была иконой феминизма. В лучшем случае – это пересмотр истории. В худшем – откровенная ложь.
Ее телефон снова пискнул – пришло уведомление о новом сообщении из фан-группы «Проклятые» на Facebook. Модератором в группе была энергичная домохозяйка из Вермонта, чей богатый муж, дистрибьютор рождественских елок, финансировал ее поездки со всеми турне Евы. @GagaForGia была ее самой большой поклонницей. И самой находчивой.
Группа «Проклятые»
Поступили сплетни с какого-то авторского мероприятия в Бруклинском музее. Наша Ева (плюс другие) выступала на панели о расизме или о чем-то в этом роде. Источники говорят, что ОДИН из наших был на сцене! Это Знаменитый Автор™ по имени Шейн Холл? И он восторженно отзывался о «Проклятых». А также вам известно, что у Евы есть автограф Себастьяна на запястье? Зигзагообразная буква S?
У Шейна на запястье буква G. ТО ЖЕ МЕСТО, ТОТ ЖЕ ЗИГЗАГООБРАЗНЫЙ ШРИФТ. G – это Джия, очевидно. Он одержиммм.
Но сюжет закручивается, друзья. Мы все знаем, что Джия не пишет финикийским алфавитом. И ее подпись даже не упоминается в «Проклятых».
И это еще не все. У Шейна Холла БРОНЗОВЫЕ ГЛАЗА. Как у Себастьяна.
Как всегда, оставляйте свои предсказания о сюжете пятнадцатой книги в комментариях. И #staycursed [57]
У Евы упало сердце.
Всего за сорок пять минут ее очень личная жизнь превратилась в публичную мыльную оперу.
Ева понятия не имела, почему Шейн ворвался в ее жизнь в понедельник вечером, но она знала одно: он должен уйти. Не просто сейчас, а прямо сейчас.
Срочность была связана вовсе не с Шейном. Ева испугалась того, какой она была с ним: неуправляемой. Безответственной. Превращалась в один большой, яростный всплеск. Ей пришлось напрячь все силы, чтобы похоронить того беспокойного подростка. А теперь он явился, вытаскивая на свет прошлое.
Через два года после истории с Шейном она приехала в Нью-Йорк с новой книгой, новыми деньгами и новым именем. Женевьева Мерсье превратилась в Еву Мерси. И Ева Мерси посвятила себя тому, чтобы построить жизнь, которая была бы безопасной и предсказуемой, как диснеевский фильм. Она вышла замуж за самого незамысловатого мужчину на земле, а потом развелась самым дружелюбным образом. Она жила в самом семейном районе Бруклина. Конечно, серия «Проклятые» была развратной, но почему она отказывалась попробовать что-то новое? Потому что и так была на пике безопасности.
Иногда она все же думала о нем. Лежа в одиночестве на больничной койке в два часа ночи или во время приступов писательского застоя. Он появлялся на задворках ее мыслей – без лица, просто ощущение. Вспоминался его теплый, мятно-ванильный запах. Шероховатая мягкость его кожи, словно бархат, обработанный против ворса.
Они не приближались друг к другу целых пятнадцать лет. Ева должна была выяснить, почему он приехал сейчас. Она была готова предложить свои баллы American Express, чтобы оплатить его обратный рейс. Ей нужно было, чтобы Шейн исчез.
Ева снова почувствовала на себе его взгляд. Неопределенно наклонив голову, он пригласил ее в свой угол комнаты. Она же, нахмурившись, жестом попросила его подойти к ней. Ситуация и так сложилась трудная, не хватало еще ковылять через всю комнату на ходулях.
Шейн кивнул. Поколебался. Потом засунул кулаки в карманы и направился к ней.
Ева убрала телефон в клатч. Когда она подняла голову, он стоял перед ней. Прямо перед ней.
