Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький

Я имею основание думать, что новой повестью Гусева и моей «Исповедью» реализм, которому служило «Знание», становится на новый путь, оживляется и приобретает новые силы, новое освещение. В линии, кою проводим мы, литераторы, как Чириков, Куприн и т. д., не находят места.

А засим мне приходится сказать Вам, что, заставляя клянчить деньги, Вы ставите меня, которого зовете другом, в положение унизительное. Я уже несколько раз писал Вам, что у меня есть долг Боткиной. Мне очень тяжело теперь, когда я должен из своих средств поддерживать предприятие, культурная ценность которого стоит выше всей современной литературы с Андреевым во главе.

Повторяю, я не понимаю Ваших задач, и Вашего отношения ко мне — тоже не могу понять. Молчание Ваше в ответ на мои вопросы не могу объяснить только недостатком времени. Сознаете Вы это или нет, но фактически Вы относитесь ко мне небрежно, как к мальчишке.

Уважаемая Елизавета Митрофановна!

Ваши рассказы я своевременно читал уже; ныне, перечтя их все вместе, я, мне кажется, имею право видеть в лице Вашем серьезного сотрудника и ценную силу — умного и стойкого борца за возрождение нашей страны. Сообразно с таким к Вам отношением я считаю возможным для себя и не обидным для Вас указать Вам на следующее:

«Разгром» — несомненно, крупная вещь, но — он написан Вами слабее «Веревки», «Диспута» и т. д. Есть легко устранимые длинноты, заметна небрежность в языке — рассказ не дает того впечатления цельности, которое так легко выносишь из Ваших первых работ. С «Разгромом» нужно что-то сделать еще — что? Это подскажет Вам Ваш художественный вкус. Обратите внимание на описательную часть, — в «Веревке» она у Вас сильна, спокойна, и это придает ей особую красоту.

Переделав рассказ, будьте добры послать его в «Знание», я уже предупредил К. П. Пятницкого, что «Разгром» принят и что он послан Вам для поправок.

А относительно издания книги скажу так: подождите до поры, пока не напечатаете «Разгром». Присланного Вами материала — не хватит на книгу нашего формата — не менее 20-и листов, но — главное — включив в книгу «Разгром», Вы создадите этим больший успех ей, ибо добьетесь законченности. Все Ваши рассказы прекрасно сливаются один с другим и—если Вы ничего не имеете против — я предложил бы Вам распределить их в книжке так:

1. «Веревка»,

2. «Не по закону»,

3. «Диспут»,

4. «На войну» — эта вещь, как Вы, вероятно, чувствуете, нуждается в серьезных поправках. Она подводит читателя к «Разгрому», которым Вы и заключите книгу.

А рассказ «На путях» — в этой книге является лишним, его не включайте. Он, как видно, Ваша первая работа. В нем заметно влияние Чехова и есть чеховское настроение. Ничего, разумеется, не имею против этого, но — это прошлое уже. Рыжовы и Преснухины тоже пережили свой разгром, и, когда Вы его изобразите, рассказ «На путях» встанет на свое место.

Очень прошу Вас не смотреть на все это, как на мое стремление учить и редактировать — в сем грехе не повинен. Просто — я хотел бы видеть дорогое и близкое мне еще более стройным, сильным, красивым.

Возвращаю все рассказы, м. б., Вы просмотрите не один лишь «Диспут», но и все сделанное Вами. Имейте в виду, что книжка Ваша будет встречена враждебно известной частью критики, и постарайтесь, по возможности, выдержать общий тон всей книги, исправив все погрешности, кои заметите.

Желаю всего доброго, а главное — бодрости духа.

P. S. Не посылайте сюда рукописей посылками — медленно идут. Ваши письма я получил на несколько дней ранее посылки, что и задержало мой ответ.

Милостивый государь.

Несколько дней тому назад итальянская полиция в Генуе наложила секвестр на две посылки, содержащие русскую социал-демократическую газету «Пролетарий», изданную в Швейцарии, в Женеве.

Газета была адресована господину йонассону, площадь Комменда, 13, аптека.

«Пролетарий» издается не в России, а в Швейцарии, это — издание совершенно легальное, соблюдающее все требования швейцарского закона. От лица моих русских товарищей — издателей газеты «Пролетарий» — и по их просьбе, я обращаюсь к Вам, как к социалисту и депутату, и прошу Вас — будьте добры информировать меня, чем вызван указанный секвестр, и сообщить всем нам, русским эмигрантам, имеет ли итальянская полиция законное право действовать так, как она действовала в настоящем случае.

До происшествия, о котором я Вам сообщил, отношение итальянского народа и его властей к русским эмигрантам отличалось самой высокой вежливостью; поэтому, желая воздержаться от всяких комментариев, я в то же время позволяю себе обратиться к Вам с живейшей просьбой соблаговолить разъяснить это странное недоразумение.

Примите благосклонно уверение в моем глубочайшем уважении.

Сегодня получил Ваше письмо и перевод на 2 т[ысячи] — спасибо, К[онстантин] П[етрович]! Это как раз в пору: М. С. Боткина сегодня же уезжает в Рим и захватит с собою деньги. Затем Боткины отправляются в Питер на открытие памятника отцу, Вы, наверное, увидите их.

А третьи лица созданы дьяволом специально для порчи человеческих отношений.

Я знаю, что пишу Вам глупо и, м. б., грубо, но, к сожалению, я узнаю это уже после того, как пошлю Вам письмо. Не оправдываюсь. Укажу только на то, что последнее время я нахожусь в состоянии хронического бешенства, постоянного и неукротимого раздражения.

Причины этой болезни — многообразны, в их числе и Ваше странное молчание и характер последних сборников. Я осыпан упреками за «Мать», — за то, что она так растянута, — за то, что сборники скучны, за то, что «Знание» не дает отпора клике бесноватых, совершающих свои пляски в литературе.

Когда приедете, я покажу Вам десятка два писем, где «Знание» ругают за все.

Получил 10 т[омов] сборников академии. Зачем? Ведь изыскания Ал. Веселовского изданы отдельно? А кроме Весел[овского] — ничего нет.

Неужели и книга Корша «История всеобщей литер[атуры]» исчезла из моего шкафа? Это — беда!

Если исчезла, я попрошу Вас купить; полное заглавие таково:

Корш и Кирпичников: «Всеобщая история литературы».

Достать можно у букиниста, дешевле.

К осенним сборникам я дам повесть:

«История Кузнечихи».

Это — деревня,