с ее охотниками, артистами, изобретателями, историками, лавочниками, святыми и кликушами, мечтателями и дельцами. В рамки этой истории я вложу все, что знаю о деревне, все, о чем догадываюсь и что могу выдумать, не нарушая внутренней правды. Беру все это с внутренней стороны как процесс культуры и освещаю на протяжении лет 50-и. Такая книга — необходима, мне кажется, но, чтобы написать ее, мне нужно страшно много читать и, главным образом, по фольклору. Мне хочется сделать эту вещь эпически простой, немногословной, стройной. И Вы должны помочь мне.
Как нравится Вам «Исповедь»? Впрочем — бесполезно спрашивать человека, который не отвечает.
Накопилась масса работы, а работать—не с кем. Чорт знает, что за люди кругом! Все пишут, умеют писать, но — удивительно легковесны и — ничего, кажется, не чувствуют. Очень надеюсь на Гусева, но он впадает в модернизм.
Ну, до свидания! А Л. Андреев ведет себя свинья свиньей. От имени его Копельман написал Ладыж[никову] грубое письмо с отказом присылать Лад[ыжникову] рукописи Леониду не следовало бы забывать, как относился к нему И[ван] Пав[лович], когда он жил в Берлине. Такие скоты все эти литераторы!
Получил от Б[онч]-Бруевича письмо, в коем он предлагает на склад «Знанию» свои книги по сектантству. Книги эти кажутся мне своевременными, и, м. б, они ценны, но вопрос о приеме их на склад — вне моего понимания и решить его можете только Вы
В числе книг по истории литературы Вами прислан
Лансон. Французская литература, ХVII-й век. В том же издании «Образования» есть еще две книги этого автора — XVIII и XIX века, я очень просил бы прислать их.
В издании Суворина вышла книга «Русский двор 100 лет назад» — пришлите. И 5-й альманах «Шиповника» с рассказом Андреева
Вообще все эти альманахи — «Шиповник», «Земля», «Жизнь», «Зарницы», «Знание—польза» — мне необходимо иметь, дабы знать, что делается в литературе.
«Образование» прекращается с июня, — Вы, вероятно, знаете это?
Бунин приглашает меня сотрудничать в «Жизнь».
Андреев прислал сердитое письмо по поводу статьи о нем Луначарского в «Литературном распаде».
Передайте прилагаемую записочку Кондурушкину.
Привет.
15 или 16 [28 или 29] мая 1908, Капри.
Дорогой друг —
Муйжель с каждым рассказом становится все многословней и скучней. Его художественная сила — не велика, идейное содержание — реакционно. Он романтик, пессимист; он объят «мистическим» ужасом пред мужиком и деревней — если это искренно, то глупо, но иногда мне кажется, что это не искренность, а удовлетворение запроса со стороны общества, напуганного «мужичком» и желающего, чтобы литература представила ему мужичка черненьким и грязненьким скотом, который не заслуживает доброго внимания умытой публики.
«Грех» Муйжеля — вещь плохо выдуманная и к тому же еще испорчена «философией» Мережковского. «Нищий» — антидемократичен, как и «Дача» — как всё.
Пусть мещанский романтизм, возникающий для ради того, чтобы ликвидировать страхи вчерашнего дня, — пусть он развивается, если это суждено, — вне «Знания». По сим соображениям я ответил Муйжелю отказом.
А по поводу Бонча — не знаю, что сказать. Книги его и специальны и дороги, да, но — он пишет мне, что со стороны «Зн[ания]» не требуется ни малейших затрат. Одна книга его, как-никак, принята. Не вижу предлога для отказа принять другие. Решайте Вы, в таком смысле я ему и отвечу. Дело касается не оценки книг как таковых, — в этом случае я еще могу сказать да или нет, но в вопросе — принять или не принять на склад издания — что я скажу? Книги — полезные, должно быть.
Книгу Волынского я читал в изд. Маркса, и она, помню, не понравилась мне. Множество размышлений, ценность коих не помню, но — фактов мало, это помню. Какова книга теперь, когда он ее переработал, — не знаю.
Не люблю я эту лису. Его книга о «Русских критиках» — все-таки плохая книга, говоря мягко. А «Книга великого гнева» — просто подлая. В ней он, якобы устами Достоевского, поносит людей, коих можно уличать в ошибках, но — нельзя не уважать. Антиреволюционная книга, как хотите. И я высказываюсь против Волынского в «Знании». Заметьте еще: ведь, в сущности, это он является первой ласточкой возродившегося идеализма и романтизма, и он основоположник того направления, коему столь усердно служат ныне Минские, Мережковские и т. д. Это — его ученики, что б они ни говорили и как бы он ни отрекался от них.
Мне кажется, что на «Знании» лежит задача неуклонного служения тем принципам, коим оно служило до сей поры. Эти принципы я понимаю как демократизм, позитивизм. Чем более живу и думаю, читаю и вижу, тем более укрепляюсь в мысли, что победит мерзость жизни, облагородит человека не греза, не мечта, а — опыт, накопление опыта, его стройная организация.
Меня одолевают, может быть, наивные и смешные мысли, но — я все более увлекаюсь ими. Мне кажется, например, что мысль — вид материи или, вернее, один из видов эманации материи. Что мысль и воля — едино суть.
Я делаю отсюда выводы — удивительные, не забывая о том, что они опять-таки могут показаться смешными.
Но я не совсем мечтатель и фантазер: д-р Котик в своей книжке «Эманация психо-физической энергии» — позволяет мне опереться на его опыты. Он — не один, на-днях я прочитал удивительную книжку Содди о радиоактивности.
Ужасно хотелось бы иметь на русском языке книжку Ле-Дантека «Философия биологии» — она всего 7 листов. Говорят — удивительно интересно.
Скажите: «Школа химии» Оствальда, которую Вы хотите издать, и его же «Путеводные нити в химии» — одно и то же?
Образовалось некое книгоиздательство «Пантеон» — им изданы уже несколько книг, у меня есть «Саломея» — кто-то прислал. Хотел бы иметь «Зовы древности» и Вилье де Лиль Адана.
Понимаю, что надоел Вам просьбами о книгах хуже редьки горькой. Но, дорогой мой друг! — как много хочется знать, как много нужно знать! Поймите это! Ведь книги — единственное мое наслаждение, а жизнь уж не так сладка, Вам, кажется, это ведомо.
Сейчас глотаю историю литературы. Эх, если б кто-нибудь написал сравнительный очерк по литературным направлениям в первые годы XIX столетия и в наше время! Что за убийственная параллель! И что за удар по твердыням мещанского индивидуализма, который вырождается не век от века, но — десятилетиями.
Страшно жду Вашего приезда. Говорить нужно о множестве вопросов.
Не забывайте меня!
Привет.
Прилагаю письмо для Бонча. В июне поеду в Аляссио, повидаться с Максимом. О дне отъезда — сообщу.
Сейчас получена Ваша телеграмма о переводе Мирбо.