В зале жужжали разговоры. Но для Евы все внезапно стихло до неясного гула. Боже, неужели он стал выше ростом? Так спокойно держится. Такой широкоплечий, такой… большой. Его слишком много.
Ева напомнила себе, что нужно дышать. Она не собиралась делать это сейчас. Смотреть на него вот так, на людях. После их маленького представления на сцене у них сложилась аудитория.
– Привет, незнакомец, – сказала она и всем телом вздрогнула.
– Привет.
Глаза Шейна остановились на ее глазах. Ее желудок сжался.
«Ты в порядке. Просто скажи, что нужно сказать, и быстро уходи. Давай, прямо сейчас…»
– Ты можешь…
– Ты хочешь…
– Извини, ты первая.
– Нет, ты.
Ева сосредоточилась, расправила плечи и попробовала еще раз. Это было мучительно.
– Ты можешь встретиться со мной в кафе «Костюшко», недалеко от Восточного бульвара? Завтра утром, в десять?
Шейн редко делал то, что ему говорили. Но на это предложение энергично кивнул.
– Да, давай так и поступим.
– Хорошо, – сказала Ева и бездумно забормотала: – Я бы… э-э… встретилась сейчас, но мне… Мне нужно купить кое-что для художественного проекта дочери. Перья. Хэштег – мамины хлопоты! А еще мне нужно вылезти из этого платья.
Она сунула ему в руку клочок бумаги. Это был номер ее телефона, нацарапанный на чеке из ресторана Hale and Hearty, который нашелся в сумочке. – На всякий случай, вдруг пригодится…
Шейн положил его в карман джинсов и, задумавшись, сказал:
– Слушай. Я не знал, что ты будешь здесь.
– Давай потом.
– Честно говоря, тебя не было в списке приглашенных. Я бы не пришел вот так…
– Все потом.
Еве нужно было выйти из зала, но она не могла пошевелиться. Так и стояла – в висках стучало, сердце колотилось. Гости выходили из зала, строили планы на остаток вечера, фотографировались, смеялись. Все было нормально. А Шейн и Ева застыли посреди всего этого. Были кем угодно, но только не такими, как остальные.
Повинуясь импульсивности, с которой, как Ева надеялась, рассталась навсегда, она смело подалась к Шейну, сокращая расстояние между ними. Они стояли близко. Слишком близко.
– Только вот что, – прошептала она, чуть ли не касаясь губами его подбородка. Она не хотела, чтобы их услышали. – Пока не забыла.
– Что?
– Перестань писать обо мне.
Только Ева могла заметить перемену в его выражении лица. Она увидела, как он слегка поморщился. Его губы медленно изогнулись в довольной улыбке. Бронзово-янтарные глаза вспыхнули, будто он годами ждал этих слов. Словно девочка, чьи косички он дергал на перемене целый год, наконец-то дала ему отпор. Он был доволен.
Голосом, одновременно хриплым и низким, и таким знакомым, Шейн ответил:
– Ты первая.
Глава 8. Так с поцелуем я умру 2004
В висках Женевьевы безумно пульсировало. После утреннего столкновения с дружком-педофилом Лизетт голова раскалывалась. И от яркого солнечного света, заливавшего школьный двор, становилось только хуже.
Это был первый понедельник июня и ее первый день в этой средней школе Вашингтона, округ Колумбия.
Признаться, являться в класс новенькой в конце года было неловко. Но Женевьева профессионально умела не вписываться в коллектив. В четырех предыдущих школах она либо становилась лакомой добычей для заурядных злюк, либо ее просто не замечали. Но каждый вечер, в заведенный час, она доставала блокнот и все исправляла. Она переписывала день в свою пользу. Превращала себя в супергероя. Уносила одноклассников в художественную литературу.
«Я сама виновата. Кто захочет со мной дружить?»
Ее лицо обычно искажалось гримасой боли. Разговоры она вела двумя способами: язвительно-прямо или глубоко саркастически. Она не хихикала.
