триллион и несколько миллионов. Текущее состояние счета. Четыре тысячи долларов за каждый вдох – так сказал Эдуардо. Джон смотрел на мерцающие цифры, дышал и пытался разглядеть хоть что-то. Четыре тысячи долларов прибавилось. Но чем дольше он смотрел, тем больше казалось ему, что на экране отображается не просто число, а поток цифр, который дышит, пульсирует, словно поток крови, бегущей по венам, то быстрее, то медленнее: разница была крохотной, но заметной.
Триллион. Единое число на большом темно-сером мониторе не было похоже ни на что.
– Триллион долларов – это довольно много денег, правда? – решил удостовериться Джон.
Кристофоро Вакки стоял перед терминалом компьютера, словно перед алтарем.
– Невообразимо много, – серьезно произнес он. – Американский журнал «Форбс» каждый год публикует список ста самых богатых людей мира. На первом месте долгое время держался король торговых домов Сэм Уолтон, создавший сеть магазинов «Уол-Март», что принесло ему около сорока миллиардов долларов. Но пару лет назад он умер от рака костного мозга, и его обогнал Билл Гейтс, глава фирмы «Майкрософт», со своими пятьюдесятью миллиардами долларов. В списке и близко нет, к примеру, английской королевы или султана Брунея, хотя они могли бы находиться там, причем султан оказался бы на первом месте. Его состояние оценивается в семьдесят миллиардов долларов. Но даже если сложить состояния людей в этом списке, ста самых богатых людей мира, число не составило бы и половины триллиона долларов.
Джон в недоумении смотрел на него.
– Но ведь это безумие, – произнес он наконец, и во рту у него пересохло. – Что же мне делать с таким количеством денег?
Padrone покачал седовласой головой.
– Думаю, что ключ именно в этом исключительном положении. Вы, Джон, будете не просто богатым человеком, немного богаче остальных, – ваше положение будет уникальным. Никто не сможет даже надеяться приблизиться к нему. Вы будете богаче большинства государств на этой планете. Вы будете не просто богаты, вы будете представлять собой мировую финансовую силу. Вот с этим вам придется что-то делать.
У Джона закружилась голова. Последние слова звучали для него словно капли дождя, барабанящие по толстому тенту палатки. Это было уж слишком. Он не был создан для того, чтобы понимать такие измерения.
– Странно… Откуда же вам знать, что я не потрачу все на «феррари»?
– Знаю, – просто ответил седой адвокат. – И, кроме того, – добавил он с лукавой улыбкой, – столько «феррари» вообще не существует в природе.
В тот вечер, когда ужин остался далеко позади, когда с моря потянуло прохладой и дрожащие язычки пламени в маленьких стеклянных подсвечниках остались единственным освещением за длинным столом, они обсудили подробности передачи состояния. Джон больше молчал, изредка переспрашивал и только отвечал «да», когда требовалось его согласие. Взгляд его был устремлен в ночь, терялся в серебристой дымке над темным морем. На небосклоне сверкала горстка звезд. Вино в бокалах казалось черным. Адвокаты негромко переговаривались, их голоса все сильнее казались похожими друг на друга, и они почему-то звучали воодушевленно, в них отчетливо слышалось облегчение. Словно состояние было ношей, которую они наконец могли передать другому человеку.
– Тайком, – подтвердил padrone.
Они решили провести передачу состояния без огласки в нотариальной конторе во Флоренции, на днях, как только удастся договориться о времени. Они решили предоставить Джону право решать, хочет ли он заявить во всеуслышание о факте и истории получения своего богатства.
Он купит себе дом вроде этого, решил Джон. С террасой, откуда будет видно море. В местности, где поют сверчки. С террасой из настоящих камней, хранящих дневную жару и отдающих ее вечерами.
«Похоже, я уже немного привык к мысли, что у меня есть деньги», – понял Джон. Хотя он был еще далек от осознания того, сколько у него денег, но бедным он себя чувствовать перестал.
Голос Кристофоро Вакки проник в его мысли.
– Вы так хотите, Джон?
– Да, – ответил он.
Марвин Коупленд редко читал газеты. Во-первых, газеты стоили денег, а у него редко водились лишние, а если уж водились, то он знал, на что их потратить. Во-вторых, газеты его не интересовали. Сообщения о преступлениях, бейсбольных матчах, высокая политика – какое ему до этого дело? И в-третьих, он вел настолько насыщенную жизнь в промежутках между разными работами, разными подругами и музыкой, что у него просто не было на это времени. Марвин полагал, что читать газеты и смотреть телевизор – это для тех людей, жизнь которых пуста, скучна и бессмысленна.
Так что в то утро Марвин абсолютно ни о чем не подозревал. Вот уже несколько часов во всех газетах и новостных выпусках говорилось только об одном, но Марвин, словно этот день был таким же, как и все остальные, брел по улице к Константиносу
